Наши гости

Нам пишут...

Библиография

Историческая публицистика

М . Кушникова , В . Тогулев .

КРАСНАЯ ГОРКА :

очерки  истории « американской» Коммуны в Щегловске , провинциальных нравов , быта и психологии 1920-1930- х гг .

( документальная версия ).

Глава первая.

КРАСНЫЕ РЕЛИКВИИ КРАСНОЙ ГОРКИ

АИК «Кузбасс» и духовный климат щегловской провинции

в 1922-1923 гг.

Страница 23 из 25

Подаяния. — В общем, и райком, и райкомовцы выглядели жалко. Все, чем могли распорядиться, — так это несколькими листками писчей бумаги. Но и бумага по тем временам представляла собой ценность, и распоряжаться ее распределением — тоже привилегия. Так что местом в райкоме дорожили: оно обеспечивало какие-никакие, но — связи, а это уже немало. Однако стоило только потерять место, и райкомовец превращался в ничто. Мать бывшей заведующей женотделом райкома Мария Демидовна Гречановская вынуждена чуть ли не побираться, пскольку дочь лишилась места. Она обратилась за «подаянием» к уполномоченному Союза горнорабочих почему-то в город Томск. На ее заявлении проставлена дата и адрес: 29 декабря 1922 г., Гоголевская улица, дом № 49, квартира 1. Из заявления: «Прошу т. Папентьева снестись с Кемеровским райкомом, есть ли там касса взаимопомощи «Коммунист» и может ли она оказать мне посильную материальную поддержку? Я и мои двое малолетних детей состояли на иждивении дочери моей, Елены Степановны Гречановской, состоявшей заведующей женотделом в Кемерове, откуда командированной Союзом горнорабочих учиться в Петроград, где она, получая все необходимо для жизни, только же одна себя, уже не имеет возможности помочь мне и моей семье».⁹⁵⁴

На заявлении имеется приписка, из которой следует, что Томское Сиббюро ВСГ «отфутболило» просьбу матери Гречановской в ВСГ: «Кемеровскому райкому ВСГ. Настоящее заявление направляю к вам по месту бывшей службы Гречановской и прошу разобрать вопрос, затронутый в заявлении. Если найдете возможным оказать какую-либо помощь, то я могу ей передавать, получая от вас. Положение ее действительно плохое. Прошу о результатах поставить меня в известность». И — подпись: уполномоченный Сиббюро ЦК ВСГ.

Итак, Сиббюро ЦК ВСГ в просьбе Гречановской отказало, посчитав, что помощью должен заниматься райком ВСГ. В райкоме ВСГ, однако, так не думали. Там посчитали, что Гречановской должен помогать не профсоюз, а партия, и переправили ее дело в кемеровский райком РКП, что следует из протокола № 3 заседания президиума, не помеченного никакой датой: «Слушали рассмотрение заявления т. Гречановской. Осенью 1922 г. т. Гречановская (занимала) должность зав. женотделом райкома РКП (б), откуда и была командирована на курсы в г. Петроград. В настоящее время мать Гречановской обращается с просьбой выдать ей пособие. Постановили: заявление т. Гречановской передать в райком РКП для рассмотрения и оказания помощи из своих средств».⁹⁵⁵

Итак, уже вторая высокая инстанция, образно выражаясь, «кинула» семейство Гречановских. Но уж райком-то, в котором работала Гречановская, наверное, помог ей? Отнюдь. 26 января 1923 г. райком постановил передать дело… в Томск, откуда оно и пришло в Кемерово, с просьбой к губкому РКП раскошелиться и помочь старушке. Из протокола № 5 заседания президиума кемеровского райкома РКП: «Слушали выписку из протокола заседания президиума райкома ВСГ, пункт 5, об оказании помощи матери т. Гречановской (бывшей заведующей женским отделом Кемеровского райкома РКП). Постановили: за неимением средств в кассе взаимопомощи «Коммунист» в оказании помощи отказать, просить губком выделить средства для оказания помощи матери т. Гречановской».⁹⁵⁶

О чем и поставили в известность Томский губком запиской от февраля 1923 г.: «Кемеровский райком РКП при сем препровождает переписку об оказании помощи Гречановской на Ваше распоряжение».⁹⁵⁷

Сказано ведь: Гречановская — уже не сотрудница райкома, так что пусть просит подаяния у господа бога, а профсоюзы и партия — не богадельня. Вот если бы можно было оказывать помощь, не прибегая к расходованию денег, до которых все охочи, — тогда другое дело. Вот, например, колонист Лернер собрался уезжать из Кузбасса к себе на родину, в Америку. Денег ни у кого не просил. И, может быть, именно потому, что не докучал никому своими просьбами, райком РКП ему помог, хоть Лернер и был беспартийный. Его снабдили письмом райкома с просьбой оказывать ему в дороге всяческое содействие. Документ, подписанный ответсекретарем райкома и датированный 3 февраля 1923 г., гласил: «Райком РКП просит партийные и советские органы оказать содействие на пути до Москвы тов. Лернеру (беспартийный), едущему в Америку через Московское представительство Американской автономной промышленной колонии Кузбасса».⁹⁵⁸

Тотальный учет всего и вся. — Казалось бы: зачем райкому хранить отношение, касающееся беспартийного колониста? Ведь в ведении райкома — только партийные дела. Но это — только на первый взгляд. Иногда кажется, что райком старался вникать в возможно большее количество событий, происходящих в округе, и, соответственно, увеличить поток документов. Потому что, чем больше бумаг пройдет через канцелярию райкома, тем более продуктивной посчитают его работу. Именно поэтому райкомовцев заставляли отчитываться перед губернским центром о количестве приходящих и исходящих бумаг. Из отчета о движении бумаг за период 15-31 января 1923 г.: «Всего за отчетный период получено и зарегистрировано по входящему журналу 124 бумаги, из них циркуляров 15, телеграмм 3. Исполнено и зарегистрировано по исходящему журналу 136 бумаг, из них почто-телеграмм 2».⁹⁵⁹

Очевидно, дело было в тотальной учете всего и вся. Если бумага терялась, она тут же возобновлялась, т.е. изготавливалась копия. Потерялся, например, в губкоме информационный отчет райкома за декабрь 1922 г. — его тут же восстановили, что следует из письма в губком от 6 февраля 1923 г.: «Кемеровский райком РКП при сем препровождает копию информационного отчета за декабрь месяц 1922 года, взамен утерянного вами».⁹⁶⁰

Но если с такой тщательностью учитывались бумаги, то за райкомовским штатом, т.е. за живыми людьми, надзор был еще педантичнее. Каждые 15 дней от райкома требовали присылать данные о движении личного состава (т.е. увольнениях и приеме на службу). Ну, казалось бы, какие перемены в штате райкома могли произойти всего за 15 дней? В райкоме-то чуть более десяти человек. Но инструкции соблюдались неукоснительно. Из письма секретаря райкома Черных в губком от 6 февраля 1923 г.: «На обороте сего препровождается сведение о движении личного состава Кемеровского райкома РКП за время с 15 января по 1 февраля 1923 года и сообщается, что сверхштатных вакансий занято: инструктор один и рассыльный, каковые просьба утвердить за райкомом так как со штатом 15 человек не представляется возможным охватить всей работы в райкомах РКП и райкоме РКСМ. В организациях имеется не одна национальность, а много, самая главная это татарская секция, для которой необходим инструктор, которым в настоящее время является т. Вафин. О результатах просьба сообщить для сведения».⁹⁶¹

Райкомовцам кажется, что штат 15 человек слишком мал? Как бы в насмешку над ними осенью 1923 г. произойдет слияние райкома с Щегловским укомом и районные штаты сократятся. Но райкомовцы, конечно, об этом пока не ведают…

«Соцстраховские» волнения. — Между тем, сокращение или увеличение ставок — событие для райкомовцев первостепенное. Кто, когда, сколько, по каким ставкам и какому разряду получает, в кулуарах детально обсуждается. Потому что вся страна жила от зарплаты до зарплаты. При получении оной могли возникнуть непредвиденные «сюрпризы». Пятую часть ее «съедал» соцстрах, т.е. отчисления в пенсионный фонд. До пенсии, заметим, не все доживали и не всем она полагалась. Впрочем, в соцстрах входили не только пенсионные отчисления. Но — сколько волнений! В соцстрах изымались средства не у всех одинаково, что порождало неприятные разговоры и становилось предметом для писем и жалоб в губком. Из письма ответсекретаря райкома в губком, не помеченное никакой датой: «Просьба дать объяснение, сколько процентов вносить в кассу социального страхования? Так как секретарем райкома РКП т. Черных в смету включены расходы только по 14%, что нами и уплочено, но касса социального страхования требует внесения вместо 14% — 21, на что у них имеется оправдательный документ от кассы Губстраха. Если распоряжения кассы губстраха являются правильными, то необходимо в смету социального страхования включить повышение еще на 1/3 и недополученную сумму соблаговолите дослать без промедления. В противном случае, если взнос 14% нами внесен правильно, необходимо иметь под руками распоряжение губкома».⁹⁶²

В общем, райкомовцы очень беспокоятся из-за зарплаты. «Любовь к деньгам была свойственна человеку всегда», и с приходом революции, как верно пишет М. Булгаков в «Мастере и Маргарите», человек мало изменился внутренне, пусть даже он отныне — в ранге секретаря кемеровского райкома. И дабы доказать, что это именно так, приведем письмо означенного секретаря в Томский губком от 13 февраля 1923 г.: «Просьба выслать инструкцию о порядке оплаты работников партийных организаций и твердый штат их на 1923 год, так как таковых в райкоме РКП не имеется. Есть присланные во 1922 году, которые по предположению считаются устаревшими и для руководства в настоящем году неприменимы. Штаты им хотя и объявлены на 1923 год 11 человек для райкома РКП и для РКСМ 4 человека, которые последним распоряжением губкома как будто отменены и из слов секретаря райкома РКП т. Черных видно, что и последнее распоряжение также отменяется, а потому не имея официального распоряжения губкома в смысле штатов и снабжения их пайком и жалованьем, может отразиться ненормальное явление как продуктов так и жалованья».⁹⁶³

И как же не переживать райкомовцам из-за заработка, если они искренне считают, что приносят стране пользу, и работают не за страх, а за совесть. Шутка ли — столько бумаги извести только за первую половину февраля 1923 года! Секретарь райкома сообщал в губком 16 февраля: «Всего получено и зарегистрировано по входящему журналу за отчетный период 110 бумаг, из них циркуляров 9, почто-телеграмм 1, исполнено и зарегистрировано по исходящему журналу 113 бумаг, из них почто-телеграмм 1».⁹⁶⁴

113 бумаг за 15 дней произвел райком со штатом в 15 человек! То есть каждый день — по 7 бумаг. В среднем, на двух райкомовцев в день приходилось по одной бумаге. Или — по полбумажки на одного райкомовца в день. Колоссальная производительность! За полбумажки в день важного общерайонного, а, может, даже общегосударственного значения не жаль ведь никакой зарплаты!

Однако — что это за бумаги? Вот одна из них: «Удостоверение. Предъявитель сего тов. Иммутдинов Мирза командируется кемеровским райкомом РКСМ в г. Томск в распоряжение Томского губкома РКСМ. Просьба к советским и железнодорожным организациям оказывать т. Иммутдинову содействие».⁹⁶⁵

Подписывать удостоверения — похоже, любимое занятие секретарей. Очевидно, многие вырастали в собственных глазах, представляя, что от одной только их подписи множество советских и партийных организаций, повстречавшихся в пути предъявителю удостоверения, будут всеми силами стараться выполнить возложенную на них кемеровским секретарем партобязанность. В общем, в райкоме умело раздували вал бумаг, причем добрая половина из них касалась собственно бумажно-канцелярского производства.

Бумажно-канцелярское производство. — О нем читаем в «весьма срочном» письме секретаря райкома Черных в общий отдел губкома от 1 февраля 1923 г.: «Кемеровский райком РКПна обороте сего препровождает отчет о расходе канцелярских принадлежностей (за истекший январь месяц 1923 года) и сообщает, что канцелярские принадлежности израсходованы все и даже имеем некоторый заем в учреждениях Кемрудника, которых не представляется возможным приобрести на деньги на местном базаре, так как таковых на рынке вовсе не имеется, а если и имеются, то за баснословную цену. А потому просьба примите меры к срочному приобретению и высылке необходимых канцелярских принадлежностей в счет нашей сметы».⁹⁶⁶

Далее следует отчет об израсходованных райкомом канцелярских предметах. Выполнен он в виде таблицы.

 Таблица 2

Враги. — Так в райкоме учитывалось каждое перышко. За каждый карандаш или листок копировальной бумаги шла борьба между отделами. Свара могла вспыхнуть из-за химического карандаша. Можно только представить, какой резонанс на фоне мелких подачек имели претензии районной и губернской страховой кассы на часть зарплаты райкомовцев, о чем мы уже упоминали выше. Если в 1937 году парторганы воевали с врагами народа, то в 1923 году таковыми «врагами» были те, кто покушался на скудное материальное благополучие партийцев. Легко догадаться, сколько шума произвело известное письмо Томского губстраха в районную кассу социального страхования от 17 февраля 1923 г., касающееся райкомовцев и тут же пересланное им в копии. Наркомат Труда, похоже, объявил партийной номенклатуре войну, иначе не объяснить, почему подчиняющиеся ему страхкассы вдруг, ни с того, ни с сего, решили потрясти райкомовские кошельки. Из письма: «На № 329 сообщаем, что произведенная Вами тарификация райкома РКП совершенно правильна и последнему надлежит уплачивать страховые взносы по тарифу для учреждений 2-й группы, т.е. в сумме 21%. Уплата взносов в меньшем размере должна вести к начислению пени на доплаченную сумму и взыскание как недоплаченной суммы, так и начисленной пени в установленном порядке. Если, как можно усмотреть из переписки, причиной недоплаты является недостаточность отпущенных Губкомом кредитов, то райкому во избежание накопления задолженности и наращения пени надлежит озаботиться получением достаточного дополнительного кредита. К сведению сообщаем, что губком уплачивает страхвзносы из того же расчета (21%), равно как губпрофсовет и другие профессиональные организации. Скидка (до 25%) с общей суммы начисления по утвержденному тарифу взносов может быть предоставлена райкому в общем порядке, т.е. при получении от инспектора труда соответствующего заключения о действительном положении особо благоприятных условий труда. В таком же порядке Губстраху правлением предоставлялись скидки губкому РКП и губпросвету, причем отношение инспекции труда к подобного рода профессиональным и партийным обязанностям при производстве обследований должности, конечно же, стали требовательными, как в отношении хозорганов или частных страхователей».⁹⁶⁷

«Просим выслать крокодилов…» — В общем, для райкома февраль 1923 г. сулил одни неприятности. Страхкассе задолжали, губком подвел с кредитами, так что работа райкома по написанию половины бумаги из расчета на одного сотрудника в день сильно омрачилась. Чтобы было веселей, составили бумажку (т.е. затратили на нее два человеко-дня) с просьбой прислать крокодила. Бумажку подписал ответсекретарь райкома и отослал ее в редакцию «Рабочей газеты» в Москву на Охотный Ряд 19 февраля 1923 г.: «Препровождая при сем 25 рублей, просим выслать рабочую газету с крокодилом за март и апрель месяцы сего года по адресу: Томская губерния, Кемеровский рудник, райком РКП для начальника милиции т. Машковского».⁹⁶⁸

Имеется ввиду, конечно, не живой крокодил, а журнал под одноименным названием, выпускаемый с 1922 года. Но что было взять с малограмотного секретаря? Хорошо еще, что отослали бумагу на Охотный ряд, а не в зоопарк. Из другой бумаги узнаем, что тот же начмилиции Машковский интересовался также газетой «Советская Сибирь» (Ново-Николаевск), что также засвидетельствовано подписью ответсекретаря райкома 19 февраля 1923 г.: «Препровождается при этом 25 рублей, просим высылать газету «Советская Сибирь» за март и апрель месяцы сего года по одному экземпляру по адресу: Кемеровский райком РКП (б) для начмилиции т. Машковского».⁹⁶⁹

Аналогичное прошение — в главную контору «Правды» по адресу Москва, Тверская, 38, за подписью секретаря райкома от 21 февраля 1923 г.: «Препровождая при этом 20 рублей, просим выслать журнал «Прожектор» за февраль и март месяц по 2 экземпляра по адресу: Томская губерния, Кемеровский рудник, райком РКП(б)».⁹⁷⁰

В общем, райкомовцы в перерывах между беседами и планами, как выбить из губкома ставки повыше, расширяли свой политический кругозор, выписывая «крокодилов» и «прожектора».

Битва за копейку. — Между тем, из центральных и иных газет райкомовцы могли с достаточной степенью точности узнать, что их район считается промышленным и имеющим «общегосударственное значение», а потому зарплаты в таковых районах для райкомовцев должны быть выше, чем в обычных, «средних», райкомах. К тому же они справедливо полагали, что в рабочих районах продукты всегда дороже. И ринулись в бой за повышение оклада. 22 февраля 1923 г. ответсекретарь сообщил в губком, что кемеровский райком РКП — особый, в котором ставки должны быть выше, чем в прочих-иных: «На ваш № 1065 Кемеровский райком РКП сообщает, что вами присланные тарифные ставки для уездных организаций непромышленных районов на январь месяц для нас не соответствуют постановлению президиума Томгубкома РКП от 31 января 1923 года № 34/9 п. 12, где вынесена резолюция для промышленных районов установить ставки без понижения на 20%. А потому просьба выслать нам ставки для крупных промышленных районов (как имеющих большую важность в государственном производстве). Также ставки, присланные для технических работников, ставят сотрудников в тяжелое условие в связи с дороговизной продуктов на местном рынке. А потому также необходимо приравнять и их к ставкам горнорабочих, в противном случае, уплативши жалованье по вашим ставкам для технических работников, которые вынуждены будут покинуть службу по материальному безвыходному положению. О сделанном распоряжении и изменении сообщите без промедления для сведения и руководства».⁹⁷¹

Когда дело касается собственного заработка, райкомовцы решительны, как львы, и не боятся повредить себе в глазах губкома. Иное дело, когда речь шла о зарплате рабочих. С какой легкостью и энтузиазмом они агитировали рабочих и служащих рудника имени 25 Октября перечислить свой однодневный заработок комиссии по оказанию помощи красноармейцам! Ведь речь не о собственном заработке, а о жалованье беспартийных, которые в СССР всегда считались «людьми второго сорта». И удалось-таки принудить рабочих раскошелиться более чем на 1000 рублей, что узнаем из письма ответсекретаря райкома Черных в Томский губком от 24 февраля 1923 г.: «Кемеровский райком РКП при сем препровождает списки рабочих и служащих рудника «25 Октября» и лесозаготовки верховьев Томи (у которых) удержан однодневный заработок в пользу уюта красноармейцев на сумму 1117 руб. текущего года. Собранная сумма сдана при отношении № 364 под расписку врид. увоенкомата тов. Пенкина».⁹⁷²

Мухлеж. — В общем, все, что не касалось собственной зарплаты, — и даже если в прямой убыток другим, — райкомовцы по инструкциям сверху проводили без сучка и задоринки, ибо были хорошими спецами по агитации. Себя, конечно, надувать не позволяли, судя по их битвам за собственный заработок, — напротив, всячески, где только было можно, пытались «вымудрить» и сэкономить на государстве лишнюю копейку. Мы помним, что некоему Иммутдинову, своему человеку в кемеровском райкоме комсомола, секретарь райкома выдал удостоверение с просьбой к партийным и советским организациям оказывать ему всемерное содействие. Оставалось, однако, загадкой, зачем райкомовцы выдали такое удостоверение? И вот ситуация прояснилась: Иммутдинову не хотелось платить за билет при его командировании в Томск и он рассчитывал, проезжая по ж.д., вместо билета показывать удостоверение с просьбой о «содействии», что сильно попахивало аферизмом. Линейный отдел ОГПУ удостоверение у Иммутдинова изъял, препроводил его в губком и потребовал у губкома оплатить билет за Иммутдинова. При этом в губком была направлена особая сопроводительная бумага, помеченная 26 февраля 1923 г.: «При сем препровождается удостоверение личности на члена Иммутдинова Мирзу как задержанное контролером поезда Дорошевич для взыскания дополнительного сбора в сумме 72 руб. 50 коп., как ехавшего без билета от станции Тайга до станции Томск-1, по уплате дополнительно сбора сообщить номер квитанции агенту ЛООКТОГПУ станции Томск-1».⁹⁷³

Так Иммутдинов вместе с райкомом РКП пытались надуть государство. И, возможно, надули. Потому что несмотря на то, что с Иммутдинова взяли подписку с обязательством оплатить расходы за безбилетный проезд в двухдневный срок, вряд ли райком или сам провинившийся собирались осуществить сие благое намерение. Подписка была взята 19 февраля, а упомянутое письмо из ОГПУ в губком датировано 26 февраля и, стало быть, Иммутдинов не оплатил проезд не то что в два дня, но даже за целую неделю. А поскольку переписка насчет безбилетника оказалась в делах райкома, и должна была быть райкому препровождена из губкома, то, стало быть, дело затянулось более чем на месяц. Скорее всего, афера и Иммутдинову, и райкому РКП удалась. Видно, честное слово коммуниста (или комсомольца?) мало чего стоило, если несмотря на обязательство заплатить, Иммутдинов его полностью проигнорировал. Из подписки Иммутдинова: «Подписка 1923 года февраля 19 дня, дана подписка агенту ЛООКТОГПУ Щубину в том, что я, Иммутдинов Мирза, обязуюсь заплатить дополнительный сбор в сумме 71 руб. 40 коп. за безбилетный проезд от станции Межениковой до станции Томск-1 в течение двух дней от 19 февраля по 21 февраля, что и расписываюсь».⁹⁷⁴

Честное слово коммуниста. — Честное слово коммуниста, выходит, существовало только на бумаге. Впрочем, откуда было Иммутдинову и даже райкому оплачивать проездные расходы, когда денег не хватало даже на покупку стирательной резинки для машинистки. Ответсекретарь райкома занимал у аиковцев 200-листовую пачку бумаги. Но, зная уже «склонность» последнего к мелким аферам, можно ли положиться еще раз на его честное слово и поверить, что он взятую бумагу Рутгерсу вернет? А раз средств в райкоме на покупку даже канцпринадлежностей на местном базаре-барахолке не было, то можно ли было надеяться, что таковые отыщутся на командирование в Томск комсомольца Иммутдинова? Похоже, что и губком, и Рутгерс смотрели на райком РКП как на побирушку. И — было отчего. Читаем письмо ответсекретаря райкома в губком от 28 февраля 1923 г.: «Кемеровский райком РКП сообщает, что нами получено от вас через т. Черемных 1 стопа бумаги, 12 карандашей черных, 43 пера, 1 лента для машинки, сургучу 2 палочки и копировальной бумаги 12 листов. Присланных канцелярских принадлежностей для нас недостаточно, т.к. мы имеем задолженность 200 листов американской индустриальной колонии, а потому просьба выслать вторично через тов. Лукина бумаги канцелярской хотя 1 стопу, пропускной бумаги 12 листов, чернил черных на 3 бутылки, красных на 1/2 бутылки, мастики 1 флакон, клею или гуммиарабику на 1/2 бутылки и резинку для машинистки».⁹⁷⁵

Удивительное дело: райкому приходится проводить по заданию губкома ряд мероприятий, связанных в том числе и со сбором пожертвований на различные идеологические кампании. Эти сборы в 1923 г. составили по Кемеровскому району несколько десятков тысяч рублей. И в ответ — невозможно выпросить даже стирательную резинку для райкомовской машинистки. Так «старшие» товарищи по партии относились к «младшим». Между тем, каштаны из огня таскались именно руками райкомовцев. Так, в те же дни секретарь губкома Строганов возлагает на секретаря райкома Черных поручение по сбору средств в пользу политических заключенных в Польше. Циркуляр, подписанный Строгановым, датирован 20 января 1923 г. В нем сказано: «При Сиббюро ЦК РКП образована комиссия по сбору добровольных пожертвований в пользу политических заключенных в Польше. Для сбора пожертвований на местах при губкомах, укомах и райкомах утверждается институт уполномоченных по сбору вышеуказанных пожертвований… Укомы и райкомы должны поставить вопрос о сборе пожертвований на очередных общих партийных собраниях, а в деревнях на собраниях комячеек, на которых и провести агитацию в сбор индивидуальных пожертвований по подписным листам, а также предложить добровольно подписываться на возможную сумму всем советским учреждениям, предприятиям, кооперациям и трестам. Все пожертвования не должны носить принудительного характера, должны быть исключительно добровольны. Для сбора пожертвований Вам посылается 7 подписных листов, которые должны быть возвращены вместе с пожертвованными суммами к 15 февраля 1923 г.»⁹⁷⁶

Сборщики пожертвований. — О том, что такое насаждаемая добровольность, в советские поры все прекрасно знали. Коли во главе кемеровских «сборщиков пожертвований» стоял Черных, то дань помогали выколачивать из рабочих, конечно, коммунисты. Нет никакого сомнения, что с поручением коммунисты справились отменно. Было тут же назначено семь главных сборщиков дани — по числу подписных листов. Ими стали проверенные райкомом лица: Глазков, Грунд, Тикка, Якушин, Терехин, Тихомиров. Их подписи стоят на обороте циркуляра.

Сборщикам было на кого опираться. В ведении райкома находилось 185 коммунистов ( в эту цифру не вошли партийные американцы). Коммунистов было почти 10% среди рабочих, и им, конечно, удалось посредством манипуляций и давления через рудком ВСГ выколотить нужную дань. Дисциплинированная кучка партийцев имела в Кемерове если не авторитет, то силу. Сохранились данные о партийной принадлежности рабочих:

Таблица 3

В указанные выше цифры не включены американские коммунисты. А их, судя по приведенным нами в других местах данных, было более 80 — на момент 1923 г. Почему не ввели в таблицу американцев? Потому, вероятно, что вместе с ними оказалось бы, что процент коммунистов среди рабочих равняется не 9, а 13. Это означало бы, что почти треть коммунистов района иностранцы, справляться с такой массой, не привыкшей еще к советским циркулярам, весьма затруднительно, и ситуация всегда могла выйти из-под контроля, если бы американские партийцы «забузили». А потому их одновременно как бы считают коммунистами, но — не учитывают в официальных статистических данных. Получается, что их считают как бы «коммунистам понарошку».⁹⁷⁷

Между тем, в Щегловске учитывали даже беспартийных иностранцев, хотя бы только посещающих партсобрания. Выходит, что в иных случаях губкомовцев (а ведь статистические данные посылались в Томск) сведения о беспартийных иностранцах интересовали не меньше чем о партийных. Из письма заворготделом Тихомирова в губком от 2 марта 1923 г.: «В связи с циркуляром губкома № 27 от 1 февраля возникает вопрос, каким образом отмечать количество беспартийных, посещающих общие собрания ячеек в форме № 1 и в сводке № 2. Сообщаю, что в нашем районе учет посещаемости беспартийными в ячейках велся и графы 20-23 формы № 1 заполнялись секретарями следующим образом: в графах 20-21 отмечалось количество общих закрытых собраний ячейки и количество членов ячейки, присутствовавших на них, в графах 20-23 отмечалось количество общих открытых собраний ячейки и количество членов ячейки и беспартийных, присутствовавших на них общим числом без подразделения на членов ячейки и беспартийных. Теперь же в связи с циркуляром № 27 предполагаем в графе 23 внести подразделение, указывая число присутствующих дробью, в которой числитель будет означать число присутствующих членов ячейки, а знаменатель число присутствующих беспартийных. Таким же образом и в графах № 22, 23, 24 сводки формы № 2. Просьба срочно сообщить, чтобы это можно было провести, уже в мартовском отчете, о своем согласии на такой порядок, а также указать, каким образом вести отметки 1) в случаях, когда одно и то же собрание ячейки в первой своей части открытое (с присутствием беспартийных), а во второй закрытое, 2) в случае кустовых собраний ячеек».⁹⁷⁸

Путаница. — В общем, райкомовцы, равно и губком, запутывались в различных бюрократических проволочках, чему причиной служили неясные указания сверху. Данных с «низов» требовалось предоставить так много, причем в определенном порядке и к определенному сроку, а циркуляры противоречили один другому, так что запутаться было нетрудно. Вот, например, выше нами цитировались самые различные политсводки. Обычно они были двухнедельными. Но кто бы мог подумать, что между райкомом и губкомом возникнет переписка по такому мелкому поводу, к какому числу нужно их представлять «ввысь». А причиной послужили противоречивые указания из Центра, что следует из письма заворготделом райкома Тихомирова, отправленного в губком в марте 1923 г.: «До сих пор кемеровским райкомом РКП двухнедельные политсводки составлялись с 1 по 15 и с 16 по 1 каждого месяца, но ввиду указания в табели донесений (сборник руководящих материалов), что сводку нужно представлять лишь один раз к 10 числу текущего месяца — просим разъяснений как поступать в этом отношении. Сводка за вторую половину февраля месяца нами не посылается ввиду того, что первая сводка была составлена с 1 по 20 февраля, послан месячный отчет и секретные письма, характеризующие положение за вторую половину февраля, так что в сводку ничего нового включать не приходится».⁹⁷⁹

Почему райкомовцы так беспокоятся, когда речь идет о составлении какой-нибудь дополнительной бумаги или отчета? Казалось бы, какая разница — один раз в месяц составлять политсводку или дважды. Главное ведь — содержание политсводки (хотя, возможно, оперативность предоставления информации в центр тоже ценилась). Возможно, дело в прирожденной пролетарской лености — чем реже составлять, тем лучше. А быть может, виною — недостаток рядовых технических работников в райкоме: начальников — уйма, а исполнителей — нет. Так что бумаги есть кому подписывать, но некому составлять. Именно об этом пишет в губком зав. общим отделом райкома Богомолов 6 марта 1923 г.: «Настоящим сообщается, что за время с 15 февраля по 1 марта получено и зарегистрировано по входящему журналу 218 бумаг, по секретному 9, итого 227. Из них циркуляров 20, телеграмм 11. Исполнено и зарегистрировано по исходящему журналу 243, по секретному 7. Всего исполнено 250 бумаг, из них отправлено телеграмм 3. При вашем номере 1065 прислана форма о доставлении отчета движений переписки, по которой дать подобных сведений не представляется возможным, так как эта работа общего отдела, тогда как по штату в общем отделе нет ни одного технического работника, кроме заведывающего, на которого взвалена вся работа, начиная с заведывающего, он же счетовод, казначей, бухгалтер и журналист. По прилагаемой же форме дать отчет о движении бумаг необходимо иметь специального регистратора и то при спешности работы вряд ли сумеем дать вам точные сведения. А потому одновременно с этим прошу войти с ходатайством перед президиумом губкома РКП об утверждении штата в общем отделе счетовода или делопроизводителя и журналиста. С утверждением просимого штата тогда только можно добиться желанных результатов, о чем просьба уведомить для сведения».⁹⁸⁰

Диктат «низов». — В общем, райкомовцы грозят неисполнением распоряжений свыше, если не пойдут им навстречу в части расширения райкомовского аппарата. Иными словами — диктуют Томскому губкому, при каких условиях будут выполняться его распоряжения. Райкомовцы усвоили весьма независимый тон в отношениях с начальством. В иных письмах они даже позволяли себе указывать на нерасторопность «верхов». Возможно, причина такой смелости — в том, что райкомовцы сидели на продпайках, а все население голодало. Сытый же мало чего боится. 13 марта 1923 г. зам. ответсекретаря райкома указывает Томгубпродкому на затягивание с высылкой наряда на продпаек некой Михайловой. Почему так хлопочут о Михайловой — сказать трудно, но, очевидно, она имела известное влияние в городе, коли задержка упомянутых нарядов вызывает такое раздражение: «Кемеровский райком РКП при сем препровождает переписку и просит поторопиться высылкой наряда на продпаек Михайловой и об исполнении сообщите ей через Кемеровский райком РКП».⁹⁸¹

Из других документов становится ясным, что Михайлова — мать студента коммунистического университета Сибири. Звали ее Ксения и проживала она в бараке № 86 Кемрудника. 12 февраля 1923 г. из университета (он тогда носил имя И. Н. Смирнова) ей было послано письмо за подписями управделами университета и делопроизводителя: «Коммунистический университет Сибири имени И. Н. Смирнова извещает Вас, что Вы, как находящийся на иждивении студента Михайлова Александра имеете право на получение на февраль месяц из местного губпродкома продпайка по норме добывающей промышленности в количестве одного пая».⁹⁸²

Однако вот беда: от кемеровских властей мало что зависело. Михайлова с письмом из университета обратилась в Щегловскую заготконтору, и там ей объяснили, что продпайками ведают не в Щегловске, а в Томске. Билет же до Томска и обратно стоил едва ли не больше, чем сам паек. Бухгалтер Щегловской заготконторы, тем не менее, выдал Михайловой справку, с которой она могла ходить по инстанциям, выбивая положенное ей по закону: «Справка: Наряд на выдачу пайка Михайловой не получен, со справкой университета о выдаче наряда на отпуск продуктов со складов Щегловской Заготконторы следует непосредственно обращаться в Губраспред Томсгубпродкома в г. Томск».⁹⁸³

В общем, пришлось Михайловой обратиться в райком, а райкомовцам — теребить Томгубпродком, поскольку даже такая малость, как выдача пайка, не решалась без санкции Томска. В Томск обращались по каждой мелочи. Вот, допустим, захотел коммунист К. В. Урсуль переехать на жительство в Херсонскую губернию, а без санкции Томска райком разрешить переезд не мог: не было достаточных полномочий. Поэтому райкомовцы Тихомиров и Богомолов 19 марта 1923 г. отправляют в Томск письмо: «В протоколе № 14 §2 от 13 марта с.г. заседание президиума Кемрайкома обсуждало заявление члена тов. Урсуль К.В., где он просит разрешения выезда в г. Елисаветград Херсонской губернии для жительства. Заседание постановило просьбу т. Урсуль удовлетворить при условии согласия на то губкома, почему ожидается ваше согласие».⁹⁸⁴

Или, — скажем, поставка в Кемерово центральных и губернских газет. До поры до времени она зависела почти исключительно от губкома. Копеечная газета и то выписывалась, как правило, для райкома не райкомовцами, а Томском: в центре лучше знали, что надобно читать в районах. Примечательно, что в райкоме даже не знали, какие газеты для них выписывает губком. «Агитотдел Кемеровского райкома РКП (б), — писал заведующий отделом в губком 24 марта 1923г., — просит сообщить, какие газеты и какая литература выписывается Вами для нас и в каком количестве. А также какая имеется у Вас к нам задолженность за все это. Если есть, то числится ли она за агитотделом, или переведена на общий счет райкома. Желательно также знать, какими средствами вообще может располагать агитотдел, на какие потребности, и утверждена ли смета расходов по агитотделу, посланная вам в феврале месяце».⁹⁸⁵

Нарсудьи в почтовой посылке. — Итак, райкомовцы не знали даже, какими средствами могли располагать их отделы, и бумажное дело в Кемерове находилось в полном хаосе. Но — если бы дело было только в бумагах. Из-за неразберихи в канцелярских делах страдали люди. Так, в апреле 1923 г. Томский губком попросил у райкомовцев выслать к ним для работы двух коммунистов, которые могли бы исполнять обязанности нарсудей — как будто бы последние были неким подобием почтовой посылки. Райкомовцы долго канителились, но в конце концов кандидатуры подобрали. Да вот беда — губкомовцы не разъяснили, к какому сроку присылать будущих нарсудей, и пока решали — не истек ли положенный срок? Следует письмо, в котором райкомовец Тихомиров сообщает о своей готовности отправить будущих судей в Томск: «Райкомом РКП, — пишет от 19 апреля, — уже давно выделены два товарища для посылки их в Томск для использования в качестве нарсудей. Но они до сих пор не были посланы, ибо райкому не было известно, к какому сроку их направить в Томск. На наш по этому поводу запрос от 6 апреля за № 679 ответа до сих пор не получено. Поэтому райком только теперь, хотя ответ и не получен, отправляет их в распоряжение губкома».⁹⁸⁶

Итак, будущих судей отправили в губком. Но судей из райкомовских посланцев не вышло. Их признали негодными и с позором вернули обратно. Впрочем, иного ожидать и нельзя было: ведь райком — не юридический факультет. Тем более поражает, что губком ищет кандидатов на вакантные места с помощью подчиненных им райкомов. Потому что райком сам находится в постоянном поиске кандидатов то на одну партийную должность, то на другую. В апреле 1923 г., например, райком подыскивал замену инструктору по национальным меньшинствам, и по сему поводу райкомовец Тихомиров 20 апреля испрашивает у губкома согласия заменить бывшего нацмен-инструктора Вафина на Шафигуллу Аглиуллина, который каким-то нечаянным ветром оказался в Кемерове по пути из Кольчугина в Томск: «Своим постановлением (протокол № 17 от 27 марта) президиум Кемрайкома РКП просил губком о переброске инструктора райкома среди нацмен (татар) т. Вафина. В настоящий момент в Кемерове совершенно случайно благодаря половодью задержался на некоторое время т. Аглиуллин Шафигулла (партбилет № 232956), откомандированный Кольчугинским райкомом в распоряжение губкома. Тов. Аглиуллин может быть использован инструктором по работе среди татар, а потому райком просит согласия на оставление т. Аглиуллина в распоряжении крайкома, о чем просьба телеграфировать. Взамен т. Аглиуллина после ваших указаний может быть выслан в распоряжение губкома т. Вафин».⁹⁸⁷

Мы помним, как райкомовцы бились за увеличение штата. Чем больше работников в райкоме — тем меньше нагрузки на каждого в отдельности. Именно поэтому, теряя одного инструктора, райкомовцы тут же заманивали другого. С подозрением относилось руководство райкома и к так называемым инструкторским курсам в Томске. Потому что существовала опасность, что посланный на курсы инструктор не вернется на работу в райком, а останется в распоряжении губкома. Зам. секретаря райкома в письме от 20 апреля 1923 г. о своих подозрениях и нежелании отправлять инструкторов в губком делился с губкомовцами достаточно откровенно: «Настоящим сообщаю, что в отношении посылки товарищей на инструкторские курсы (согласно постановления совещания секретарей укомов и райкомов и требования губкома) Кемеровский райком РКП находится в большой затруднении, ибо не знает, посылать ли своих инструкторов, которые после их инструктирования будут возвращены обратно на свою практическую работу, или же выделить из организации одного-двух товарищей (не инструкторов), которые после инструктирования будут использованы губкомом в качестве партинструкторов по своему усмотрению. Это затруднение получилось вследствие того, что в настоящий момент в райкоме нет товарищей, бывших на совещании секретарей. Не мог на этот вопрос определенно ответить запрошенный нами Щегловский уком. Райком выходит из этого затруднения путем посылки своего инструктора т. Истлентьева. Если же вопрос нужно было разрешить не таким образом, просьба т. Истлентьева немедленно возвратить на его работу в качестве инструктора в Кемеровском райкоме».⁹⁸⁸

В общем, губкомовцы свои партийные кадры взращивали на особых курсах и учебах. Для этой цели выдергивали из глубинки «сырых» и неотесанных, но подающих надежды и рвущихся к партийной власти честолюбивых юнцов и командировали их в Томск для последующей обработки. Именно этим юнцам, обученным в соответствующем духе, придется через пятнадцать лет организовывать репрессии. Но пока они еще не взматерели и губком лелеет их, выводя особую породу коммунистов с инструкторской закалкой. Подбором наиболее достойных и проверенных учеников занимается сам губком. В апреле, например, из Кемерова губкомовцы запрашивают некоего Калнина. Либо для учебы, либо для назначения на какую-нибудь вакансию. В Кемерове Калнина не нашлось (таковая фамилия блеснет на Кемеровских и аиковских горизонтах немногим позже, в ранге заместителя Рутгерса, пока же в Кемерове о нем никто не знает). Из Кемеровского райкома следует недоуменный ответ: «Согласно Вашей телеграммы № 3470 необходимо, — пишет секретарь райкома 20 апреля, — откомандировать в распоряжение губкома т. Калнина. Сообщая, что такового у нас в организации нет, а есть Калин, прошу подтверждения фамилии. Кроме того сообщаю, что у т. Калина большая семья, поэтому на переброску потребуется большая сумма денег, а таковых в райкоме нет, а поэтому прошу сообщить, за чей счет должно быть произведено откомандирование т. Калина».⁹⁸⁹

Побирушки. — Стало быть, райкомовцы против откомандирований своих коммунистов в губком или любое другое место ничего не имеют и тревожатся лишь тем, что в кассе мало денег, и за проезд, а также за командировочные платить будет нечем. Райкомовцы были на положении побирушек, вымаливающих у губкома каждую копейку. Можно представить, какой шок вызывали у них откомандирования отдельных коммунистов не в Томск, а куда-нибудь в Москву (расходы исчислялись в четырехзначных цифрах). Такие случаи встречались. В частности, особую переписку вызвало откомандирование одного колониста финской национальности на Всероссийскую конференцию финских коллективов. Пришлось опять выпрашивать деньги у губкома: «Согласно отношения Северо-Западного Бюро ЦК РКП от 17 февраля 1923 г. за № 382, — писал ответсекретарь райкома в губком 20 апреля 1923 г., — нами был откомандирован делегат на Всероссийскую конференцию финских коллективов. Расходы произведены на счет кемеровского райкома в сумме 2550 руб. (две тысячи пятьсот пятьдесят руб.). При поездке делегата нами выдано в подотчет 1000 руб. (тысячу руб.) и при обратной поездке выдано областным бюро ЦК РКП 1550 руб. (тысячу пятьсот пятьдесят руб.), которые Северо-Западное областное Бюро просит немедленно выслать, а потому как непредвиденные расходы и за неимением средств в кассе, просьба выслать по адресу: Петроград, Смольный, 80, Северо-Западное Бюро ЦК РКП 1550 руб., а 1000 руб. выслать нам для покрытия расходов по этой командировке».⁹⁹⁰

Райком попал в незавидную ситуацию: с одной стороны, не посылать делегатов на конференции райком не может — к тому обязывают указания свыше. С другой — в кассе нет наличности. Выхода из пресловутых «ножниц» райком не находил, а потому заваливал губком письмами и спрашивал, где взять деньги: «Просьба сообщить, — писал райкомовец Тихомиров в губком 24 апреля 1923 г., — за чей счет должна производиться оплата членов партии, снимаемых с производства при командировках и поездках на партконференции, пленумы райкома, совещания секретарей ячеек и т.д.»⁹⁹¹

Командировочные баталии. — В общем, по поводу командировок, а точнее — кто должен их оплачивать, в Кемерове и Томске то и дело возникали маленькие баталии. Расходы же исчислялись суммами с четырьмя и более нулями. Вот, например, описанная выше история с посылкой так называемых «судей» или, вернее, кандидатов в таковые в Томск. Секретарь райкома предписал командировать их за счет уисполкома. Уисполком оплатить командировку отказался. Поэтому расходы оплачены райкомом. Но поскольку секретарь предписал в этом случае райкомовские деньги не тратить, а сам уехал в неизвестном направлении, состоялся очередной «обмен нотами». Райкомовец Тихомиров — губкому 29 апреля 1923 г.: «Согласно указаний секретаря райкома т. Черных (перед его отъездом) товарищи, выделенные для использования в качестве нарсудей, должны быть командированы в Томск за счет Уисполкома. На этот счет у уисполкома нет никаких указаний, а уисполком отказался дать какие-либо средства. Поэтому т.т. Соболеву и Харину (командированным райкомом в Томск для использования в качестве нарсудей) выдано райкомом из своих средств по 200 рублей каждому. Просьба сообщить, за чей счет должны быть отнесены эти произведенные райкомом расходы».⁹⁹²

Похоже, что в трудных ситуациях в райкоме уповали на губком. Однако из губкома письма шли иногда по три недели, и столько же обратно. Пока завязывалась переписка,, надобность в командировках отпадала, а иногда губернские директивы приходили в Кемерово уже после того, как лицо, поминаемое в них, уже давно отбыло в командировочный пункт назначения. Так произошло в июне 1923 г. с одним делегатом, командированным в Ново-Николаевск, которым заинтересовалась кооперативная комиссия губкома. Но действовала она настолько нерасторопно, что все ее указания, отправленные в Кемерово, запоздали и никому уже не были нужны: делегат уехал, о чем секретарь райкома сообщил губкому 11 июня: «Протокол кооперативной комиссии губкома РКП при отношении за № 264 от 26 апреля с.г. Кемеровский райком РКП сообщает, что означенное нами получено с опозданием, т.е. после того, как делегат уже был отправлен в Ново-Николаевск, почему выполнить имеющую в протоколе директиву было нельзя».⁹⁹³

Любая командировка сулит значительные (для райкомовского бюджета) траты. Как поступали райкомовцы, если нужно было срочно изыскать деньги для командирования, а касса была пуста? Очень просто: занимали денег у рудоуправления АИК. Долги накапливались. Для того, чтобы их гасить, райкомовцы писали в губком просьбы, но губком с задолженностью расплачиваться не спешил. В условиях инфляции было выгодно тянуть с расплатами за долги. Очевидно, аиковское начальство этим не очень было довольно и требовало вернуть взятый кредит (возможно, предупреждало, что отныне кредитовать райкомовцев больше не станет), поэтому в райкоме беспокоились. Секретарь райкома Черных 5 мая сообщал в губком о том, что касса райкома пуста: «В ответ на ваш № 3691 и копии отношения Сиббюро ЦК РКП от 3 апреля 1923 года Кемеровский райком РКП сообщает, что телеграммой за № 344 нами сообщена задолженность рудоуправлению в сумме 4500 рублей. В настоящему времени в связи с создавшимися некоторыми изменениями задолженность выражается в сумме 4292 руб. 17 коп. По следующим причинам: согласно отношения Сев. Зап. ЦК РКП Центрального Бюро финских организаций от 17 февраля за № 382 был командирован делегат на Всероссийскую конференцию финских коллективов, на путевые расходы которого взято взаимообразно 1000 руб. и на поездку делегатов на губернский Всероссийский Съезд партии 3000 руб. Согласно представленных счетов колонией за №№ 463, 110 и 152 292 рубля 17 коп. (расходы на хозяйственные надобности). Задолженность производилась на экстренные расходы из-за отсутствия в наличии средств».⁹⁹⁴

Теноры и баритоны. — Денег, стало быть, не имелось, причем в документе сказано, что таковых не находится «на хозяйственные надобности». Вот, однако, документ приблизительно того же времени. Он датирован 12 июня 1923 г., подписан секретарем райкома Черных и направлен в губком. В нем выражается и просьба, и желание купить в Томской пехотной школе редкостные музыкальные инструменты (оставшиеся, наверное, еще с дореволюционных времен от какого-нибудь кафе-шантана). Деньги, стало быть, найти можно, если в том настоятельная надобность. А тут — очень хотелось секретарю заполучить редкостные трубы и кларнеты. Он пишет в губком письмо следующего содержания: «При рабклубе химзавода имеется острая нужда в музыкальных инструментах, приобрести таковые дело чрезвычайной трудности. Нам же известно, что в Томске в 25 пехотной школе шефом которой является Губком РКП, имеются запасные инструменты, почему просим Вашего содействия в получении нам одного баса большая труба, большой кларнет, тенор, баритон и альт во временное пользование или же продать нам на деньги».⁹⁹⁵

Зачем нужна была в Кемерове большая труба и большой кларнет? Танцы были для коммунистов под запретом — это мы знаем из иных документов. Никак, на кларнете собирались исполнять «Интернационал». Для такой благой цели не жалко и членских взносов. Правда, и с уплатой таковых не все было в порядке. Иные коммунисты снимались с учета и уезжали в другие города, не заплатив ни копейки, как следует, например, из письма секретаря райкома в Томск от 10 июня 1923 г.: «На Ваш № 1413 Кемеровский райком РКП сообщает, что уплата членских взносов за 1922 год т. Витовским Павлом документально не значится».⁹⁹⁶

Что ж, очень можно представить ситуацию, когда в голодный 1922 год партийцу нечем платить партвзносы. И год 1923-й был если и легче, то ненамного. Удивительно, откуда могли взяться у райкома средства на кларнеты и трубы. Ведь даже губкомовским инструкторам местный райком если и находил пару-другую сотен во время их командировок, то не забывал сообщать в губком, что таковые средства райком выдает не безвозмездно, а в кредит. Такой случай произошел 11 июня 1923 г., о чем Черных тут же доложил в губком: «Кемеровский райком сообщает, что нами выдано за ваш счет инструктору губкома РКП т. Семенову 300 рублей, каковую сумму запишите в кредит нашего у Вас счета».⁹⁹⁷

Откуда в райкоме брались деньги, чтобы предоставлять кредит губкому? Частично — из собранных членских взносов (в районе более 200 коммунистов). Разумеется, на одни членские взносы райком жить не мог. Тем более, что таковые за 4 месяца 1923 г. полностью были переправлены в кассу взаимопомощи «Коммунист», т.е. «возвертались» коммунистам же (наиболее обездоленным) в виде пожертвований. То есть даже на взносах коммунисты не проигрывали. Во что сначала не очень-то и верилось. До тех пор, пока не обнаружили любопытный документ. Райком РКП сообщал губкому 11 июня 1923 г.: «Кемеровский райком РКП сообщает, что нами записано в счет кассы взаимопомощи «Коммунист» 50 членских взносов (?): за февраль 344 руб. 33 коп., за март 545 руб. 50 коп., за апрель 2053 руб. 06 коп. и за май 1954 руб. 66 коп. А всего 4897 руб. 55 коп.»⁹⁹⁸

Неуправляемый Лоханский. — О том, что партия не могла жить и никогда не жила за счет взносов, сегодня общеизвестно. Партийному руководству предоставлялись квартиры государственные (и часто — экспроприированные), дефицит партийного бюджета всегда гасился тоже за счет государства. Поэтому коммунисты в завтрашний день смотрели с уверенностью. При этом позволяли себе измываться над теми, кто своим трудом зарабатывал на жизнь, иногда даже сколачивал состояньице (пущенное по ветру большевиками в 1917-м) или просто строил добротные личные дома. К таковым на Кемруднике относился инженер И. И. Лоханский, бывший управляющий химзаводом. В июне 1923 г. его дом отобрал именно райком и подарил рудоуправлению АИК. При этом пришлось все-таки обратиться за помощью в Томск. Райкомовец Тихомиров в это время сообщал в губком нижеследующее: «По докладу рудоуправления президиум райкома просит оказать содействие в освобождении дома Лоханского и передаче его рудоуправлению».⁹⁹⁹

И инженера Лоханского, чье имя даже после многих пережитых им политических перипетий прославлялось все-таки и в самые застойные поры (см. И. Балибалов «Кемерово: вчера, сегодня, завтра»), настолько общепризнанны были его заслуги и талант инженера, советская и партийная власть в означенную пору выгнала из собственного дома. Так решил райком партии, а томский губком решение поддержал. И все потому, что Лоханский не имел достаточно выраженного «партийного лица» и местным коммунистам был не по нраву, чему выше приводились нами десятки примеров. Умница Лоханский был не в фаворе. Иное дело — уголовники, которые сидели во времена А. В. Колчака в тюрьме. При советской власти, когда их тут же освободили и объявили героями, они, конечно, стали членами партии, причем обличенными доверием, так что им всегда шли навстречу. Вот, например, один такой «герой» 16 мая 1923 г. просится, ввиду нездоровья, которое получил в колчаковских тюрьмах, переменить климат и уехать на родину — Украину. Иосифа Ивановича Речицкого (так его звали), несмотря на строгие тогдашние правила, на родину отпустили. Райком к нему благоволил. Из заявления Речицкого: «Прошу райком РКП разрешить мне выезд на Украину, то есть родину, для того, чтобы переменить климат, так как я во время колчаковщины просидел 18 месяцев в Томской тюрьме, которая очень повлияла на мое здоровье во-первых. Во-вторых, когда нас отправили и запломбировали в вагоне, то мы знали прекрасно, что нам живым не бывать, мы задумали бежать, что и удалось нам. Но когда мы бежали, т.е. прыгали с вагона на полном ходу и ночью, то я попал под мост, где и получил увечье, ушиб себе спину, чем и страдаю теперь во время таких погод и морозов. Кроме того, когда я прибыл к своей семье, то в скором времени заболел тифом и пролежавши 3 месяца, еще больше потерпел здоровья и тут же в скором времени померла жена, оставивши мне 6 душ детей, с которыми мне приходилось очень трудно, то я хочу перевезти детей к родным, все же родные мне могут очень много пособить в моем тяжелом положении. О вышеизложенном покорно прошу райком РКП не отказать в моей просьбе».¹⁰⁰⁰

«Жертвы революции», таким образом, были очень и очень разными. Лоханский теряет дом, вынужден служить Советам, чувствуя постоянное их недоверие и конфликтуя с райкомом. Речицкий — тоже жертва, но одновременно и порождение революции, и хоть Советами обласкан, но потерял здоровье, а без такового даже при партбилете жить несладко. Из маленькой записочки, тоже подшитой в деле, узнаем, что он отбыл в Донбасс, Харьковскую губернию, на Пастуховский рудник.¹⁰⁰¹

Разумеется, райком предварительно запросил согласие губкома. Ведь даже верным слугам революции (даже бывшим уголовникам) не дозволялась свобода передвижений без особой санкции сверху. Поэтому 25 мая 1923 г. секретарь райкома Черных шлет в губком письмо: «Препровождая при сем заявление тов. Речицкого с просьбой о разрешении ему выехать на Украину (в Харьковскую губернию, рудник Пастуховский) и выписки из протокола заседания президиума Кемеровского райкома РКП на утверждение, сообщите о последующем».¹⁰⁰²

Подумалось: ну стоило ли тому же Речицкому в свое время страдать за дело большевиков? Ведь даже для того, чтобы улучшить долю своих детей и перевезти их в климат помягче, ему, больному, приходится вымаливать разрешение во многих инстанциях: у химзаводской комячейки, у райкома РКП, у губкома. Стоил ли партбилет собственной свободы? Впрочем, у Лоханского партбилета не было, но много ли он от этого выиграл? Революция коверкала судьбы — у каждого по-разному, но счастья, похоже, она не приносила никому…

Голодуха. — Речицкий, скорее всего, бежит из Кемерова от голодухи, а не от морозов, наивно полагая, что в хлебной Украине прокормить себя и детей легче. Он не знает, что голод обычно начинается именно с хлебных районов. Райкомовцы не голодали, но зависели от своевременной выдачи нарядов на их продпайки из Томска. Если таковые долго не поступали, приходилось обращаться в местный Рабкооп, чтобы отоваривал в кредит. Однако если долги перед Рабкоопом долго не гасились, а наряды из Томска не присылали, райкомовцы начинали забрасывать губком множеством писем, так как голодухи боялись. 27 февраля 1923 г. они в третий раз напоминают губкому о необходимости прислать наряды на получение продуктов аж за ноябрь 1922 г.: «Кемеровский райком РКП еще раз просит (третий) поторопиться высылкой наряда на продукты за ноябрь, декабрь 1922 г. и январь 1923 г., так как мы имеем задолженность продуктом Рабкоопу на сумму 1256 руб. 42 к. текущего года. В дальнейшем Рабкооп не располагает также излишком нужных продуктов и сотрудники обречены к голодовке. Необходимы или продукты, или своевременная расплата жалованьем дензнаками».¹⁰⁰³

Итак, — продуктов не было. Не было и денег. В остатке после каждого месяца в кассе райкома оседало несколько сотен рублей — они могли пойти на непредвиденные экстренные расходы. Платить зарплату было нечем. Из письма в губком от 22 мая 1923 г.: «Кемеровский райком РКП сообщает, что в отчете о доходах и расходах денежных сумм за апрель месяц вкралась ошибка, остаток на 1 апреля пропущено 673 р. 38 к., что необходимо внести поправку».¹⁰⁰⁴

Партэтика. — Голодные люди злы. Может быть, поэтому райкомовцы нередко разбирают дела о «нетактичности» и «невыдержанности» коммунистов. Впрочем, когда речь идет о «нетактичности», вспоминается почему-то все тот же случай, когда колонист Шварц бьет доской по голове секретаря горной комячейки С. Полякова. Делами по партэтике занимался и губком. Из письма секретаря райкома в губком от 26 июня 1923 г.: «При сем препровождается выписка из протокола № 28 заседания президиума кемеровского райкома РКП и материал на Багаева о нетактичности поступка, свидетельствующего о невыдержанности на утверждение».¹⁰⁰⁵

О какой «тактичности» может идти речь в полупьяном городе с жестокими драками и разборками, с шовинистическими «заскоками» рабочих и начальства, о чем писалось неоднократно выше. Такт — признак культуры, с культурой же в городе если и знакомы, то только понаслышке. Собраниями и губкомовскими циркулярами сверху внедрить «культуру» в тупую пьяную массу невозможно. А в СССР все проблемы привыкли решать с помощью циркуляров, указаний и собраний. Мы помним, например, что иностранцы заявляли: в Кузбассе они встретились с таким к себе отношением, какого не чувствовали даже «в самой шовинистической Америке». Притом, что в Америке не проходило ежемесячных собраний на национальные темы, а в Сибири созывались даже специальные конференции, на которых воспитывали у делегатов «такт» в подходе к «национальному вопросу». Одна такая конференция состоялась в мае 1923 г.: «На Ваше циркулярное письмо от 7 мая с.г. за № 4250, — писал секретарь райкома в губком 26 мая 1923 г., — Кемеровский райком сообщает, что на созванном собрании татар коммунистов и членов РКСМ делегатом на Сибтаткир конференцию избран т. Вафин, который 25 с.м. отбыл в Ново-Николаевск».¹⁰⁰⁶

Скорей из Кемерова! — Похоже, с приходом революции в Кузбассе осталась одна общенациональная рабоче-крестьянская «культура»: сортирно-барачная, пьяно-холуйская, хамская, развратная, сифилитичная. Многим было жить тошно. А потому — скорей куда-нибудь подальше. Эти настроения знакомы нам по письмам иностранцев. Русские тоже спасались бегством, но в любом уголке страны встречали те же бараки, стопроцентный алкоголизм и сифилис. Но все равно, — человек жив надеждами. На лучшие перемены. В Харьковскую губернию рвется коммунист Мохов: «При сем, — писал секретарь райкома в губком 1 июня 1923 г., — препровождается выписка из протокола № 29 заседания членов президиума о разрешении выезда т. Мохову на Юг России в Харьковскую губернию на утверждение».¹⁰⁰⁷

Мы помним, что коммунист Речицкий просился тоже «в Харьковскую губернию». Очевидно, у многих было представление об Украине, где «жизнь легка и проста», а также сытна, и не все понимали, что между царской сытой Украиной и советской — большая разница.

У других были надежды на помощь из столиц. Например, финны на Украину не рвались. Им бы поближе к «воротам из России» — Петрограду, где находится Центральное Бюро финских организаций, которое может помочь им выбраться из России, подальше от «пролетарского рая». Из письма секретаря райкома в губком от 2 июня 1923 г.: «Просьба по рассмотрении нашего письма за № 111/с дать т. Сохканен Отто ответ, разрешается ли ему поехать в Центральное Бюро финских организаций РКП (в Петрограде), или нет».¹⁰⁰⁸

<< Назад    Далее>>

 Страница 23 из 25

[ 01 ][ 02 ][ 03 ][ 04 ][ 05 ][ 06 ][ 07 ][ 08 ][ 09 ][ 10 ][ 11 ][ 12 ]

[ 13 ][ 14 ][ 15 ][ 16 ][ 17 ][ 18 ][ 19 ][ 20 ][ 21 ][ 22 ][ 23 ][ 24 ][ 25 ]

Наши гости

Нам пишут...

Библиография

Историческая публицистика