Наши гости

Нам пишут...

Библиография

Историческая публицистика

М . Кушникова , В . Тогулев .

КРАСНАЯ ГОРКА :

очерки  истории « американской» Коммуны в Щегловске , провинциальных нравов , быта и психологии 1920-1930- х гг .

( документальная версия ).

Глава первая.

КРАСНЫЕ РЕЛИКВИИ КРАСНОЙ ГОРКИ

АИК «Кузбасс» и духовный климат щегловской провинции

в 1922-1923 гг.

Страница 5 из 25

 «Живописка». — В ведении АИКа находился приют Алтайских копей. Его директором была Кизякина Ирина Григорьевна, личность творческая, по профессии — живописка по фарфору (так в документе). 25 июля 1023 г. она подает заявление в райком с просьбой отпустить ее в город Славинск на фарфоровый завод, где желает работать по специальности. Из заявления Кизякиной: «Прошу Вашего ходатайства пред губкомом разрешить мне переехать с семейством на личный счет в Харьковскую губернию город Славинск на государственный фарфоровый завод, ввиду того, что я слаба здоровьем и мне необходима перемена климата. В Кемеровском районе я проживаю с 1920 г., прибыла на Кемрудник из подмосковного Поводинского рудника по командировке мужа. В Кемеровском районе выполняла профессиональную работу и была заведующей приютом Алтайских копей. Специальность моя живописка по фарфору, а посему прошу Вашего ходатайства о переводе меня в распоряжение указанного завкома».²⁶³ Какие только профессии не встречались в эту странную пору в угольном Кузбассе…

Палочная дисциплина. — Как и на любом советском предприятии, в АИКе существовала «палочная дисциплина», привычная рядиться в личины «демократии» и «добровольности». Дисциплина царила везде — на производстве, в партии, в профсоюзах. Взять хотя бы кассы взаимопомощи. Казалось бы — дело добровольное. Ан нет. Откажешься сдавать взносы в кассу — лишишься профсоюзного билета. Без билета же тебя уволят с работы при первом же сокращении штата. А без работы ты — никто. Из квартиры тебя выселят, а потом привлекут по статье за бродяжничество и тунеядство. Но, может быть, мы утрируем?

Вот, однако, письмо Михаила Ушакова²⁶⁴ в ячейку РКП на химзаводе от 28 июля 1923 г. Ушаков рассуждает о «добровольности» вступления в кассу взаимопомощи на этом предприятии АИКа: «Прошу рассмотреть настоящее мое заявление о нетактичном поступке предзавкома т. Боброва. В последних числах июня я пришел в завком за ведомостью и принес список с обозначением членов Союза и членов кассы взаимопомощи, двое членов союза из моего десятка т. т. Коноплева и Майкоп²⁶⁵ не пожелали ступить в члены кассы взаимопомощи, а поэтому в списке, который я принес, значилось, что они только члены Союза и не члены кассы. Когда т. Бобров увидел в списке, что они не занесены в члены кассы, то он спросил у меня, почему это так, я сказал, что они не желают, так как люди холостые и не нуждаются в помощи, то Бобров сказал мне, что передай им, что если не вступят в члены кассы, то я исключу их из членов Союза, а потом уволим с завода. Я отказался это передавать, тогда Бобров при мне наказал Ковакину, чтобы он им передал его угрозу, я думаю, это уже похоже что-то не на добровольное вступление в члены кассы, а из-под дубинки, которой нас в старое время принуждали платить подати».²⁶⁶

Сапогом по голове. — Мы не раз писали о том, что аиковцы в Щегловске подвергались арестам и другим «законным» санкциям со стороны органов местного правопорядка. И многим читателям могло показаться тогда, что это опять-таки — нечаянные случаи, и что служители Фемиды в СССР были чисты сердцем и помыслами. Но вот пример. Мы описывали ситуацию, когда кемеровский милиционер Кутулаев производил обыск у колониста Шварца и заподозрил, что тот украл у соседа Полякова кусок ситчика и холста. А вот тот же Кутулаев, который прямо на улице избивает гражданку Парасковью Вайнбергер сапогом по голове. Так что — можно ли не верить в предвзятость, с какой Кутулаев относился к колонисту Шварцу или любому другому жителю Кемрудника, если он легко пускает в ход кулаки. Сегодня — кулаки, а завтра, глядишь — санкционирует незаконный арест, да мало ли… Из заявления гражданки Параскевы Вайнбергер от 10 августа 1923 г.: «Настоящим прошу разобрать мое дело с сотрудником милиции 1-го района Кутулаевым Петром. 9 августа с. г. т. Кутулаев сидел со своей женой на крыльце, сидела вместе с ними гражданка, проживающая на Кемруднике в бараке № 17 Фадеева Татьяна, подошла я к ним и подошел мой муж Вайнбергер Мартын и т. Кутулаев говорит моему мужу: не правда ли, Мартын, что твоя баба отнесла акушерке полпуда сахару, ребятки над тобой смеялись. На что я ответила Кутулаеву: как вы могли узнать, что я отнесла сахар и какое вам дело до моей собственности и я выразилась нецензурными словами вообще ко всем мужчинам, что вы бабские дела разбирать. Затем Кутулаев засмеялся, сказал, плати пять рублей за выражение нецензурными словами и затем соскочил с крыльца и ударил меня сапогом два раза по голове…, о чем покорнейше прошу вас, нарсудья, разобрать наше дело с Кутулаевым и виновного привлечь к ответственности».²⁶⁷

Из чего выходит, что Фемида в Кемерове была полууголовная, и занималась произволом. Так что жить в Кузбассе было рискованно, а жизнь и честь приехавших иностранцев была здесь почти не защищена, впрочем, как и остального населения…

Но есть и другой документ — объяснение самого Кутулаева, из которого становится ясным, что Прасковья Вайнбергер была жена милиционера, и что она сама нарывалась на грубость «и кидалась на каждого бить морды». Сапогом же Кутулаев, де, оборонялся и только оттолкнул ее после того, как она его обматерила и произвела нападение, а поскольку после ответного «действия сапогом» Вайнбергер стала сильно кричать, пришлось, де ей добавить «по голове или по плечу». «Мои удары, — писал Кутулаев, — есть отражение от себя, не были так сильны, дабы лишь отвязаться и не допуститься до морды, как у нее замашки старые не до первого меня». К тому же — «Парасковья ведет себя неблагоприятно, таскаясь вечерами по березняку и пуская во время отлучки мужа себе в квартиру любовников, производя проституцию, что могут подтвердить свидетели, работающие за милиционеров Кемрудника». Даже муж, по словам Кутулаева, «жаловался, что невозможно с таковой жить, ибо посреди улицы наносит оскорбления, крича все нецензурное и несуразное», а она его «била, …таскала за волосы и садилась на него верхом», и даже «кидалась на собак, кошек, пиная их».²⁶⁸

Не будем судить, кто прав, а кто виноват. И Кутулаев, и Вайнбергер — милиционеры, и если в милицейской среде Кемерова практиковалась не только площадная брань, мордобитие и «проучка» сапогами, но даже нападение на собак и кошек, — о какой цивилизации может идти речь. И — были ли здесь «к месту и ко времени» опять-таки иностранцы, изумленно взирающие на местные быт и нравы. В общем, щегловские аборигены, равно как и какие-нибудь гималайские, должны были казаться американцам большой экзотикой…

Что касается Пелагеи, то она написала еще одно заявление в суд, в котором доказывала, что она женщина совсем не распутная: «В дополнение к ранее посланному моему заявлению по делу Кутулаева сим сообщаю, что т. Кутулаев неоднократно говорил моему мужу Мартыну, что твоя жена непостоянная, с другими мужчинами крутится и кроме того т. Кутулаев разносит слух по руднику, что я якобы по его словам являюсь распутная женщина и т. д., а потому прошу вас, т. нарсудья, допросить или вызвать на суд по сему делу моего мужа, с которым я прожила 4 года и он меня ни в чем не замечал».²⁶⁹

Постановление же суда выглядело так: поскольку обвиняемый — член РКП, то дело не разбирать и передать в райком партии. Так что стенания Пелагеи по поводу ее честности и бесчестия окончились всего лишь партийным расследованием.²⁷⁰

В райком РКП заставили написать объяснение мужа Параскевы: «Тов. Кутулаев в свое оправдание подал в нарсуд встречное заявление 22 августа с. г., был назначен суд, на который и я пошел, и там было зачитано встречное заявление Кутулаева, в котором он выразился якобы что жена моя по его словам является проституткой и кроме того выразился в заявлении, что жена моя ездит на мне верхом и вообще много такой чуши и глупости написал, что, конечно, т. Кутулаеву непростительно как члену РКП заниматься такими дрязгами и кроме того т. Кутулаев как старший милиционер и член РКП позволил ударить два раза сапогом мою жену».²⁷¹

Кончилось же дело просто: «После переговоров обвиняемого и обвинявшегося решили дело прекратить», как следует из резолюции секретаря райкома Тихомирова. Одним словом, — «загадки провинции»…

Помирающие с голода английские дети. — Каких только причин не придумывали колонисты, чтобы поскорее удрать из Кузбасса, если не к себе на родину, то уж в любое другое место России. Климатические условия, внезапные болезни, семейные обстоятельства… Оригинальную причину изобрел Казимир Петрович Семенас.²⁷² 20 августа 1923 г. он сообщил в райком, что у него в Англии бедствующие дети, и если его не отпустить на родину, то дети помрут и их смерть будет на совести райкома. Так или иначе, Семенас решил ехать, даже без всякого разрешения: «Прошу вашего разрешения выехать с Кемеровского рудника или, собственно говоря, из пределов Сибири. Назначена у меня 15 сентября расчет, если вы мне не разрешите, то я самоправно уеду, т. к. мне было разрешено в 21 году как страшная голодовка была я не поехал, если не разрешите мне выехать, вина ваша будет, что мои дети в Англии с голода умрут, дальше терпеть не буду, письмо получил от жены, что голодом сидят, квартир им не дают буржуазия».²⁷³

По убеждению Семенаса страдающие от происков буржуазии дети должны были райком впечатлить: ведь газеты то и дело сообщали, что Европа загнивает, причем гибнет пролетариат. А вот другое заявление: колонист Мумкасье²⁷⁴ просит его освободить от работы по состоянию здоровья. Очевидно, и тут настоящей, подлинной причины мы не узнаем. Вероятно, Мумкасье не хочет иметь никаких дел с Правлением ЦРК: «Ввиду неустойчивого состояния моего здоровья прошу освободить меня от обязанностей члена правления»,²⁷⁵ пишет он.

Заявление Шиллинга-Мумкасье Ганса датировано 27 августа 1923 г. Кузбасс ему явно не глянулся…

Воровка. — Колонистов не раз обвиняли в кражах. Ни один из случаев, впрочем, документально не доказан. Но почему столь стойки были обвинения именно в хищениях? Не оттого ли, что со времен гражданской войны грабеж и воровство было в крови у населения? Воровали от мала до велика. Должностные лица — тоже. Воровали даже у приютских детей. Приют, как мы помним, находился в ведении АИКа. Руководила им Кизякина Ирина Григорьевна. В конце июля 1923 г. она взяла из детских пайков 7 пудов муки. Зачем столько? Неужели рассчитывала, что сама все съест? Ответ прост: муку она продала в рабкооп и получила за нее 60 миллионов рублей и на эти деньги купила корову. Себе лично. И вплоть до декабря 1923 г. с детским приютом за муку не расплачивалась, что следует из особого протокола допроса.²⁷⁶

Впрочем, воровство было необычное: Кизякина брала муку под расписку. Так сказать, — документально оформленное воровство. Так объедали приютских детей. Кизякину, впрочем, не судили: она ведь была партийной, поэтому дело передали на рассмотрение в райком. Дети же были непартийные, так что предъявить счет Кизякиной не могли. По сообщению же некоего В. Конева, в период, когда Кизякина брала приютскую муку для своей коровы, «дети приютские были голодны и кушали, которое не полагалось, брали картофельные скоруши из помоев, клали на плиту, пекли и кушали, а Кизякина кушала молоко от коровы, которая взята на детский паек, в настоящее время не уплачен заемный хлеб детям», в связи с чем Конев ставит вопрос, нельзя ли отобрать у Кизякиной корову, «потому что корова взята на детский паек». Конев также сообщил, что о манипуляциях с мукой знал секретарь райкома Черных (впоследствии управляющий Кемрудника).²⁷⁷

Из объяснений секретаря строительной комячейки Кемрудника Якушина становится ясным, что он тоже знал о комбинации с мукой, но дал объяснение по делу только в декабре 1923 г., т. е. когда дело переросло в скандал.²⁷⁸

Написали на Кизякину заявление и ее подопечные. Оно датировано 20 декабря 1923 г. Подписи поставили воспитанники Дегтяренко, Липай и Подъячев, а отнес их заявление в райком коммунист В. Колчанов: «Заявление от Алтайского детского приюта воспитанников детей заявляем на бывшую заведующую Кизякину ввиду того, что мы, дети, сего лета воспитывались не в нормальном пайке, потому что очень малая норма была и которое совсем бы и не полагалось кушать, а мы кушали разные растения и также и перекапывали после уборки огорода брошенные картофелины, скоруши из помоев и пережили очень трудный момент, и тут оказывается, что из нашего пайка взяла Кизякина корову для своей пользы и мы, дети, кушали что и не полагалось и просим райком РКП оставить корову в нашу пользу, к сему подписуемся, воспитанники приюта».²⁷⁹

Итак — детей приучали «стучать». Через десяток лет они будут взрослыми и к 1937-му году, наверное, приобретут большой опыт в этой области. И не удивительно — души их были обозлены уже с детства, и помои вместо ужина они, конечно, не забудут никогда…

Есть и другая ипостась вопроса. аиковцы в Щегловске жили довольно сносно, имели граммофоны, и жаловались на отсутствие экзотических фруктов. А тут дети — помои едят. Нет, не могли любить иностранцев в Щегловске…

Колонист Шварц. — Мы уже неоднократно поминали аиковца К. Шварца. Причем иногда — в связи с громкими историями, куда оказывался втянутым его сосед русской национальности, некий рабочий Поляков. Обнаружилась еще одна документальная дуэль, касающаяся этого колоритного колониста, оставившего после себя в Щегловске долгую память. Новое дело — о многокровном побоище, произошедшем между Шварцем и Поляковым в декабре 1922 г. Действующие лица — все те же. Открывается дело врачебной справкой доктора Чуйкова: «1922 года декабря 6 дня 11 час. ночи. Согласно просьбе старшего милиционера химзавода т. Кутулаева (тоже старый знакомый! — авт.) был мною осмотрен англичанин (американский рабочий) Шварц Карл 26 лет, причем оказалось, что на подбородке его имеется свежая царапина около 5 сажень в длину и несколько небольших царапин на боковых поверхностях шеи».²⁸⁰

А вот что тот же Чуйков обнаружил при осмотре Полякова: «… на левом виске небольшой кровоподтек, … такие же приблизительно кровоподтеки имеются над левой бровью и над переносьем…, значительный кровоподтек под левым веком… меньшей величины кровоподтек под правым нижним веком…, верхняя губа рассечена и кровоточит».²⁸¹

Из допроса потерпевшего Полякова: «Показал по существу дела: 1922 г. в 10 часов вечера 6 декабря я уже лег спать, как услышал стук в нашей общей кухне и в то же время услышал крик моей жены, которая говорила гражданину Шварцу, зачем вы ночью ломаете стол и выбрасываете поросенка в это время. На крик и стук я вышел из своей комнаты в кухню и увидел, что квартирующий со мной в одном бараке гражданин Шварц ломал обшивки стола, где находился поросенок, то я стал говорить и обругался, что ты делаешь в ночное время, в это время бывшие доски в руках Шварца, которой он жал поросенка, он меня, не говоря слова, ударил таковой по голове и лицу два раза и разшибил мне все лицо до крови и бросив доску, нанес мне два удара кулаком по глазу и зубам, тогда я попал в защиту и оборону себя и прекращению к задержанию рассвирипевшего Шварца взял за грудь рубашку, свалил его на пол, но ударов ему не нанес, говоря, разве так можно поступать, и тут же его отпустил, он ушел в свою комнату и я как член партии РКП послал заявление секретарю партии тов. Казакову».

Допросили Шварца, американского служащего, по национальности англичанина: «По существу дела 1922 года 6 декабря в 10 часов вечера я был один в кухне, и начал ломать у стола доски, дабы убрать из кухни Поляковскую свинью, которая находится там неуместно в связи с получающемся зловонием, которое проходит и в мою комнату, даже и когда бывает закрыта дверь. Когда я ломал доски у стола, вышла жена Полякова, которой я сказал: этой свиньи не будет здесь, что милиция и Ковалев велели убирать вам таковую несколько дней тому назад, а вы не убрали. На наш разговор вышел из комнаты Поляков, которому я сказал, что пока вы здесь караулите, я свинью не уберу, а как уйдете, я ее все равно выброшу. Поляков заругался нелепыми словами на меня и сказал, что я вас буду бить и хотел взять меня за грудь, в это время я его ударил по голове доской, которая у меня в руках находилася от оторванного стола. Ударил раз и доску у меня он отобрал и бросил, то я как англичанин ученый на боксовые приемы, как он меня не старался взять за горло и руки, но я не дался и в свою очередь ударил его кулаком по лицу шесть раз, но все-таки он меня схватил за воротник и горло и свалил на пол, но я опять же сделал ногами упор и ему не дался, с его стороны побоев мне не было нанесено, он все за меня хватался, но я ему не давался. В это время вышел из комнаты мой тесть Каблуков и его дочь и моя жена, то мы разошлись, даже когда по его вызову пришел тов. Ковалев, то Поляков меня обозвал еврейский сукин сын, более показать ничего не имею…».

Из показаний жены Полякова Ефимии Лукьяновны, 28 лет: «В 10 часов вечера я из своей комнаты зашла в кухню, где Шварц ломал доски обшитого стола, где находился наш 6-недельный поросенок, я стала ему говорить, что вы делаете, будет завтра день и уберем, но Шварц свое дело продолжал и меня толкнул в грудь, на наш крик из нашей квартиры вышел мой муж Поляков, который сказал, что вы делаете, товарищ Шварц, и обругался, в это время была у Шварца доска, оторванная от стола, которой он и ударил моего мужа 2 раза, в кухне в то время не было семейства Шварца и в защиту себя мой муж стал его ловить за руки и отобрал доску, но в это время Шварц ударил по лицу моего мужа несколько раз кулаком, мой муж его свалил на пол, но не бил, в это время подошла его родственница и свояченица Каблукова и его жена, мой муж его отпустил…».

Из показаний Клавдии Дмитриевны Шварц: «Полчаса десятого часа вечером я была в своей комнате, работала, и мой муж вышел в кухню и дверь за собой закрыл, и слышу, что он заругался, говоря, что опять поросенок здесь, и он сказал Поляковой, что вы уберите поросенка сию минуту, но она сказала, что я его сейчас не уберу и Шварц начал ломать загородку и я услышала голос Полякова, который говорит: что ты здесь делаешь, сукин сын, и начал ругаться нелепой руганью и пошла между ними ругань, и я услышала, что там между ними пошла суматоха, это произошло мгновенно, то я вышла в кухню, то их уже там не было, в коридоре увидела, мой муж лежит внизу, а Поляков держал его за горло и говоря: я тебя задушу, в это время зашла моя сестра с улицы и Поляков бросил и убежал в кухню весь запачканный в крови… После этого всего пришел Ковалев, который стал говорить, что у вас, нужно было Полякову убрать поросенка, и советовал помириться, но Поляков кричал, что если вы его не возьмете, то его убью, жидовскую морду, и просил вызвать милицию, которую Ковалев и вызвал».

И, наконец, показания Ковалева: «По приходе туда узнал, что они между собой задралися. Поляков был весь в крови и Поляков просил меня, дабы я вызвал милицию, чтобы арестовать Шварца и отправить на допрос для составления протокола. На слова Полякова я говорил, что вы как партийные этого бы делать не нужно, еще что-то много кричал, как обиженный, избитый… Поляков кричал, если бы я его хотел избить, так избил бы, но я этого не позволил, только лишь задержал и бить все-таки не позволил…»²⁸²

Так закончилось «свинское дело». Американцам, конечно, было в диковинку, что русские под обеденным столом устраивают свинарники. Впрочем, — чему удивляемся? Во второй части первого тома «Стриниц истории города Кемерова» мы писали, что одна из «героинь» держала свинью на балконе в том же Кемерове, но только двадцать лет спустя. Иногда свинарники устраивали и в ванных комнатах — это уже в конце 40-х. Было бы возможно, — и коров держали бы в кухнях, если бы не боялись налогов да расходов на прокорм. Мы также знаем из других документов, что десятилетие спустя, в 30-е годы, в Кемерове строители Комбинатстроя проживали прямо в коровьих стойлах: каждой семье — по ячейке. Итак, свиньи жили в квартирах, а люди — в стойлах. Парадоксы «загадочной русской души»…

Нищета. — Впрочем, — свиньи в квартире — все от нищеты. Бедный богатому не товарищ. Именно поэтому местное население злилось, когда видело на американцах настоящие европейские пиджаки, а не балахоны, сшитые из мешковины или матрасного холста. Жили плохо. В 1923 г. корова стоила 60 миллионов рублей. Столько же, как мы помним, — 7 пудов хлеба. Наличных денег на руках почти не было, поэтому со всякими нуждами обращались в кассу взаимопомощи. Листаем папку с бумагами о деятельности таковой. Некто Елена Николаевна Горячих просит выдать ей 30 миллионов рублей, поскольку столько стоит билет до Томска, где у нее проживают родители.²⁸³

Заявление пришлось переписать: выяснилось, что билеты подорожали и стали стоить 35 миллионов в один конец.²⁸⁴

Помощь Горячих все же оказали.

Починка обуви стоит 100 рублей — той же Горячих эту сумму выдали, но с возвратом 50%.²⁸⁵

Некоему Витовскому требуется 4000 рублей на учебные пособия, он обещается вернуть деньги через 2 месяца.²⁸⁶

Студентам-рабфаковцам Ирине Кусковой и Марии Васильевой²⁸⁷ выдали по паре пимов.²⁸⁸

Похоже, что именно отчаяние диктовало этим студенткам такие строки: «Ввиду критического положения просим Вас выдать нам пимы и полушубки, т. к. остальные студенты-кемеровцы получили, а нам не досталось, но следует пометить, Васильева получила полушубок, но нуждается в пимах, а Кусковой не дали ни того, ни другого. Просим выручить нас, а то совершенно не в чем ехать».²⁸⁹

Гражданке Елизавете Петуховой выдали 7 аршин мануфактуры, поскольку она имеет 3-х детей «и не имеет возможности воспитать их и вскормить», в связи с чем она также просила оказать ей помощь.²⁹⁰

А вот — вторичное заявление рабфаковки Васильевой: просит выдать 200 рублей, «так как я не имею совершенно обуви, я учусь в рабфаке города Томска, прошу не отказать в моей просьбе, а то не в чем ходить на лекции».²⁹¹

Некто Перменков А. Д. просит 300 рублей для покупки картофеля, поскольку семья состоит из 7 человек. Деньги обязуется вернуть в мартовскую получку.²⁹²

70-летняя мать знаменитого «погибшего во время реакции Колчака» Степана Рукавишникова (того самого, чьим именем ныне названа одна из улиц Кемерова), жалуется на судьбу: «Товарищи, прошу обратить Ваше внимание на мое безвыходное положение. Я имела единственную опору для своих преклонных лет вышеупомянутого сына, который, будучи председателем комитета при химзаводе при первой советской власти, погиб в кузнецкой тюрьме во время переворота колчаковщины и потому лишилась своего кормильца. Надежду имею на Вас, товарищи, предполагаю, что Вы изыщите из каких-либо средств выдавать мне для пропитания, так как я ранее до сего времени не получала и не беспокоила вас лишь потому, что жила по людям и за последнее время здоровье мое совершенно упало, так что труд нести далее я не могу, ввиду чего обращаюсь к вам, не откажите моей просьбе в пропитании ради Вашего погибшего сотрудника и моего сына Степана Рукавишникова».²⁹³

Рукавишниковой помогли — выдали 30 фунтов муки и 20 фунтов пшена из химзаводского склада.

Еще более отчаянным было положение студентов, как это следует, например, из заявления Петра Михайловича Хромова от 12 марта 1923 г.: «Я же получаю государственную стипендию 11-14-16 рублей в месяц, чего не хватает на мыло, стирку белья и баню. Через два или три месяца заканчивается учебный год, к экзаменам которого нужно приготовиться, учебников я не имею, а равно и рабфак не дает даже простой бумаги и карандашей, не говоря уже о учебниках. Учебники нужны следующие: Этимология, Синтаксис, Теория Словесности и хотя бы начальные курсы: алгебры, геометрии, физики, географии, зоологии, ботаники, кроме того, нужно иметь русскую историю и Всеобщую историю, а равно хотя бы маленькую готовальню. Я, приехав сюда, был в надежде получить обещанную мне райкомом ВСГ разницу за 7 месяцев, каковую последний не выдал и я остался без средств. Заявляя об этом, прошу мне выдать денег в безвозвратную ссуду, сколько вы найдете нужным для приобретения выше означенных учебников».²⁹⁴

Хромову выдали 130 рублей с условием, что купленные учебники он будет предоставлять в пользование всем кемеровским рабфаковцам.

Некто Григорий Кругликов, отец пятерых детей, не имеет возможности обуть их и одеть, в собственности же у него одна корова. Кругликов был ранен, болел тифом, поэтому выдали ему сто рублей.²⁹⁵

Просила помощи и руководительница детского приюта И. Кизякина — та самая, которую обвинили в воровстве 7 пудов муки у приютских детей. 5 мая 1923 г. она написала заявление, что — нуждается в хлебе, «в дальнейшем жить нечем и купить не на что, семейное положение 4 человека». Очевидно, оттого и пошла Кизякина на воровство, что — сидела голодом. На ворованное же купила корову, как мы уже писали…²⁹⁶

Нищим было даже начальство. У некоего инструктора орготдела (очевидно, райкома РКП) Вафина Сулеймана не было даже брюк и подштанников, и именно поэтому ему пришлось выделить взаимообразно 300 рублей: «Товарищи, 3 мая я ходил в баню на Центральную шахту и в это время мною утеряно белье, брюки, так как у меня имелось единственное эти рубашки, подштанники, так же брюки, и теперь кроме этих хотя имеется, но очень ненадежное, потому что очень изношенные… Поэтому прошу выдать деньги для покупки белья».²⁹⁷

У партийного начальства нет нижнего белья, — и, стало быть, есть предмет для зависти: ведь у колонистов — вполне респектабельный европейский вид…

А вот курсантские жены Рогачева и Катерина: «Просим комиссию взаимопомощи выдать нам муки и просяной крупы, просьба не отказать, так как мы не работаем, а кушать хотится».²⁹⁸

Заявление написано на обороте какого-то плаката, удалось разобрать несколько слов: «Да здравствует советская власть, опирающаяся на сознательные…» (далее текст обрезан). Честнее бы, конечно, написать: «Да здравствует советская власть, при которой «кушать хотится, а нет работы». Но это, наверное, посчитали бы за антисоветскую агитацию. Воистину, — аиковцы приехали «помогать» голодной и злой «советской власти», не учтя, что голодные и злые — кусаются…

Конечно, со сказанным выше не согласился бы райкомовец Иванов-Ивахно.²⁹⁹ Он только что прибыл из армии, и у него нет не то что обуви, но даже трусов, поэтому он просит выдать ему деньги на покупку нижнего белья: «Чрезвычайно трудные условия существования у меня создались благодаря тому, что я прибыл из Красной армии, где израсходовал последнее имущество и сейчас остался без одежды, обуви и продовольствия. Почему прошу оказать мне денежное содействие для покупки одной пары сапог и одной пары белья нижнего и одной пары верхнего и продовольствия. Всего мне требуется для улучшения моего существования 2000 рублей».³⁰⁰

В кассе взаимопомощи посчитали, что аппетит у Ивахно чрезмерно разыгрался, и вместо просимых 2000 руб. выдали только 300 — как раз на трусы хватит. Но и на том спасибо: хоть с трусами, а советская власть все же помогла. Не зря, стало быть, защищал ее на фронтах и границах.

Зададимся вопросом: откуда Ивахно получил трусы или деньги на оные? Какими были источники пополнения кассы взаимопомощи коммунистов? И тут — пикантная деталь. Оказывается, белье и одежду для этой кассы жертвовали…американцы. Наполовину беспартийные колонисты содержали (хоть и частично) кассу взаимопомощи коммунистов. И это притом, что заявления аиковцев о их переводе в РКП мариновались по нескольку лет. Так что колония не просто содержала местные райкомы (о чем поминалось в первом томе «Страниц истории города Кемерово»), но жертвовала местным коммунистам все, что могла. Местная партийная власть, таким образом, походила скорее на «содержанку».

Но, может быть, мы «перегибаем»? Вот, однако, протокол внеочередного заседания комиссии содействия взаимопомощи коммунистам от 5 июля 1923 г. Слушали коллективное заявление курсантов губпартшколы о выдаче им белья и одежды, «пожертвованных американцами». Просьбу курсантов удовлетворили и, стало быть, нижнее и прочее белье, пожертвованное американцами, они получили.³⁰¹

Странная ситуация: американцев в Щегловске не любили, райкомовцы и профсоюзники их травили (о чем уже писалось), но трусами-то пользовались от щедрот Америки…

Знали ли облагодетельствованные курсанты, что пользуются американскими трусами? Конечно, знали. Что следует из их заявления в кассу взаимопомощи: «Просим вас выдать нам амундерование (так в документе, — авт.), которое выделено нам Американской индустриальной колонией, просим вас не задерживать ввиду того, что у нас не исключая никого нет амундерования, и просим вас разрешить этот вопрос без всякой очереди».³⁰²

Итак, — «американцы» жертвуют исподнее как бы для охраны границ от капиталистов тех стран, откуда прибыли.

Вот еще один охотник до американского белья, курсант Николай Иванов, работающий на Центральной шахте, как следует из его заявления: «Прошу вашего разрешения об выдаче мне одежды, которой приготовлено для курсантов, так как я не имею ни одежды, ни белья, и обуви, также как я, уволившись из Красной армии в одной шинелишке, так поступив в шахту Центральную и там не мог заработать ввиду того, как я находился малое время, приехавши в свой райком, как у меня нет ни родных, ни знакомых, кругом пролетарий и нет, неоткудова помочь? И также прошу не оставить мою просьбу без внимания».³⁰³

В общем, американцы жертвовали одежду для рабочих Кемрудника, а рабочие устраивали забастовки, направленные против американцев. Истинно «совковая» благодарность, не изжитая в менталитете народа по сю пору…

Что жертвовали американцы? Вот один из списков, недатированный, в котором перечисляются вещи, переданные американцами в кассу взаимопомощи коммунистов через некоего В. Федякина. В списке:

Ботинки мужские — 3 пары,

Полуботинки мужские — 4 пары,

Ботинок женских — 2 пары,

Кальсон мужских — 4 штуки,

Нательных рубах мужских — 4 штуки,

Верхних рубах мужских — 6 штук,

Брюк — 7 штук,

Жилетов — 7 штук,

Вязаных рубах-кальсон — 4 штуки,

Рубах нижних женских — 2 штуки,

Платьев женских — 1 штука,

Юбок — 1 штука,

Женских кофт вязаных — 3 штуки,

Вязаных шарфов женских — 2 штуки,

Вязаных шапок женских — 2 штуки,

Шляп мужских — 4 штуки,

Кепок — 3 штуки,

Пальто женских — 2 штуки,

Пальто мужских — 7 штук,

Пинджаков летних — 7 штук,

Носков — 14 пар,

Чулков — 4 пары.³⁰⁴

В Щегловске за американскими кальсонами среди партийцев выстраивалась очередь. Коммунист Милорадов написал заявление, что «дети мои питаются только хлебом и водой, продуктов я кроме муки и соли ничего не получаю», и — «как у меня, так и у семейства нету сменки белья».³⁰⁵

Одним словом, коммунист Милорадов, похоже, тоже имел только одни кальсоны, и уж вторые ему бы не помешали — это точно. Американские «даяния» оказались ко времени и к месту.

Услугами кассы взаимопомощи коммунистов пользовался и секретарь райкома РКП Тихомиров — тот самый, который так досаждал американцам, не желая вникать в мотивы их недовольств и отъездов из Кузбасса, оставлял в протоколах американцев раздраженные резолюции с указанием, что они составлялись не по правилам. 4 августа 1923 г. Тихомиров попросил у кассы три червонца, чтобы поехать в гости к своей семье, с которой он уже не виделся 6 лет, что нас не удивляет: героиня второй части первого тома «Страниц истории города Кемерова» проживала в разлуке с мужем чуть не двадцать лет («вот так они и жили: порознь, а дети были»). Американским исподним Тихомиров, стало быть, не интересовался — встречу с семьей он считал для себя куда важнее. Впрочем, может быть, он и ошибался: «американское даяние» можно было бы подарить жене: она, возможно, обрадовалась бы подарку куда больше, чем самому Тихомирову, обходиться без которого за шесть лет, очевидно, привыкла.³⁰⁶

Иногда щегловское население обращалось к американцам за помощью, минуя кассы взаимопомощи. Сетовали американцам на свое житие-бытие даже в письменном виде, и жалостно просили помощи «кто чем может». Так поступил, например, некий В. Никитин в сентябре 1923 г. Вот его письмо: «Это чтение для вас очень интересное! Просьба, товарищи, американцы, я вступил в партию РКП с 1920 г. 7 октября, билет за № 334646, в 1920 году вышла банда под названием Алферова, у нас в деревне ячейка была большая, и сделалась тревога и как раз половина зимы, я скорее поймал своего коня и взял винтовку, не щадя своей жизни, как партдисциплина, одежда была очень плохая, мы их гнали по течению Томи, и зажали в тайгу, где есть золотые прииски, мы их поликвидировали, были большие морозы, в это время я простыл и потерял свое здоровье, по приезду из этой банды меня избрали ответственным секретарем, у нас комячейка, у меня от этой простуды пошли гнои в ногах. Я даже ходить не мог. В ячейке было 25 человек и вся ответственность пала на меня. Я на собрания собирать своих товарищей не мог, один подает заявление о выходе и другой, третий и т. д. и все повышли из партии, но я остался один, я лежал с 1920 года с половины зимы до мая месяца 1920 года, а потом у меня ноги зажили. С 1920 г. с 1 сентября я заболел снова, от этой простуды у меня болела голова сильно, от этой головной боли я потерял зрение и потерял голосу и раньше выходил с докладом на партийном съезде волостном и уездном и в деревне на общем собрании. Я теперь есть человек погибший, пришла зима 1922 года, у меня есть не стало, продал своего коня на прокормление своего желудка. Весною пришлось продать остальную хозяйственную принадлежность, хомут с уздой. А теперь имею телегу с дугой, 1 избушку 5-аршинную кругом, все мое хозяйство. Хожу в больницу…, лекарство не помогает, хожу пешком, спотыкаюсь и упаду, полежу, опять вперед шагаю. Прошу вас, хоть купили бы мне лошадь успокоить свои ноги, не как что раньше была у меня лошадь хорошая. Еще прошу товарищи я вас, американцы, пожертвуйте меня деньгами и кто чем может».³⁰⁷

Имеется на письме также приписка простым карандашом: «Товарищ переводчик, пожалейте вы меня, соберите своих товарищей и расскажите на своем американском языке, чтобы поняли все товарищи обо мне».

Как отреагировали американцы? Очевидно, отослали письмо в райком, а оттуда оно попало в кассу взаимопомощи коммунистов. Здесь американцы сыграли роль только посредников: на каждого нищего милостыньки не напасешься. Поражает, однако, такая деталь: Никитин жертвует ради утверждения соввласти силы и здоровье, и оказывается ею брошенным, что называется, «на дно». Впрочем, — неудивительно, личность — ничто, интересы партии — все…

Как видим, к американцам (либо за американскими вещами в кассу взаимопомощи) обращались лица отчаявшиеся. Такие, например, как Ксения Ивановна Артюхова, 14-летняя комсомолка. 18 октября 1923 г. она написала в кассу взаимопомощи заявление, в котором утверждала, что работала за кусок хлеба, и что она «сильно закабалена», долго мытарилась, износилась, в приюте же она жить не хочет, потому что там ее «эксплуатировали». Уж лучше быть на воле «износившейся», чем в приюте «подвергаться эксплуатации»: «Товарищи, прошу Вас обратить внимание на мое безвыходное положение. Я живу в деревне Кемеровой у крестьянина в прислугах Павла Солнцева за кусок хлеба, совершенно обносилась. Я сирота, была в приюте Щегловском, переведена была в Алтайский приют, где была взята в дети, сильно меня эксплуатировали, принуждена была уйти. По мытарству в это время обносилась совершенно. Прошу не отказать моей просьбы, мне 14 лет, я состояла членом комсомола, теперь не знаю. Я сильно закабалена в работе».³⁰⁸ Удивительна комсомольская мораль: поливать грязью тех, кто тебя кормит. Плох крестьянин, который дает тебе работу, плох приют, где тебе — еда и кров. Советская власть сызмальства обучала плевать в колодец, из которого пьешь, и выклянчивать милостыньку у государства. Подумалось: столь ли уж правы были американцы, когда передавали одежду в кассу взаимопомощи: кому только она доставалась…

В то время, когда комсомолка Артюхова ходила босая, раздетая и обношенная, надеясь на подаяния, секретарь комячейки рудника Милорадов покупал шубу в рабкоопе. Стоила она 21 рубль. Шуба — дело, конечно, нужное. В ее отношении Милорадов составил целый план: а что если и при шубе остаться, и с деньгами не расставаться? Ведь существует же при райкоме касса взаимопомощи, так не попросить ли денег под предлогом, что надо за шубу кредит гасить, а — нечем: «Благодаря суровой зимы я вынужден был взять кредит в рабкоопе, шубу на сумму 21 рубль, если я буду платить из … заработка, то мне с семьей придется недоедать, потому что материального положения у меня нет, а посему и прошу комиссию взаимопомощи рассмотреть мое заявление оказать мне помощь в деньгах на сумму 20 рублей золотом и не возвращать тех 10 рублей, которые я получил взаимообразно».³⁰⁹ В общем, кто-то в шубах ходит, а у кого-то и кальсон нет. Начальство кредиты выпрашивает и ссуды, да еще безвозвратные, и само же себя снабжает: все друг друга знают, окажешь услугу начальству — глядишь, сторицей окупится… А американцы — глупые люди. Жертвуют, и не подозревают, что пожертвованное все равно меж своими поделят…

Компромат на американцев. — На любого принимаемого в партию в райком мог придти компромат. Более того, райкомовцы сами провоцировали появление компромата, помещая специальные объявления по схеме: такой-то, фамилия, имя, отчество, место работы, должность, подал заявление о приеме в партию и рекомендуют его такие-то и такие-то коммунисты. Объявление вывешивалось в людных местах, и в конце его стояла типовая приписка: «Всех знающих что-либо дискредитирующее вышеуказанного товарища, подавшего заявление о вступлении в РКП, просьба об этом в двухнедельный срок сообщить в райком РКП». Таким образом, все недоброжелатели провоцировались на подачу кляуз. 12 октября 1923 г. такое объявление было вывешено на колонистов, желающих вступить в РКП:

- Сойнту Иоган Карлович³¹⁰ (химзавод, слесарь, рекомендуют Тикка Арви и Хильтунен³¹¹);

- Фагерлунд Артур Карлович³¹² (химзавод, строительный отдел, десятник, рекомендуют Тикка Арви и Кайвола³¹³ Рантонен);

- Гоглунд Алберт Исаакович³¹⁴ (химзавод, механик, рекомендуют Тикка Арви, Хильтунен Георг);

- Майда Ральф Ральфович³¹⁵ (химзавод, строительный отдел, столяр, рекомендуют Райнес и Тобин);

- Атанасов Славий (механический отдел, механик, рекомендуют Луге В. Ю.,³¹⁶ Майснер А.).³¹⁷

Иностранцев рекомендовали в партию в основном иностранцы же, как это следует из приведенного выше списка. Очевидно, и друзья, и враги каждого конкретного колониста — внутри самой колонии, которая чем-то напоминала улей. Но вернемся к приписке, которая настоятельно требовала от граждан предоставления компромата на любого, кто вступает в партию. По сути, это означало, что от внезапной агрессии извне не был застрахован в партии никто: любому компромату мог быть дан ход, и билет у партийца изымался. Так случилось, например, с неким Меркуловым, которого исключают по доносу на жену, которая якобы занималась знахарством. Из письма Меркулова в райком 8 ноября 1923 г.: «Кемеровским райкомом РКП от 27 сего ноября я исключен из членов РКП за допущение якобы знахарства моей жены. Такое наказание для себя я считаю не заслуженным по следующим причинам. Чинимые знахарства моей женой или, иначе говоря, сожительницей, мне совершенно не были известны до начала нашей частной беседы с некоторыми товарищами в начале ноября месяца, от которых я узнал случайно, и сейчас же предложил ей в категорической форме раз навсегда оставить подобного рода мерзкие выходки под угрозой выгнать ее из квартиры и портить наше сожительство и она дала мне обещание впредь никогда не будет заниматься, а также и созналась в своей вине. Предупредить подобного рода явление я не мог, потому что не знал, т. к. с таковой я сожительствую до данного момента всего лишь седьмой месяц и подробно изучить ее психологии я был не в состоянии благодаря своему малому политическому и культурному воспитанию и вот этой мерзкой проделкой для меня чинимой моей сожительницей я делаюсь жертвой. Но я полагаю, что райком РКП(б) рассмотрит мое дело и вынесет более справедливое применение меры наказания. Я отлично понимаю, что поступок моей сожительницы самый мерзкий, но …он мне не был известен и кроме того товарищи своевременно не предупредили меня о подобного рода явлении и поэтому я не только не считаю себя виновным, но и наоборот считаю даже тех товарищей виновниками, которые, зная о подобных проделках моей жены, и своевременно не сообщили мне, что, конечно, не было бы для меня таких тяжелых лишений как исключение из партии, в которой я состою с 1920 года, по профессии я рабочий-плотник, с малолетства вечный пролетариат».³¹⁸

Так работала в Щегловске система компромата. К мнению «толпы» (в документе она называлась «массой» или «рабочей массой») прислушивались. Например, в характеристике Меркулова, составленной секретарем его комячейки, прямо сказано, что «главное, со стороны массы особенной клеветы (на него) нет, считают его вполне честным человеком, но одна беда его попутала, это жена, которая занимается этим колдовством, которое вредно для нашей партии РКП».³¹⁹

Иными словами — если бы масса «клеветала» бы на Меркулова, выражаясь терминологией секретаря, а, точнее — доносила бы на него, — дела Меркулова обстояли бы хуже. Устами секретаря, таким образом, глаголет истина: «клевета» (доносы) были среди партийцев в особой цене, и иностранцы, наверное, должны были это чувствовать. Во всяком случае, несколько лет спустя многих из них обвинят в шпионаже, и это будет самым наглядным образом доказывать, что «клевета» и доносы, возводимые в ранг партийной политики еще в 20-е годы, в конце концов станут основным стержнем стиля жизни советского общества, особенно в провинции.

Однако кто же был доносчиком в случае Меркулова, и — сохранился ли донос? Сохранился. Доносчик — кандидат РКП Т. Попов: «В бараке № 16 развилось колдовство. Тов. Меркулова его жена Катерина лечит, так мой брат очевидец и с барака № 11 пришла Полонская с ребенком, Катерина берет нитку, начинает мерить рубаху, на нитке вяжет узел, через левое плечо плюет, что-то шепчет, потом горячих углей достала, сыпнула соли, соль затрещала, а Меркулов как раз сидел возле плиты, я ему сказал: берегись, а то глаза выстрелит солью, а Меркулов усмехнулся, сказал, ничего, несмотря на то, что партийный, а способствует своей жене в колдовстве. Полонская заплатила мужескую рубаху и –два аршина мануфактуры. Катерина предложила Полонской рубашку ребенка заткнуть сзади за пояс. Не одна Полонская ходит за лечением, а много из барака № 19, словом, каждый день 2-3 женщины… Из деревни острога приехала женщина лечиться, Катерина сняла квартиру в Кемеровом, Катерина туда ходит лечит».³²⁰

Итак, — тайное стало явным. Доносчик выявлен. Возможно, именно этого «товарища» Меркулов поминает среди тех, кто «раскрывал ему глаза на жену», притворяясь другом и товарищем. Дружба не помешала ему отважиться на донос, и это — признаки новой, невиданной доселе, коммунистической морали, если только это можно назвать моралью…

Бронка Корнблит. — Иностранцы, приехавшие в Щегловск, должны были воспринять все отличительные черты того, что мы вслед за коммунистами называем «коммунистической моралью», иначе — не выжить. Восприняли ее далеко не все колонисты, отсюда — отъезды. Наиболее умные и деятельные, похоже, вообще в идеалы не верили, а руководствовались лишь прагматическими интересами. Такие, как Рутгерс или его окружение вроде Бронки Вениаминовны Корнблит, личной его секретарши. Мы обнаружили ее автобиографию, по прочтении которой становилось ясным, что ужиться ей на Западе было невозможно и негде — везде ее преследовала полиция, так что Щегловск стал последним ее пристанищем. Жить здесь заставляла необходимость. Читаем строки автобиографии: «Родилась в Варшаве в 1891 году, кончила гимназию и курсы по естествоведению в Варшаве. В 1905 году принимала участие в школьных забастовках. С 1906 года вела подпольную работу в подпольных школах. В 1911 поступила в союз молодежи ППС (польской партии социалистов). В 1913 году по причине сильного заболевания легких поехала в Швейцарию и Италию лечиться, возвратившись из Италии в Швейцарию, опять начала принимать участие в партийной жизни. Следствием этого было постоянное преследование швейцарских властей. В 1921 опять вернулась в Италию, откуда была выслана полицией за пределы Италии. Оттуда поехала в Берлин, затем в Москву, где приняла участие во 2-ой женской конференции коммунисток. Из Москвы вместе с тов. Рутгерсом отправилась в экспедицию в Сибирь и на Урал в качестве секретаря экспедиции, с тех пор состою секретарем Правления вновь создавшейся колонии «Кузбасс». За это время была еще в Германии, где работала 6 месяцев одновременно для Кузбасской и для русской торговой миссии в Германии».³²¹

Полька Екатерина Найзер. — Серия «иностранных» биографий продолжается личным листком на польку, проживающую в Щегловске, некую Екатерину Петровну Найзер, рождения 1887 г., образование — сельская школа, до мая 1923 г. проживала на иждивении мужа, по профессии модистка, дед крестьянин, отец рабочий, мать домохозяйка. С мая 1923 г. — кастелянша в больнице Кемрудника, общественную работу выполняла только при первой советской власти — работала среди женщин на Кемруднике. В октябре 1923 г. Найзер решила подать заявление о вступлении в партию. Но ей установили испытательный срок три месяца, чем она была, конечно, недовольна. Трехмесячный испытательный срок обычно устанавливали интеллигентам, она же себя считала потомственной пролетаркой, и сравнение с интеллигенцией ее унижало — модистки, как известно, работают не головой, а руками. Значит — пролетарка, и унижать ее ярлыком «интеллигентка», как она думала, недопустимо. По этому поводу она написала 25 октября 1923 г. в кемеровский райком следующее письмо: «Товарищи, прошу разобрать мое дело, мною заполнена анкета для вступления в партию, где и разбирали на ячеишном собрании и мое вступление отложили на три месяца. Я не знаю, что мою жизнь делает интеллигенткой. Я кончила два класса сельской школы…, отец был рабочий, замужем все время жила на прокормлении себя и ребенка, где мой муж не столько работал, сколько играл в карты, и пил водку, а я работала сколько хватало сил и не переставая переносить оскорбления и побои, что меня и побудило развестись с ним, где мне и пришлось немного жить с Найдзером, всем бросилось в глаза, но мне более правильную жизнь дал Найдзер, но сознание и равноправие в семейной жизни я узнала за Найдзером, что и прошу, товарищи, еще раз рассмотреть мое заявление и принять меня в члены РКП(б), что и подписуюсь».³²²

Слыть интеллигенткой, конечно, было не только стыдно, но и невыгодно. Привилегиями пользовался только плебс, так что обиженная Найзер всячески оправдывается — чур меня, чур! — какая же я интеллигентка, вот муж мой и пьяница, и бил меня — все как у людей…

Финн Иоган Сойнту. — Личный листок колониста Иоганна Карловича Сойнту, 1886 г. р., разговорный язык финский, свободно говорит еще на английском, грамотный, окончил народную школу в Финляндии, отец мясник, мать домохозяйка, основная профессия металлист, по этой профессии работает 16 лет, член профсоюза с 1919 г., член Американской социал-демократической партии с 1908 по 1918 гг, член Трудовой партии (фракции Коминтерна) с 1921 по 1923 гг., с 1917 по 1919 гг. десятник автомобильного завода в г. Юнион-Сити, в 1919 г. металлист в Питсбурге, с 1919 по 1921 гг. десятник в г. Калифорния, с 1921 по 1922 гг. металлист в г. Питсбурге, с 1922 по 1923 гг. металлист в г. Чикаго, с 16 июля 1923 г. на Кемруднике. Общественную работу выполнял в 1922-23 гг. — был председателем финской секции Трудовой партии в г. Чикаго 9 месяцев. В октябре 1923 г. принят в РКП на общих основаниях как рабочий. Рекомендацию дали Арви Тикка и Георг Хильтунен.³²³

Американец Нильс Крут. — Строки личных листков скупы, но мы рады любой крупице информации об аиковцах. Еще один листок: Нильс Франкович Крут, 1899 г. р., разговорный язык английский, владеет также финским, два года обучался в университете, отец хозяин-одиночка, мать акушерка — наемная рабочая, основная профессия учитель, по специальности работал всего полтора года, член профсоюза с 1922 г., в 1918 г. чернорабочий на судостроительном заводе в г. Филадельфии, в 1921 г. учитель в Нью-Йорке, в 1922 г. учитель в Атланте, с 1922 г. на Кемруднике — тоже учитель. В августе 1923 г. принят в РКП на общем собрании единогласно как рабочий. Рекомендации дали А. Тика, Матти Топпари и Саам Кентхя. Однако на президиуме райкома 21 августа 1923 г. решено Крута в членах не утверждать «ввиду несоответствия рекомендации». Очевидно, Крут был очень удивлен, и вынужден был 15 февраля 1924 г. написать колонисту Богдановичу письмо следующего содержания: «В 1923 г. в июле или в августе я подал заявление о желании моем вступить в члены РКП и насколько мне известно, был принят ячейкой и заявление было послано на усмотрение (утверждение). Я спрашивал тов. Тикка, который подавал мое заявление, о результатах, но не могу получить ответа. Мне желательно было бы знать, что сделано с моим заявлением. Если я не принят, то по каким причинам. Если наоборот, — то что мне делать и каково мое положение в партии». На письме стоит резолюция: «Немедленно найти 5 поручателей с 5-летним стажем».³²⁴

Из такой резолюции явствует, что учитель — лицо не совсем надежное, а чернорабочим в Филадельфии Крут работал слишком недолго, чтобы принимать его как рядового рабочего. Для него — те же ограничения, что и для интеллигенции, тем более, что он — иностранец. Для него — правила особые. Трех поручательств, найденных Крутом, было мало. Но найти поручателей с 5-летним стажем было нелегко. Выходило, что поручиться должен был человек который вступил в партию в 1918 году или даже ранее, т. е. во времена колчаковщины. А если учесть, что среди иностранцев членов РКП с таким стажем практически не было, а за колонистов поручались в основном иностранцы, то затруднение, в которое попал Крут, было почти безвыходным…

Колонист Иосиф Новак. — Личный листок на колониста Иосифа Ивановича Новака, 1890 г. р., разговорный язык украинский, свободно говорит на русском, польском и английском. Окончил польскую народную школу, дед землепашец, отца нет, мать домохозяйка, с 15 лет работает по найму, с 1916 по 1919 гг. в Американской социал-демократической партии, в 1917-1921 гг. в Нью-Йорке, в 1921-22 гг. в Филадельфии, с 18 августа 1922 г. на химзаводе. В Америке вступил в польскую секцию компартии в 1919 г. и — «не мог получить явок моей партийности в Америке ввиду скорого отъезда в Россию». В октябре 1923 г. на общих основаниях как рабочий принят в РКП. Поручались за него Луис Маркович Тобин и Кусти Салминен.³²⁵

Колонист Василий Скорейко. — Личный листок на колониста Василия Дмитриевича Скорейко,³²⁶ 1893 г. р. разговорный язык украинский, свободно говорит на английском, польском и русском, закончил сельскую школу 7-летку, отец землепашец, мать домохозяйка, профессия шахтер, работает по специальности 8 лет, член профсоюза с 1911 г., с 1916 по 1920 гг. в социал-демократической партии Канады, в 1920 г. перешел в Американскую компартию, с 1911 по 1920 гг. забойщик в Канаде, с 1920 по 1923 гг. забойщик в Вилкосберге, с 13 июля 1923 г. садовник на Кемруднике. Особые сведения — «По случаю внезапного выезда из Америки в Россию не пришлось получить документа партийной принадлежности, за исключением только лишь личного удостоверения Украинской Федерации коммунистической партии Америки». На Кемруднике рекомендации для вступления в РКП Скорейке дали колонисты Вилльям Юзеф Луге и Стилин Матвей Матвеевич.³²⁷

22 октября 1923 г. общее собрание хозяйственной ячейки ничего не имело против принятия Скорейки в РКП и постановило передать дело на окончательное разрешение в райком.³²⁸

В райком препроводили как личный листок Скорейки, так и его заявление о желании состоять членом партии. Однако на заявлении секретарь райкома 26 октября 1923 г. поставил визу: «Согласно постановления райкома вопрос о вступлении в РКП провести через Коминтерн и ЦК РКП».³²⁹

Таким образом, вступление Скорейки в ряды большевиков откладывалось на неопределенное время, требующееся для согласования в ЦК и Коминтерне…

<< Назад    Далее>>

 Страница 5 из 25

[ 01 ][ 02 ][ 03 ][ 04 ][ 05 ][ 06 ][ 07 ][ 08 ][ 09 ][ 10 ][ 11 ][ 12 ]

[ 13 ][ 14 ][ 15 ][ 16 ][ 17 ][ 18 ][ 19 ][ 20 ][ 21 ][ 22 ][ 23 ][ 24 ][ 25 ]

Наши гости

Нам пишут...

Библиография

Историческая публицистика