|
Страница 4 из 25
Голос иностранцев. — Так или иначе, но
голос иностранцев на партсобраниях низовых ячеек тоже выслушивали. 3
декабря 1923 г. на химзаводе была организована еще одна ячейка с участием
иностранцев — при электростанции. В нее входили колонисты Тучельский и
Ладтунен. Секретарем ячейки избрали тем не менее Букина.203 Тучельский был выбран лишь членом исполбюро, вместе с неким
Киселевым.204
В хозяйственной комячейке часто выступал колонист Грепер,
заведующий квартирным отделом АИКа. Одно из выступлений датировано 26 ноября
1923 г.: «Зав. квартирным отделом тов. Грепер, который обрисовал свои
недостатки, в квартирном вопросе, а также в инвентаре, где указывает, на все
данные наряда, что строительный отдел не выполняет и пр. в распределении
квартир очень трудно урегулировать ввиду того что рабочие присланы
временные без права занятия квартир, но несмотря на все рабочие квартиры
требовали и положение было таково, что во время рассчета увольнялось 100
человек, а принимали 250 человек и так видно было, что перегруженность была и
сейчас тоже нельзя выйти с положения урегулировать нормально население. Тов.
Грепер опираясь на медленность новой постройки где обещано было в 3 месяца
достроить барак № 75 но впоследствии еще не окончен и может быть только
окончен к 1 января 1924 г., за неимением инвентаря предполагается устройство
машины, которая должна поделать инвентарь в скором будущем, но указать не
могу. Представка угля в квартиры раньше всегда была задержка за транспорта,
но с переходом работ в квартирный отдел регулирование стало гораздо лучше,
были и последнее время задержки но очень мало. О сокращении. С 77 человек
осталось 66 человек. Всего штат квартирного отдела остается поломоек с 10
осталось 6, истопниц с 6 — 4, рассыльных с 8 на 6, десятников останется 1…
Население правого берега 3000 душ и левого берега 2000 душ. Вопрос как думает
квартирный отдел о выселении сокративших, ответ будет урегулирован с
райкомом ВСГ».205
Запись выступления Грепера кажется маловразумительной из-за
неграмотности протоколиста. Однако сохранился своеобразный дубликат:
Грепер по тому же самому вопросу выступал 3 декабря 1923 г. в строительной
комячейке (в той самой, куда входил Рутгерс). Итак, доклад Грепера: «С
приездом тов. американцев квартирный вопрос стоял остро, рабочие были
размещены по деревням, как дер. Красная и Кемерово, где также рабочие
пользовались коммунальными услугами и плата за услуги производилась
управлением, но было тем неудобно, что шахтеру приходилось вылезать из шахты
и идти мокрому в деревню Красную на расстояние 5 верст и город Щегловск, но в
настоящее время всех шахтеров перевели на Кемеровский рудник. За летний
срок построено много бараков, что позволило мне проделать перевод из
деревень. Теперь еще не хватает инвентаря по квартирам, но я думаю, что в
недалеком будущем и это уладится, так как на левом берегу выстроилась
столярная мастерская, где установлено несколько машин и работа будет идти
успешнее по изготовлению того или другого более нужного инвентаря. Развозка
угля тоже улажена: каждый возчик угля будет знать свой участок, таким
образом, уголь будет доставляться вовремя».
Далее последовали вопросы и ответы.
КОЗЯЙКИН: Сколько кубических сажен воздуху полагается на
рабочего по коллективному договору?
ОТВЕТ: На каждого рабочего полагается 1 сажень 1/8 куб. воздуху.
АНДЕРСОН: Сколько стекол израсходовано на химзаводе и квартиры
левого берега?
ОТВЕТ: 4 ящика, т. е. 16 четвертей.
БОГДАНОВ:206 В чем выражаются препятствия
строительной администрации?
ОТВЕТ: В том, что в строительном отделе была безхозяйственность,
не было дисциплины среди надзора, также и среди рабочих.
ВАЛЬДЕН: Сколько есть свободных комнат в коммунальном доме?
ОТВЕТ: Сейчас 3 комнаты свободны.
ЗОНТИКОВ: Какая артель производила ремонт на правом и левом
берегах.
ОТВЕТ: На левом берегу ремонт производился артелью из 8 чел.
АНДЕРСОН: Сколько полагается угля по норме на каждую квартиру.
ОТВЕТ: Полагается угля на одну семью 54 пуда, а на две еще полнормы.
Начались прения с выступления Козяйкина, который возмущался, что
Грепер, вместо признания собственных ошибок, всю вину за недостаток квартир
сваливает на стройотдел: «По докладу квартирного отдела слово берет тов.
Козяйкин, который указывает, что как только заведующий какого-нибудь отдела
начинает делать доклад, так он начинает сваливать на другой отдел, как будто
сам ни в чем не виноват, все зависит от другого отдела, а своей ошибки ни один
заведующий не указал, как, например, заведующий строительным отделом тов.
Ковач207 свалил вину на транспортный отдел, а тов.
Макдональд, заведующий поверхностным отделом, свалил вину на Техбюро, а про
свою слабость и ненормальность ни один заведующий отделом не указал: все шло
бы хорошо, да вот тот или другой отдел мешает их работе, а зав. квартирным
отделом вину бросает на рабочих строительного отдела, что из сырого
материала делают ту или другую вещь».
Казалось бы: то, что все друг друга обвиняют, помогает обнаружить
истинное положение вещей, ибо в подобных жалобах так же как и в споре,
рождается истина. Однако стиль всеобщих покаяний был куда более
распространен в советские поры, и даже получил название «принципа
самокритики». Следующий выступающий, некий Зонтиков, продолжает толковать
про «обвинения»: «Берет слово тов. Зонтиков, который говорит, что тов. Грепер
обвиняет рабочих плотников правого берега, а левого берега плотники как
будто лучше и успешнее работают, но мне, как известно, что на левом берегу 15
человек плотников ходили по ремонту и с 6 мая до октября месяца
отремонтировали 7 домов, а на правом берегу 8 плотников в 3 месяца 4 дома».
Волну возмущения поддерживает колонист Эдуард Андерсон: «Берет
слово тов. Андерсон Эдуард, что тов. Грепер не указал сколько застеклено
бараков на левом берегу, а только указал, что застеклили химзавод и сколько
работало стекольщиков и какой был инструмент. Я скажу про правый берег: у нас
нельзя сравнивать стекление с левым берегом, потому что у нас алмазы были
никуда не годны, да и бараков больше и в каждом бараке нужно было вставить
стекло».
Коммунист Вальден озабочен помоями, которые выливаются куда
придется. Но что толку? Через десяток лет в Кемерове помои будут выливаться
из четырехэтажек прямо через окна, а сортиры строиться перед самым фасадом
домов, так что многие улицы в народе так и назывались «Сортирными». Из
протокола: «Тов. Вальден говорит, что квартирный отдел, в каком бы
затруднительном положении он не был бы в прошлом, но и в настоящее время
порядка все равно нет: в некоторых квартирах живут густо, а где уж очень
свободно. Затем никто не следит за помойными ямами, так что помои льются где
попало и в квартирах клопов и тараканов очень много».
В общем, оттого, что строительством руководили иностранцы, методы
строительства все равно не менялись и оставались советскими, помойно-барачными.
Протокол: «Берет слово другой Андерсон, который указывает на ненормальность
квартирного отдела: придешь, спросишь, что товарищи подали тот или другой
наряд: «Нет, мы его утеряли, ну ладно, напишем другой». Завтра хватились
делать рамы в бараки, когда ударили морозы, а все лето не могли там сделать».
«Помойно-барачную» тему продолжает колонист
Дамберг: «Слово предоставляется товарищу Дамбергу, который возражает тов.
Козяйкину. Тов. Дамберг говорит, что неприятно слышать, что каждый
заведующий отделом или цехом норовит сослаться на кого-нибудь другого, но
нужно заметить, что недохватки не только у нас на руднике, нужно брать вообще
в Советской России ощущаются недохватки того или другого материала, также и
квартир. Скажу, например, хотя про рудник: за 8 лет не производилось никакого
ремонта и вот в течение года нельзя же все поставить как должно быть, да и
народ подходит ближе к культуре, уже не пошлешь рабочего жить в землянку, как
это было в прошлом, да и квартирный отдел не может обслужить все нужды и
удобства. Взять, например, коммунальный дом, неужели живущие там товарищи не
могут отвести место для помоев или выкопать ямы своими силами, а все ждут,
что вот квартирный отдел пришлет людей и выкопает ямы; нельзя же обвинять
тов. Грепера, как будто он не на своем месте, поставить на это место другого
товарища, то же самое получится».
Так или иначе, работу квартирного отдела и Грепера признали
удовлетворительной, хоть некто Вальден и протестовал против этого решения.
Возможно, благоприятному для Грепера постановлению способствовало и
высказанное вслух мнение колониста Макдональда: «Товарищем Грепером
достигнуто уравнение по распределению квартир», что в СССР, где столько
деклараций посвящалось именно «равенству», должно было цениться особо.208
Синдикалисты. — В некоторых работах,
касающихся истории АИК, немало «громов и молний» в адрес «отрицательных»
анархистов и синдикалистов, которые, де, портили основную массу колонистов.
Горячность историографов сегодня, по прошествии более чем полувека, кажется
даже забавной. Не беремся судить, кто был лучше — «стопроцентные»
коммунисты, или синдикалисты. Все были хороши. Но поскольку в 20-е годы
синдикалистов коммунисты недолюбливали, соответственно, даже через полвека
эту нелюбовь унаследовали иные местные исследователи.
Одно из персональных дел — именно на синдикалиста —
рассматривалось на общем собрании химзаводской ячейки РКП (б) 3 декабря 1923 г.
(председательствовал Козловский, секретарствовал Чухманов, присутствовало
61 «членов» и 20 беспартийных). Зачитывали анкету синдикалиста Гольдшмидта
Лио,209 который просился в ряды РКП. Из протокола: «Товарищ
Федякин210 сообщает постановление Исполбюро по
вопросу анкеты Гольдшмидт, гласящее: Гольдшмидта считать интеллигентом и
предложить ему найти поручателей 5 человек с 5-летним партстажем, причем двое
из них должны знать Гольдшмидта не менее 2-х лет в Америке. Тов. Ренфус
указывает на то, что Гольдшмидт состоял ранее в синдикалистической партии, о
чем Гольдшмидт в своей анкете умолчал, а это показывает на то, что доверяться
Гольдшмидту не приходится. Тов. Райнес подтверждает слова Ренфуса. Тов.
Гольдшмидт возражает против Ренфуса и Райнеса и заявляет, что он в
синдикалистических организациях не состоял и если они протестуют против
его вступления в ряды РКП, то это они делают по личным счетам. Тов. Ренфус
заявляет, что он знает о принадлежности т. Гольдшмидта ранее к
синдикалистической организации из его же слов. Тов. Глазков предлагает
утвердить постановление Исполбюро. Тов. Гольдшмидт возражает против
признания его интеллигентом и считает себя рабочим, т. к. он все время
находится на физической работе». В результате постановили «от принятия
Гольдшмидта воздержаться и согласиться с заключением Исполбюро».211
Итак, — был Гольдшмидт синдикалистом или не был — неизвестно, но
по одному лишь подозрению в связях с синдикалистами ему в приеме отказывают.
Поражает также, что Гольдшмидт всячески открещивается не только от ярлыка «синдикалист»,
но и от своей причастности к «интеллигентской прослойке». Быть работником
умственного труда стало не только не модно, но даже опасно. Так умственный
труд в СССР принижался — чего стоит уничижительное «прослойка»,
применительно к интеллигенции! — и обожествлял труд физический, т. е.
проводился в жизнь принцип «назад, в средневековье», если вообще не в
каменный век, когда умение орудовать каменным топором ценилось, наверное,
куда выше, чем дар первобытного художника — автора петроглифов…
Сокращение штатов. — Зимой 1923-1924 гг.
АИК приступила к сокращению штатов на Кемруднике. Рабочие были недовольны:
оказаться выкинутыми на улицу зимой — горькая перспектива и выселение из
казенных квартир в зимний период для многих семей было трагедией. О
сокращении штатов говорилось на общем делегатском собрании Кемрудника 9
декабря 1923 г. Председательствовал Панов, секретарствовал Пасынков.212
Из протокола: «О сокращении штатов тов. Гульбе говорит, что
здесь нужно было бы ставить вопрос не о сокращении штата, а доклад о работе
МРКК, но так как я вызван неожиданно, то материалов на руках нет никаких. По
требованию ряда рабочих, настроенных против сокращения, тов. Гульбе делает
доклад о сокращении штатов, указывая, чем вызвано все это, каким путем
проходит сокращение».
Выступавшие в прениях напирали прежде всего на недопустимость
сокращения именно в зимний период, само же сокращение как таковое ими не
оспаривалось. Протокол: «Слово рабочего Южной шахты Войсиниса, говорит, что
я металлист, работая долгое время в Петрограде, никогда не может допустить,
что в зимнее время было сокращение в таком крупном масштабе и таким путем
призывает рабочих к выражению протеста сокращения штата».
Другие выступавшие (Авдеев, Глазков, Ислентьев, Богданович, Панов
и др.) предлагали вместо сокращения штатов бороться с накладными расходами,
что, де, удешевляет производство не в меньшей степени, чем сокращение.
Протокол: «Выступают еще ряд товарищей рабочих Курбатов,213 Шермин,214 Казанцев, протестующие по
сокращению и указывая на нерациональное расходование средств Управлением
АИК и небольшая часть рабочих были склонны не сокращать рабочей недели, дабы
сокращение не захватило чисто пролетарский элемент. По окончании долгих и
бурных прений поступило три предложения, из каких абсолютным большинством
принята тов. Гульбе».
Из сказанного явствовало, что под сокращение должны попасть не
ленивые и наносящие наибольший вред производству — зато пролетарии, а — «непролетарский
элемент», т. е. собственники домов, скота и т. д. Виновной стороной почему-то
считают Управление АИКа, что весьма спорно. Постановление выглядело так: «Заслушав
доклад о сокращении штатов, признается, что сокращение штата считать общим
интересом нашего государства и всего пролетариата, находим в принципе
необходимым, но вместе с тем поручаем рудкому ВСГ строго руководствоваться
работой МРКК и при сокращении штатов принять во внимание имущественное,
семейное положение, также в первую очередь сокращение должно пройти за счет
не членов Союза и крестьянского элемента, оставляя и заменяя теми, которые
не имеют никаких средств к существованию. После сокращения МРКК перед общим
собранием отчитается».215
Иными словами, работящих «собственников» будут заменять лицами, «которые
не имеют никаких средств к существованию», т. е. лентяями и пьяницами.
Хорошую услугу готовила аиковскому производству партийная общественность,
руководствуясь не пользой дела, а социальным и имущественным цензом…
Рачительный Арве Тикка. — Протоколы
низовых ячеек предприятий АИКа содержат выступления практически всех
крупных руководителей колонии в ранге зав. отделами. Очередной протокол
заседания строительной комячейки от 10 декабря 1923 г. касается заведующего
транспортным отделом АИКа, колониста-финна Арви Тикка. Вот отчет о его
работе: «Тов. Тикка в первых словах указал, что он прибавил норму лошадям
овса 15 фунтов, сена без нормы. Я заступил на пост заведующего 5 сентября 1923 г.,
всего лошадей на конном дворе на правом берегу и левом берегу 194, на пароме
работало все лето 4 лошади и два человека чернорабочих. Для подвозки лесу для
лесотаски давалось ежедневно 15 лошадей. Я указывал, что когда посылались
рабочие на работу на лошадях, то они работали только до обеда и после обеда
только стояли или работали свою работу и я поставил десятника, после не
случалось таких явлений. На подвозке воды правого берега 20 человек, на левом
берегу 7 человек, расходовали ежедневно 7000 ведер, всего рабочих 173 человека.
Всего уходит на каждый день 71 пуд сена 3000 пудов в месяц. Указывает, что была
очень маленькая мастерская, я прибавил, в данное время работает очень хорошо.
Указывает, что русские сани плохие для перевозки материалов, сейчас
делаются американские сани, которые будут очень полезны для перевозки
материалов. Также указывает, что до меня очень много работало частных
лошадей, а сейчас управляемся своими силами и лошади стали гораздо лучше,
чем были раньше. Паром до сих пор еще не вытащен».
Как видим, Тикка за два месяца работы многое в своем цеху изменил.
Работу его признали удовлетворительной, но выразили пожелание «обратить
внимание на тщательный контроль за работой, а также создать комиссию по
учету инвентаря».216
«Не стоявший у станка» колонист Бендер. — На общем собрании ячейки электростанции химзавода 10 декабря 1923
г. принимали в партию колониста Бендера.217 К
протоколу собрания приложено подлинное заявление Бендера на английском
языке с переводом. Датировано оно 4 декабря: «Так как срок кандидатуры мне
истек и я исполнял все обязанности, возложенные на меня как можно аккуратнее,
то этим прошу произвести меня в члены партии». На заявлении — подпись
поручителей: Букин, Мязитов,218 Киселев.219
Собрание высказалось о принятии Бендера в положительном смысле,
однако резолюция представителя райкома ходатайство собрания перечеркивало:
«Вопрос о переводе не разрешен предварительно на заседании бюро ячейки. Не
может быть переведен в члены, так как не работающий у станка».220
Сказано ведь: привилегиями в СССР пользуются только рабочие. Не
стоял, на грех, у станка колонист Бендер и не разверзлись перед ним врата рая…
Рысаки — «буржуйская отрыжка». — В 1927 г.,
как сказано в первом томе «Страниц истории города Кемерова», главу АИКа
Коробкина привлекают к ответственности, в том числе и за то, что «ездил на
рысаках».
У Коробкина был предшественник. Финн Тикка, заведующий конным
двором, на собрании хозяйственной комячейки 24 декабря 1923 г. критикуется
именно за езду на рысаках, что расценивается не иначе, как «буржуйская
отрыжка». Из протокола: «Слушали заявления тов. Лащука, который указывает на
карьеру тов. Тикка, который находится заведующим конным двором и позволяет
себе специально держать лошадей в запряжке с утра и до поздней ночи, даже не
изволит от конного двара и до конторы пройти пешком и сходить на обед, что
делает разложение в массе, которая указывает на несправедливость. Тов. Лемон
подтверждает, что бывают случаи, что приходят 2-3 женщины и берут лошадь и
едут неизвестно куда». Поэтому собрание постановило, «обсудив вопрос о
Тикке, … считать разъезды Тикки не имеющими ничего полезного в производстве
и считать несправедливыми».221
Итак — глядя на Тикку, масса «разлагается». Иными словами —
пролетариев гложет зависть, и дабы не провоцировать их на недовольство,
решили Тикке поставить на вид. Ибо самое главное для русских рабочих —
равенство в нищете, неудобстве, неустроенности…
Не менее завистливые «осоветившиеся» интеллигенты. —
Как и в любом учреждении, где много интеллигенции, в АИКе
между техническими работниками и инженерами то и дело возникали склоки.
Колонисты «стучали» друг на друга и использовали для этого партийные
трибуны. Одна из свар произошла на заседании ячейки РКП механического цеха
химзавода 24 декабря 1923 г. Из протокола: «Слушали заявление т. т. Шумана,222
Рейнфорса,223 Нуми и др. о том, что
среди технического персонала есть такие лица, которые совершенно не
соответствуют порученной им работе, а получают высокие ставки. Эти
ненормальности всем рабочим ясно видны, и указывая на них, рабочие
возмущаются этим. Есть и такие, которые, сколько бы ни давали работ на пробу,
они эту работу портят, что показывает их неумение работать, остаются на
службе и сохраняют за собой хорошие жалования. В частности, Лехман, который
совершенно все портит и над этим смеются все рабочие, получает хорошую
ставку, несмотря на то, что его нужно уже давно выгнать. Кроме того, у этого
Лехмана в деревне имеется своя мельница, с которой он получает доход. Все эти
ненормальности сильно возбуждают рабочих». Постановили «Просить райком РКП
выяснить эти ненормальности, кроме того, предложить всем членам ячейки о
всех ненормальностях сообщать в бюро ячейки и если необходимо, подавать
письменные заявления».224
Так в Щегловске культивировалась особая порода стукачей, которую
научили сперва обвинять коллег на партсобраниях, а позднее — писать доносы
на соседей и тех же коллег по работе. Иногда на одном собрании разбирали по
два персональных дела, инициированных одним и тем же лицом. Тот же Шуман на
собрании 24 декабря 1923 г. «стучит» на рабочего Каурова: «Слушали заявление т.
Шумана о том, что в прошлом году рабочий Кауров за кражу казенного имущества
и за хищения в рабкоопе был снят с работы и уволен за это профсоюзом, а
недавно опять принят на работу и теперь угрожает тем, что он посчитается с
рабочими, которые делали на него заявления. Все рабочие об этом знают и
говорят». Естественно, постановили «просить райком РКП принять меры».225
В общем, нет ничего удивительного, что колонисты постепенно
перенимают методы и тактику борьбы с личными врагами, комуфлируя их под «борьбу
за порядок» и «благо производства»…
«Деликатный» Куль. — Еще
один «портрет» колониста, или, вернее, небольшие штрихи к нему, которые
помогает выявить протокол собрания ячейки электростанции химзавода от 31
декабря 1923 г. Выступает колонист инженер Куль:226 «Доклад
товарища Куля, который сказал: наблюдается неорганизованность работ, ввиду
чего просил выяснить все имеющиеся у собравшихся вопросы и недостатки.
Материалы, хотя заказаны давно, но поступают туго, почему приходится многое
делать самим или ставить временные установки, что страшно тормозит работу.
Линия и станция почти закончены, но на станции работы идут успешнее
благодаря теплому помещению. Очень много необходимого материала находится
в дороге и часть только что прибыла. Отношение рабочих к работе очень
хорошее, полное довольство. Турбина будет вполне готова через две недели.
Станция будет пущена с 1-15 января. Через месяц будет дана энергия на правую
сторону».
Отношение рабочих «очень хорошее»? Как бы не так! Послушаем мнение
подчиненного Куля, инженера Тучельского, который напишет немногим позднее,
что на той же электростанции рабочие спят и воруют. Так что не верится в
идиллическую картину, которую живописует Куль. После доклада прения открыл
коммунист Букин: «Букин отметил удовлетворительность доклада по отношению
недовольства постановкой дела в инструментальной: долгое ожидание
инструмента благодаря непонимания инструментальщика русского языка,
недостачу инструмента и неимения шкафов для хранения такового рабочими.
Предложил выдать самый необходимый инструмент на руки (занесением в
рассчетную книжку). Принять меры для извлечения имеющегося собственного
инструмента у рабочих, оплачивая им износ такового. Устроить запирающиеся
ящики для хранения инструмента. Для инструментальщика сделать выписку на
русском и английском языке название материалов и инструмента».
Было также предложение Бендера «относиться бережно к инструменту»,
но что касается ящиков для хранения инструментов, то администрация тут
ничем помочь не может, поскольку на таковые ящики не могут найти должного
количества замков.227
Замки же нужны — потому что воруют. Но Куль — человек деликатный.
Он не хочет играть на национальных чувствах русских несознательных рабочих.
И потому для него все — в полной норме…
Достижения. — АИК часто ругали. Даже
очень часто. Хвалили же только свои, аиковские. О достижениях АИКа
рассказывалось на общем собрании строительной комячейки (той самой, в
которой — Рутгерс) 24 декабря 1923 г. Председательствовал Кейсберг,
секретарствовала Бронка Корнблит (что положено ей по должности). С докладом
о достижениях АИКа выступил Поплаухин:228 «С
появлением новой экономической политики, с улучшением рабочего быта, с
появлением нового кооператива, а главным образом с переходом копей
Правлению АИК, функции отдела снабжения очень изменились, с отдела
снабжения сняты заготовки, которые куда дешевле и проще велись через
учреждения в Томске и Ново-Николаевске, через Гублестрест и другие. Несмотря
на уменьшение этого аппарата, работа шла намного плодотворнее. Переход
зарплаты натурой на деньги полностью разгрузил работу отдела снабжения. Вся
работа этого отдела сводится сейчас только к распределению и заготовке
материалов для производства. Раньше в складах был полнейший хаос; с
принятием АИК перед нами стоял громадный вопрос об упорядочении этой работы.
Не менее трех месяцев производилась проверка всех материалов и сейчас можно
определенно сказать, что фактический материал удовлетворяет потребностям.
Введена новая система учета имеющихся материалов, как и его распределения.
Раньше каждый отдел требовал сам материалы с санкции техруководителя или
отдела снабжения, сейчас оно проходит через Техническое Бюро, которое
составляет полную смету материалов и их стоимости и только тогда идет в
склады и не нуждается совсем в аппарате отдела снабжения. В настоящее время
в связи с пуском химзавода и необходимостью выступить с углем и коксом на
рынок, Правление АИК приступило к переорганизации отдела снабжения в
Торговый Отдел. Товарищ Поплаухин рад бы дать детали о находящихся на складе
предметах, но их находится около 7000 различных родов, а посему детально
внимать невозможно. Сейчас отдел снабжения ограничивается только
кладовщиками, которые наблюдают за распределением материалов, а счетная
часть, которая скорее сводится к статистике, находится в руках финсчетного
аппарата».
Итак, — со снабжением в АИКе все прекрасно и стало гораздо лучше,
чем до АИКа. Однако, — вспомним, что в исповедях иностранцев (см. первую книгу
«Страниц…») не раз звучали жалобы именно на работу снабженческих кадров:
для того, чтобы достать в АИКе какой-нибудь материал, требовались подписи
пяти и более лиц, «хотя подписи иных мало что значат».
После доклада Поплаухина посыпались вопросы.
ВОПРОС: На сколько времени имеются лесные материалы.
ОТВЕТ: На год.
ВОПРОС: На сколько времени заготовлен хлеб.
ОТВЕТ: Ржи и овса заготовлено также на год.
Предприятием были приобретены хлебные займы и правительством эти
займы обменены на хлеб.
ВОПРОС: Есть ли все материалы для пуска химзавода?
ОТВЕТ: Недоставало газовых труб и некоторых электрических частей,
которые теперь уже прибыли.
Споров и нареканий доклад о снабженческом деле в АИКе не вызвал. В
прениях выступила только секретарь Рутгерса Бронка Корнблит: «В
распределение материалов в последнее время внесена еще новая система. До
распределения их Техническое Бюро учитывает их стоимость и Бухгалтерия
контролирует, укладываются ли они в предназначенной смете данного отдела.
Таким способом можно иметь полную картину и учет производства».
Поскольку доклад Поплаухина носил только информационный
характер, постановили «принять его к сведению».229
«Наеpжий» Рутгерс. — Очень редко, но на собраниях колонистов выступал и Рутгерс. 17
ноября 1923 г. он почтил своим присутствием собрание американских рабочих.
Председательствовал Катер, секретарствовал Дуглас. Собрание началось с
выступления профсоюзника Тимощенко, который описывал работу профсоюза (читай,
самого себя) за октябрь 1923 г. Из протокола: «Тов. Тимощенко в начале доклада
указал на то, что в данное время, когда Управление АИК находится в
организационном периоде, рудкому приходится в некоторых случаях очень
трудно вести свою работу (имеется ввиду рудком ВСГ, — авт.). Приступая к
отчету рудкома, докладчик разбил его на вопросы: … выплата части жалования
рабочим 60 выигрышным золотом займе, реализованно выражалось в августе всего
лишь 7,2%, что по указанию центра было ненормальным и пришлось разработать
сетку и увеличить реализацию до 10%, которая была принята на общих собраниях
рабочих…, о возникшем конфликте на химзаводе за невыплату жалования
Управлением АИК вовремя, … о работниках просвещения, которые отделились от
Союза Горнорабочих…, о подростках, которых должно находиться 6% в
предприятии, а за неимением мест в производстве, Управление АИК платит 22
подросткам жалование, а они ходят в школу фабзавуча…, о артельщике
Григорьеве, который был исключен из членов союза за грубое обращение с
рабочими…, о компании воздушного флота…, о количестве членов Союза,
работающих в предприятии, указывая, что около 200 человек не принадлежат к
Союзу, так как они работают временно…, при переходе на добровольное
членство и добровольное внесение членских взносов в июне месяце приходная
сумма таковых пала до 50%, но в настоящее время выравнивается и подходит к
нормальному…, о финансовом положении рудкома, … о задолженности АИК
рудкому 2% отчисления, а также о несогласованности АИК с рудкомом издаваемых
приказов по назначению лиц на ответственные посты, что надо признать
ненормальным…, о заработной плате забойщиков, которая в среднем повысилась
с 37 до 47 руб. в месяц…, о составе выборных и технических работников рудкома,
которых насчитывается 18 человек, что при данных условиях есть нормальным».
В общем, Тимощенко говорил обо всем понемногу. Речь была сумбурна
и вряд ли запомнилась присутствующим. Наверное, именно поэтому ее признали
удовлетворительной.
Затем выступил Рутгерс. Он говорил о парадоксальных вещах.
Например, о том, что в СССР дрова стоили дешевле угля, и дровами было топить
выгоднее: «Товарищ Рутгерс, приступая к докладу об утверждении сметы на 1924
год, сказал, что другой доклад сделает о международном положении. Касаясь
утверждения сметы в Москве, докладчик говорит, что пришлось пройти через
шесть комиссий по вопросу субсидий, что урезал ее до крайности. В конце
концов субсидия дана, но очень малая. Причины к этому были следующие: …
международное положение и опасность войны и революции, для чего государству
нужны большие средства,…принятие всевозможных государственных мер в
стабилизации рубля, …перепроизводство в угольной промышленности, топка
дровами обходится дешевле, необходимо удешевление угля, … общее положение
не давать субсидий никакой промышленности, кроме железной дороги. Добыча
Кемеровского угля должна выразиться в 12 миллионов пудов. 2 миллиона на
местные нужды, 4 миллиона на кокс и 6 миллионов на продажу. Цена угля
выражается в 13.7 коп. для железной дороги и 15 коп. на рынок. Субсидия дана на
Кемерово 350.000 зол. руб. и банковский кредит в 400.000 зол. руб. для химзавода. Эти
средства и оставшиеся в распоряжении АИК с прошлого года должны выполнить
программу следующего года. Были приняты меры удешевления перевозки кокса на
Урал. Докладчику были заданы вопросы, на которые он отвечал с пояснением».
К сожалению, тексты вопросов и ответов Рутгерса не
запротоколированы. Постановление по докладу Рутгерса выглядело также
расплывчатым: «Мы, колонисты, в целом обязуемся выполнить желания
советского правительства, а также Правления АИК в выполнении программы».
Однако что мог знать Рутгерс о местных делах? Долгое время он
отсутствовал — был в Москве и его в Кемерове замещал Дамберг. Дамбергу тоже
дали слово для доклада. Из протокола: «Дамберг… указал на общее положение
предприятия и добычу угля, о затруднениях в сбыте угля на рынке. Несколько
месяцев тому назад была начата программа усовершенствования в шахтах,
которая выполнена, а также рыночные обстоятельства улучшились. За период
приготовительных работ в шахтах добыча угля понизилась, в данное время
предоставляется возможность повысить производительность».
Никаких резолюций по поводу доклада Дамберга не принималось.
Чувствовалось, что и Рутгерс, и Дамберг выступали скорее для «галочки»,
чтобы их потом не обвиняли в отрыве от масс и от ячейки. Закончилось собрание
призывом колониста Фальковского пожертвовать средства на борьбу с
туберкулезом, «который жнет ежегодно тысячи человеческих жизней». Поручили
Фальковскому «назначить комиссию по сбору среди американских рабочих денег».p
«Непрозрачный» Шварц. — Внутри американской ячейки спокойствия не было. Ее члены —
живые люди с достоинствами и пороками. В исполбюро ячейки сыпятся заявления
от тех, чье самолюбие или достоинство в чем-то ущемлялось. Карл Леопольдович
Шварц, колонист, написал в ячейку заявление на английском языке 15 января 1923 г.
Его мир не брал с неким Поляковым,p членом горной
ячейки: «Я, — писал Шварц, — желаю, чтобы какие-нибудь меры были приняты для
дисциплинирования товарища Полякова, представителя горной ячейки РКП,
который живет в одном доме со мною и в то же время делает все что он может
обидеть мою жену и меня самого. В понедельник вечером я пригласил некоторым
товарищам притти в гости в мою комнату. Присутствовали следующие партийные
товарищи: Райнес, Доутес, Тобин, Робинсон, Канроу, моя жена и я; Пиллинг, член
союза комсомольской молодежи. Еще присутствовали товарищи Жердевский,
Хуербах и также четыре русские учителя и один русский человек — играли на
граммофоне и пели какие-то песни, вообще партия была в полном порядке и все,
что мы пили, был какой-то квас. Но товарищ Поляков послал за милиционером,
обвиняя нас в беспорядке и что мы, по всей вероятности, пили спирт.
Милиционер пришел и нашел все в полном порядке. Это все-таки не
удовлетворило т. Полякова и он обвинил нас еще секретарю химзаводской
ячейки РКП. Тов. Поляков вовсе не вошел в кухню посмотреть, какие лица
присутствовали, и так у него не было основания для обвинения. Он вел себя так,
лишь бы только обидеть присутствующую партию и самого меня благодаря нашему
прежнему разногласию. Все партийные, которые присутствовали, будут
доказывать тот факт, что в партии все было в порядке и честно. Также вечером 14
января Поляков и его жена вошли в кухню и Поляковы бросили эмалированную
посуду, которая принадлежит ко мне, на пол. Моя жена протестовала, как эта
посуда была на столе, который стоит для общего использования, Полякова и
моего. Тогда Поляков употребил самый грязный язык обращения к моей жене.
Прошу исполбюро американской ячейки следить за то, что это дело будет дано
партийному суду».232
Итак, — кухонные страсти. Барачное подобие коммуналки неизбежно
влечет ссоры меж соседями, и один на другого готов жаловаться из-за разбитой
посуды чуть не в Лигу Наций. Но дело не закончилось жалобами в партверхи. Ибо
рядышком с заявлением Шварца — сопроводительное письмо от начальника
милиции первого района, датированное 17 января 1923 г. Касается оно якобы
имевшего места случая кражи ситца у гражданина Полякова. Вором же оказался,
де, … колонист Шварц.233
О том, что воровство в Щегловске процветало, мы знали по другим
документам. В первые же дни приезда американцев в Щегловск у них стали
пропадать сапоги и прочие бытовые предметы. Обвиняли в воровстве и самих
колонистов, например — Еву Мангдушевскую234 (см.
первый том «Страницы истории города Кемерово»). Итак, — очередное «воровское»
дело. Как и полагается милицейскому делу, оно сопровождается протоколом
дознания и протоколом обыска. Непосредственным же поводом послужил взлом
замка в общей квартире Полякова и Шварца. В милиции установили, что замок
сломал Карл Шварц. Вещи же похитили у Полякова, но кто пихититель, начальник
милиции в сопроводительном документе от 13 января 1923 г. поясняет, что — не
знает, однако подозрение падало на Шварца, причем вещественным
доказательством выступали топор «и сломанный замок с ключом».235
|
|
|
Повседневный
"герой дня",
милиционер-
красная звезда во лбу...
|
Милицейский акт составлялся глубокой ночью: «1923 года 7 января
полчаса первого ночи я, старшина милиции химзаводского первого района
Кутулаев в присутствии понятых… Тихонова С. и Бысурова… и понятые же
рабочие же… составил настоящий акт в квартире рабочего Полякова Сергея
Ефимовича, барак 38, 1-я кв., о сломе замка с улицы, первая дверь и в квартире
оказались вскрытыми деревянный ящик без замка, проверена одежда хозяина,
где оказалось со слов хозяйки Поляковой Ефимьи Лукьяновны недостача 9 аршин,
1 куска белого холста, 9 вершков ширина и 10 аршин ситцу совершенно белого с
крапинками малыми синими… по проверке все цело, осмотрен замок, пробой
накладки оказался у плоского русского замка, повреждена испорчена внутри
пружина, замок висел на петле… Спрошен сосед Полякова Шварц, помещающийся в
одном бараке в разных квартирах, где с улицы одна входная дверь… Таковой
признался, что он пришел раньше в квартиру и так как дверь была закрыта, то он
топором сломал замок и вошел в свою квартиру. Так как заявлено было на
Полякова об недостаче вещей, то первый обыск был произведен у него в
квартире, где таковых не оказалось…»236
К делу приложен и протокол обыска: «1923 года 7 января в час дня я,
старший милиционер химзаводского района… произвел обыск в квартире Щварц
Карла Леопольдовича… в квартире в розыске похищенье вещей, холста и ситцу,
похищено у Полякова, кем же, неизвестно, по просьбе Шварца лично произвести
обыск, произведен на основании милицейского удостоверения… преступлено к
обыску. Малый топор, которым был ломан замок… При обыске со стороны хозяина
препятствий не встречалось».237
Возможно, ситец по тем временам стоил очень дорого. Однако Шварц
был не из бедных: вспомним, что в его квартиру приглашались коммунисты
специально, чтобы послушать граммофон — по тем временам большая роскошь.
Вряд ли Шварц покусился бы на ситчик: ради пары метров холстин не стоило
рисковать авторитетом специалиста… Однако обратимся к протоколу допроса.
Допрос потерпевшего Полякова: «По сему делу допрошен в качестве
потерпевшего гражданин рабочий химзавода (квар. 38, барак 1)… Поляков Сергей
Ефимович, 36 лет от роду, член партии РКП, грамотный… Со слов под судом не был…
Показал по существу дела: 1923 года 7 января в 5 часов вечера гражданин Шварц
Карл с его женой, заперев свою комнату, которая с нами рядом по одному
глухому коридору, и ушли куда-то в гости, далее квартирующий у меня
американский рабочий Деос Франц Иванович238 ушел в
нардом в 7 часов вечера в полчаса восьмого вечера пришел ко мне гражданин
Ковалев239… пробыл у меня до восьми вечера и стал
одеваться, Ковалев ушел, 5-ть минут одевшись, я со всем своим вышеуказанным
семейством, заперев на замок наружную дверь общих сеней, тоже ушел в нардом,
где пробыл до полчаса 12 ночи, и придя в свою квартиру, увидел, что пробой
погнут и замок висит на петле сломанный. Зайдя в свою комнату, увидел, что мой
деревянный ящик, который был без замка, открыт и около него выброшена из
ящика одежда до половины. Шварц уже был дома, которого я спросил, кто сломал
замок, то он отвечал, что я сломал топором. Я же немедленно побежал в нардом…
откуда просить милицию (оказать) помощь, которая и через пять минут прибыла…
Приступлено к осмотру вещей. Моя жена недосчиталася 1 куска белого холста в 9
вершков длиной и 9 вершков шириной и 10 аршин белого ситца, и при осмотре всего
моего имущества более хищение не обнаружено, остальное было все цело. Ранее
сего времени гражданин Шварц месяца три тому назад нанес побой мне по голове
и лицу, что я подал в суд, но так как мы оба товарищи РКП, то тот протокол
отослан в районный комитет партии и далее отослан в губернский комитет
партии…»
Допросили, конечно, и жену Полякова, беспартиную гражданку, в
качестве свидетельницы. «Показала: 1923 года 7 января вечером первые ушли из
квартиры гражданин Шварц и после их и мы пошли, но заперли на замок выходную
дверь, потому что уже в сенях две кладовые без замков… Когда взошли, то муж
сказал, что замок сломан и вот в квартире раскрыт ящик и выброшено белье, то
меня он оставил в квартире и сам пошел за милицией и когда последние явились,
то я пересмотрела вещи, и действительно оказалась недостача… Когда мы
пришли, то наш сосед Шварц Карл уже был дома и его спросили об этом, кто
сломал замок у дверей, он ответил, что он сломал топором, потому, не зная, где
искать вас, а в квартиру попасть надо. Кто мог у нас украсть? Вышел, указал на
вещи, не знаю, более показать ничего не могу…».
Допросили Шварца Карла Леопольдовича, 26 лет от роду, члена РКП.
Показал:… 1923 года 7 января в 7 часов вечера я со своей женой ушел в гости к
Ломаченко Андрею Ефимовичу,240 квартиру, комнату
запер на замок — Поляков же оставался дома. Половина 12 часа ночи я вместе с
своей женой пришел домой, но попасть в свою комнату не было возможно, так как
дверь общего прохода Поляковым была заперта на замке, то я, не зная, где
искать такового и на улице мороз, то пошел, у соседей взял топорик, которым и
сшиб замок, и, взойдя в свою квартиру, и через 15 минут вошел Поляков с своей
семейством и Поляков начал меня звать к себе, говоря, зачем сломал замок, но я
ему сказал, что завтра утром приеду, сказал ему, что не нужно было запирать
общую дверь и уносить с собой ключ, а об этом, что у него произведена кража,
ничего не сказал, только лишь я узнал про кражу, когда уже пришла милиция
химзавода, которая мне сказала заходить в его комнату, никто не заходил в
этот период пять минут огонь электричества… С моей стороны это чисто его
подделка, так что вещи более ценны Полякова, а также квартирующего у него
американца — все целы. Просто по злобе лишних счетов Поляков мог устроить…
так что у нас все время… все идет недружелюбие. Вины я на себе в краже вещей
не признаю, лишь признаю, что сломал замок, но я иначе не мог поступить, не
замерзать же на улице, а если я не позвал соседей — свидетелей, то потому что
была ночь…».
Допросили также жену Шварца Клавдию Дмитриевну 22 лет, партийную,
которая показала: «Мой муж сходил за топориком, которым и ударил и открыл
дверь, замок, видимо, сломался, через несколько время пришел и Поляков,
который стал ругаться, что зачем сломали замок и далее он, Поляков, привел
милицию, где Поляков заявил, что у него из квартиры из ящика утерялося холсту
и ситец, но я этого ничего не знаю».
Допросили на всякий случай и Ломаченко Андрея, у которого
гостевал Шварц с женой: а вдруг выяснится, что Шварц у него не был в гостях, а
поджидал, когда Поляковы уйдут из дома, а потом вместе с женой припрятывали
ворованный ситчик и холстину? Но ничего такого не подтвердилось. Ломаченко
показал, что Шварцы у него пробыли с 10 до 12 вечера.241
В общем, как и везде в провинции, маленькие житейские истории,
часто именуемые склоками, и составляли основной фон бытования колонистов в
Щегловске. Не считаться с ними — себе дороже: из-за свары на кухне в конце
концов можешь быть обвинен в воровстве, как колонист Карл Шварц. Впрочем, — к
превратностям провинциальной жизни он оказался стоек, и не покинул Россию
вместе с основной массой иностранцев после ликвидации АИКа…
Дело Шварца еще раз доказывает, что у колонистов не всегда были
лады с местными стражами порядка. Невдолге то же отделение милиции
арестовало целую группу американцев, о чем узнаем из письма начальника
милиции в Кемеровский райком от 6 февраля 1923 г.: «С возвращением Вашей
переписки управление милиции сообщает, что американские рабочие не были
милицией арестованы, а были лишь задержаны до окончания следствия по делу
срыва собрания, по окончании следствия были все освобождены и никаких
арестов им не предъявлялось, а была лишь применена мера изоляции при ведении
следствия, и американские рабочие в таковом положении находились не более
суток».242
Итак, — продержали американцев целые сутки в изоляторе. А они
взяли и уехали к себе домой, в Америку. Обиделись. Что следует из резолюции
райкомовца на письме милиционера: «По справке, данной т. Тикка, означенные
товарищи американцы уехали обратно в Америку, а посему дело по
удовлетворении их по их заявлению прекратить». Есть и другая резолюция,
написанная тем же почерком: «Вызвать Машковского лично для более детального
выяснения вопроса». В общем, нет американцев — нет проблем. Дело окончено из-за
их отъезда. А почему они уехали — никого не волнует. А что сутки зря в
изоляторе продержали — так кому от этого худо? Не американцам же — они уже
далеко, и пользуются плодами «цивилизации», так что жаловаться им не на что и
им же лучше…
Сохранилось письмо арестованных американцев. Подписи
неразборчивы, добуквенно с английского: Чао-Кинг, Абрахам Сугель, Вильям
Брылька. Текст: «18 января мы, нижеподписавшиеся члены Американской колонии «Кузбасс»,
были арестованы милицией Кемрудника. На наш вопрос, почему мы арестованы,
начальник милиции заявил нам, что он не только не знает причины, но даже не
знал о распоряжении нашего ареста. Позже он заявил нам, что мы обвиняемся в
том, что мы намеренно и организованно хотели сорвать массовое собрание 8-го с.
м. Собрание это было объявлено того же утром дня и объявление не гласило
порядка дня, т. е. мы не знали, что на этом собрании будет обсуждаться вопрос,
касающийся лично нас, при таких обстоятельствах, конечно, мы не могли быть
намерены срывать собрания. Причина нашего обращения к вам та, что мы хотим
быть сопоставлены лицом к лицу с теми, которые выдвинули эти обвинения
против нас и ввиду того, что мы уезжаем обратно в Америку, мы не хотели бы
уехать под впечатлением, что Райком РКП знал о том, что члены РКП арестовали
рабочих только за то, что эти рабочие осмелились защищать себя на
вышеупомянутом собрании. Просим выяснить наш вопрос и ответить нам
письменно».243
Фабула ясна: на собрании американцы отстаивали собственные
убеждения, а за убеждения в СССР преследуют. Оттого американцы и уехали. На
письме американцев — резолюция райкомовца: «Запросить Машковского, имело
ли место то, о чем здесь говорится». То есть райкомовец сомневается в
правдивости американцев. 3 февраля 1923 г. письмо переправили начальнику
горной милиции Кемеровского района с предложением объясниться по существу.
Как закончилось дело — судить трудно, но на обороте заявления американцев
имеется запись райкомовца, датированная 14 февраля 1923 г.: «Некоторыми
американцами было подано заявление о желании товарищей сорвать общее
собрание американских рабочих. После опроса милицией подавших заявление,
были вызваны повесткой обвинявшиеся (это и было принято за арест). После
опроса взяты подписка о невыезде, ибо дело передавалось в нарсуд. Но они
несмотря на подписку собрались уезжать и были задержаны на станции Кемерово».
Так выглядела свобода мнений и передвижений по-советски и
добровольность партийных собраний. Американцы приняли за арест вызов
повесткой, но ведь их продержали в милиции почти сутки. Странный вызов.
Воистину, оставаться в Щегловске иностранцам было рискованно…
«Дело» Шварца. — Но
вернемся, однако, к Шварцу. Нашлась еще одна партия документов, касающаяся
бытования этого колониста в Щегловске и, что немаловажно — о его врагах, в
частности, о Сергее Полякове. Поляков любил писать доносы, писали и на него,
так что круг его врагов был обширен, и неудивительно, что Шварц с ним общего
языка не нашел. Выведенная из себя поведением русского рабочего-партийца
Полякова, Клавдия Шварц, жена Шварца, 12 февраля 1923 г. разражается письмом,
которое отослала в райком РКП на бланке индустриальной колонии: «Второй раз
приходится обращаться мне в райком для привлечения соседа по квартире т.
Полякова к партийной дисциплине за нанесенные мне оскорбления. 9-го февраля
с. г. в 12 часов ночи Поляков оскорбил меня, называя «чеховской проституткой»
и ругался за то, что я сказала его жене, чтобы ночью, когда мы спим, она не
ломилась в двери кухни, т. к. она неоднократно, как только ляжешь спать,
начинает стучаться, найдя какой-нибудь предлог. Двери в кухню на ночь я
закрываю по следующей причине. Наша комната имеет ход через кухню, комната
Полякова отделена от нее холодным коридором, т. е. сенями; наша комната и
комната Полякова отопляется одной голландкой, топка ее находится в комнате
Полякова, голландку он категорически отказался топить, и не дает нам топить,
а сам отопляется железной печкой, таким образом, наша комната топки не имеет
и нагревается из кухни через открытую дверь. Кухню Полякова топит только до
12 часов и остальное время топлю я теми 3 возами угля, что полагается на
голландку. Наружные двери кухни слабые и постоянно открываются, поэтому на
ночь их приходится закрывать. Во всяком случае, если я поступаю
несправедливо, Поляков может обращаться куда следует, но сквернословить и
называть меня таким ужасным словом у него нет права и повода. Прошу это дело
разобрать и направить по дистанции в партийный суд».244
Итак, — очередной скандал между русским и американцем. На этот раз
— из-за печки (прошлый раз, как мы помним, скандалили из-за якобы украденных
ситчика и холста). Каждая из сторон к поединку относится серьезно, вербуя на
свою сторону союзников. Таковыми могут стать соседи. Колонисту Шварцу,
например, удалось ввести в свою игру возчика по перевозке грузов АИКа
Дмитрия Степановича Каблукова, соседа. Каблуков согласился тоже написать на
Полякова заявление. Оно датировано 10 февраля 1923 г.: «Проживая в бараке 38
левого берега, квар. 2, с семьею, состоящей из жены и двух дочерей, в смежной
квартире за капитальной стеной проживает некто т. Поляков (который не
работает на производстве рудника), между прочим, часто учиняет соседям своим
по житью разные неприятности, считая себя вполне собственником надворных
казенных построек и жилых помещений. Привожу примером следующие
обстоятельства, 8 сего февраля в 7 часов утра тов. Поляков выгнал из стайки
принадлежащую мне корову, жена вступилась и стала не давать выгонять коровы
из стайки, но т. Поляков стал грозить жене кулаками и ругать ее неприличными
бранными словами, заявляя, что стайка принадлежит ему, Полякову, между
прочим, он занимает большую казенную стайку, в которой вполне можно
поместить даже двух коров. Привожу второй пример несуразности т. Полякова. 9
сего февраля в 12 часов пополуночи т. Поляков учинил скандал, которым
нарушает в ночное время тишину и спокойствие, не давая соседям покоя и
отдыха, непроизвольно стал ломиться в кухольную дверь в квартиру
американского служащего т. Шварца, ругая жену его, учительницу школы на
химзаводе, ругательными неприличными словами, чем не давал остальным
соседям покоя, мне и моей жене, и дочери, одна служит конторщицей на руднике,
а другая учится в школе. Заявляя о вышеизложенном, прошу Вашего распоряжения
выдворить т. Полякова из барака 38 как вредный для соседей элемент, а вместо
его поставить более спокойным характером семью непричиняющую вреда другим
и не нарушающую тишины и спокойствия».245
На заявлении Каблукова — резолюция райкомовца: «Предложить т.
Полякову и Шварцу — самим решить, кто из них должен уехать с квартиры». И, тем
же почерком, еще одна резолюция: «По сообщению т. Полякова, у него по делу с т.
Шварцем, уже разрешенному ГубКК, есть дело в нарсуде». И действительно,
обнаружился еще один примечательный документ: народный судья 1-го участка
Щегловского уезда 21 февраля 1923 г. препроводил нарсудье 2-го участка, согласно
телеграфного распоряжения Гбсуда за № 5, уголовное дело по обвинению Шварца
в нанесении побоев Полякову.246
Дело Шварца показало, что не все аиковцы были «тонкокожими», и,
столкнувшись с советской действительностью, спешили уезжать на Запад.
Отнюдь. Иные, как Шварц, в советский миропорядок вписывались вполне и вели
себя сообразно советским провинциальным нормам поведения. В обиду себя не
давали, прибегали порой к рукосуйству, доносам на соседей, и, в целом,
оказались в Кузбассе «ко времени и к месту». Не случайно Шварц останется в
наших краях после АИКа и будет работать даже на Кузнецкстрое…
Как закончилось «дело Шварца»? Получив материалы уголовного
судопроизводства, народный судья 2-го участка 26 февраля 1923 г. запросил
Кемеровский райком, давать ли ход уголовному делу: «Препровождаю два
уголовных дела за №№ 194 и 580 согласно распоряжения ЦК РКП для обсуждения
вопроса, подлежит ли передаче суду Шварц как член РКП, если подлежит, то дела
прошу возвратить в срочном порядке». Делу, конечно, хода не дали. На письме
стоит резолюция секретаря райкома: «Согласно постановления президиума
райкома предложить Полякову дело прекратить». И еще одна резолюция: «нарсудье
2 участка сообщить, что эти дела т. Поляков прекращает, о чем к нему поступит
соответствующее заявление». Есть и третья резолюция: «Согласно
постановления президиума райкома дело в судебном порядке прекращено».247
Стало быть, любое уголовное дело могло быть прекращено, если
райком посчитает, что обвиняемого члена партии судить нельзя.
И, значит, хлопотное «кухонное» дело Шварца закончилось
благополучно как для истца, так и для ответчика. В орбиту свары, однако же,
были втянуты самые разные инстанции: два нарсудьи, губернская контрольная
комиссия, кемеровский райком, американская ячейка РКП, и, конечно же, соседи
Шварца. Остается лишь гадать, как сосуществовали в дальнейшем чета Шварца с
четой Полякова. Впрочем, — мир коммуналки — непостижим и непредсказуем…
Аиковская больница. — Больничное дело в
Щегловске поначалу находилось в ведении АИКа. Лечили так: если заболевал
американец, русских сбрасывали с коек. Во всяком случае, именно такую
картину рисует протокол общего собрания хозяйственной комячейки от 19 марта
1923 г.: «Слушали доклад, зашли отношения между американскими сестрами и
русскими. Тов. Авдеева говорит, американцы больные поступают в больницу,
американские сестры снимают русских больных с коек с пружинных и кладут
своих больных. Кроме того, вырывают у больных русских кружки… Больные
совершенно изнервничанные выходят из больницы…».248
А виною всему — нехватка коек, так что все равно с неизбежностью
кто-то оказывался в худших условиях, кто-то в лучших. Если, упаси бог,
щегловские пролетарии углядят, что американцы не только живут, питаются, но
и лечатся лучше, чем русские — тут уж «нутряные» чувства, замешанные на
шовинизме, конечно, взыгрывают: «А мы чем хуже?» — возмущаются потомственные
рабочие, приученные, что они — «авангард всемирного пролетариата», а потому
и жить должны, лучше, чем «буржуи»…
Русский же персонал больницы, согласно документам, приворовывает,
а отходы после больничных операций выбрасывают прямо у крыльца:
представления о санитарии были своеобразные, если судить по письму завхоза
К. Артамонова заведующему отделением больницы Кемрудника от 22 марта 1923 г.: «Настоящим
прошу обратить ваше внимание на сиделок. 1-я, Герасимову, которая не обращает
ни на какие предупреждения, чтоб не валить сор в ящик, где лежит горючая сера
и выливание из тазу после операций кровенных тряпок, ваты и мокроты прямо с
крыльца под ноги; 2-я Колчева, в ее дежурство неоднократно терялся хлеб,. но
хлеб — это еще неважно, а важно то, что она приглашает подруг в ночное время с
ночевой и это проделывалось несколько раз, но после моего предупреждения
пока подруг в ночное время не замечаю и не от кого не слышал, что ходют
ночевать в больницу, а некоторые вещи с кухни все исчезают. Прошу вас, зав.
отделением, принять меры только не выговором, и дать понять другим».249
Обласканные кандидаты. — Приведенные
выше документы по большей части рисуют американцев людьми небезобидными и
склочными. То доносы на соседей пишут, то русских с больничных коек снимают.
Удивительная попалась папка — создается впечатление, что райкомовцы
специально собирали «досье» на колонистов, подшивая именно компромат.
Разумеется, отчетливо выделялся среди колонистов и «авангард», которому
райкомовцы доверяли участвовать и выступать на конференциях. Это были «хорошие»
колонисты, обласканные партией. Вот список таковых, выдвинутых американской
ячейкой РКП 19 марта 1923 г. кандидатами и членами на четвертую конференцию ВСГ
Кемеровского района, состоявшуюся 1 апреля 1923 г. Членами выбрали коммунистов
Козловского и Видру, также беспартийного Нищенкова,250 а кандидатами — коммунистов Пальмгрена и Пугара и
беспартийного Мастеркевича.251 Список заверен
Тиккой.252
Таким образом, на профсоюзную конференцию выдвигаются кандидаты
из соотношения 1 беспартийный на двух коммунистов, дабы конференция
походила на партсобрание…
Выдвинутые кандидаты-колонисты, очевидно, более соответствовали
представлениям райкомовцев о том, каким должен быть коммунист, нежели Шварц
или те аиковцы, для которых освобождали в больнице койки, снимая с них «пролетариев».
Образ коммуниста в Щегловске той поры ассоциировался с прямотой, грубостью,
простотой нравов, так что хамка-медсестра при партийном билете, несомненно,
могла дать форы иностранному спецу. Типичная представительница компартии —
медсестра Герасимова, о которой сообщает в хозячейку РКП некая Авдеева 2
апреля 1923 г.: «После своего дежурства Герасимова оставляет плевательницы с
их содержимым, доводя до того, что в них заводились черви, а когда было ей
указано на эту ненормальность, тов. Герасимова отвечала площадной бранью,
что уже никак недопустимо женщине и члену РКП такие выражения у Герасимовой
обыденные и она на них совершенно не обращает внимания, но обращают на это
внимание другие беспартийные сиделки, которые определенно говорят, что в
партии, наверно, только тому и учат, что так выражаться. Далее тов. Герасимова
совершенно не желает убирать постели больных и подавать воды…»253
Вот на такую простоватую и прямую Герасимову и нужно было
равняться, чтобы вписаться в духовный мир партийной щегловской «элиты».
Иностранцы вписывались не все, — все-таки много было грамотных специалистов,
иные с университетскими дипломами, так что — не всем же площадно ругаться и
разводить червей в плевательницах…
«Националисты». — В своих
исповедях иностранцы писали, что в Щегловске они столкнулись с такими
оскорблениями, которые не встречались им «даже в самой шовинистической
Америке». Однако обвинения в шовинизме были обоюдными. Дело в том, что
американцев тоже обвиняли в национализме. Они не оставались безответными,
если судить по резолюции собрания финской секции американской ячейки РКП,
подписанной председателем М. Топпари254 и
секретарем К. Салманеном 21 мая 1923 г. и отосланной в райком 31 мая: «Во время
всего нашего прибытия в Кемерово нам приходилось терпеть обвинения, что мы
националисты. Мы не хотели подавать аппеляции о том дальше, т. к. верили и
желали, что оно пройдет. Но все одно 30 апреля на собрании американской ячейки
РКП мы заметили, что оно вкоренилось глубже, когда совсем открыто были
сделаны такие же обвинения в очень тяжелом порядке, между другими
обвиняемыми тов. Шехтер255 доказала тов. Кентя Э.
руководителем националистов. Так мы смотрим нужным, что райком берет это
дело для равновесного осматривания и требует каждого доказать свои
обвинения, потому что этого до сих пор не сделано. Только то, что говорим по
финскому языку, недостаточно, так как их финнов, живущих в Кемерово, 90% не
могут удовлетворительно обсуждать вопросов на других языках».256
На письме стоит резолюция (предположительно Иванова): «Дважды
сообщено Тикке о даче сведений». И — резолюция Тихомирова: «Секретарю
американской ячейки . Зафиксировано ли в протоколе собрания американской
ячейки от 30 апреля выступление Шехтер и вообще вопросы, касающиеся
обвинения в национализме, если да, срочно представить этот протокол. Если
нет — собрать и представить исчерпывающие данные по этому вопросу (по
случаю, указываемому в этой резолюции финской секции)».
Не знаем, насколько оперативно райкомовцы «собирали сведения» о
национализме, так возмутившем финнов, но удержать их от отъездов они не
смогли. 26 мая 1923 г. 17 финнов известили письменно райком, что уезжают: «Мы,
нижеподписавшиеся, финские беспартийные рабочие, которые уезжаем отсюда, не
убежим с работы и не уедем за то, что боялись бы колебания советской власти, а
верим, что она в это время сильнее, чем она была когда-нибудь раньше. Причиной
нашему уезду непосредственно нынешнее управление, которое нас не
удовлетворило. И так мы для хранения единства решили сосредоточить наши
силы где-нибудь в другом месте на территории советской республики и там
донести к успеху те честные причины, за которые мы сюда приехали. Здесь, имея
нынешнее управление, мы увидели, все предположения о нас окончены».257
Перед подписями вместо «с товарищеским приветом» стоит — «За
трудовую Республику».
Поражает, однако, наивность финнов. Они полагают, что в другом
месте СССР они будут нужнее, чем в Кемерове? И что не встретятся вновь с
шовинизмом, как это было в Кузбассе? И что «управление» в другом месте будет
к ним лойяльнее?
Производственный быт. — Мы многажды
писали о «высокой политике» в АИКе, о «планах громадье» и их выполнении или
невыполнении. Быть может, забывая при этом о мелком производственном быте и
каждодневных ситуациях, не носивших характера ЧП, но все-таки дававших
представление о том, как и чем дышали рядовые техники, рабочие. Образчик
нравов в мелкой технической «элите» АИКа наглядно демонстрируется письмом
коммуниста Федора Петровича Юдинцева258 в Горную
ячейку РКП. Юдинцев — рабочий Владимировской шахты, входящей в систему АИКа.
Письмо датировано 3 июля 1923 г.: 22 июля 1923 г. мне пришлось выяснить вопрос о
цене забоя на Владимировской шахте, для этой цели я с Кузнецовым и Поповым
явились для выяснения к Скорбященскому,259 от
последнего выяснилась стоимость забоя с погонной сажени 50 руб. 28 к. на место
обещанного 60 руб. С моей стороны указывалось на низкую цену оплаты в связи с
тяжелой работой и неудобством, неимением воздуха и крепости угля. На почве
крепости угля и породы между Кузнецовым и Поповым возник спор, Кузнецов
отстаивал крепость забоя угля и породы, а Попов отрицал, указывая, что он
здесь работает уже 5 лет и все знает и считает уголь и породу слабой. В этот
спор ввязался я и сказал т. Попову, говоря, что он хотя и работает уже здесь 5
лет, но кайлой не работал и к тому не был за все время в забое, а поэтому Попов
не может судить о крепости угля и породы в забое, что мои слова показались
Скорбященскому оскорбительными и встав с места, просил меня выйти вон из
кабинета, указав рукой на дверь, при этом я сказал, что мы находимся в
свободной стране, Советской Республике, и что таковые приемы не применимы. В
свою очередь я скажу, что это нужно изживать старые жандармские привычки.
Далее Кузнецов при этом вмешался в наше дело и предложил успокоиться мне и
уладить этот вопрос. А поэтому я нахожу обращение Скорбященского
нетактичным и поступок чисто жандармский, что и прошу разобрать дело мое так,
как такое обращение с рабочими у нас не допустимо, находясь в СССР, а не в
буржуазной стране».260
Куда как понятно — на смену «жандармским привычкам» приходит
советское партийное хамство, замешанное на желании побольше заработать.
Постоянное бахвальство принадлежностью к так называемому «рабочему классу»,
в который вписано немало люмпенов, призвано скрыть все то же, переходящее из
века в век, корыстолюбивое влечение к деньгам. И, конечно же, АИК, несмотря на
свои столь громко распропагандированные цели «пролетарского предприятия»,
по сути, психологию местных обывателей нисколько не меняла…
Месье Муликасье. — Прибывшие в
Кемерово американцы часто болели. Очевидно, не только от здешней пищи (картошка,
отсутствие овощей и особенно фруктов). Куда больше было жалоб не на климат
природный, а на духовный уклад местного населения. Иностранцы часто
просились в отпуска, в том числе по болезни. 25 июля 1923 г., таковой отпуск,
например, взял себе Шиллинг-Муликасье:261 «Удостоверение
дано сие тов. Шиллинг-Муликасье Ганс Юрьевичу в том, что он действительно
уволен в разрешенный ему отпуск по болезни сроком по 25 августа с. г.».262
Удивляемся: даже для того, чтобы выйти в обычный календарный
отпуск, советская бюрократия изобрела удостоверения. Впрочем, оказалось,
что это лишь исключение из правил, как следует из резолюции райкомовца
Тихомирова на удостоверении: «выдавать подобного удостоверения не нужно и
только на удостоверении об отпуске, выданном по месту службы, сделать
отметку о снятии с учета». Стало быть, у Муликасье имелось сразу два
удостоверения на один отпуск: от райкома и от АИКа. В общем, советская и
партийная бюрократия без дела не сидела…
<< Назад Далее>>
|
