Наши гости

Нам пишут...

Библиография

Историческая публицистика

М . Кушникова , В . Тогулев .

КРАСНАЯ ГОРКА :

очерки  истории « американской» Коммуны в Щегловске , провинциальных нравов , быта и психологии 1920-1930- х гг .

( документальная версия ).

Глава вторая.

В ГОД СМЕРТИ ЛЖЕКУМИРА…

Американская индустриальная колония «Кузбасс» и Красная горка в 1924 г.

Страница 7 из 17

Отъезды. — Пуск коксовых печей — едва ли не самое приметное событие в жизни АИК первого полугодия 1924 г. Казалось бы: дела пошли в гору, о чем говорят и вышеприведенные таблицы. Однако колонисты жили не одним только производством. И потому — многие уезжают к себе на родину, возмущаясь не столько производственными неполадками, сколько духовным климатом советской провинции.

15 мая 1924 г. состоялось закрытое заседание колонистов-членов партии. Началось оно в 7 часов вечера. Председательствовал Ричман, Райнес переводил с английского на русский, секретарствовал Коган. На повестке дня один вопрос — причины отъезда колонистов-коммунистов с Кемрудника, а также из СССР.

Первым предоставили слово Колесникову. Из протокола: «Тов. Колесников говорит, что мы сегодня сюда собрались, чтоб выяснить причину отъезда, у тов. колонистов, членов РКП ввиду того что уком должен знать причину отъезда членов РКП и на этом собрании нужно необходимо выяснить. Товарищи, подавшие заявления о ихнем отъезде, пишут, что срок ихнего контракта скончался, другая причина недовольство в существующем порядке в данном предприятии, эти причины уком не удовлетворяют и потому созвано настоящее закрытое собрание. Товарищ Колесников просит всех указывать определенные причины случаи отъезда, ввиду болезни тов. Колесникова слово передается тов. Истлентьеву».

Во время доклада Колесникову стало плохо и его речь завершает парт-инструктор Истлентьев. Запись его речи сумбурная, неграмотная, но тем не менее смысл улавливается вполне. Из речи Истлентьева: «Укомом получены заявления от некоторых товарищей на право оставить Кемерово ввиду истечения срока их договора. Каково повлияет поступок этих товарищей на тех, кто остается здесь и не есть члены партии РКП и каково это отразится на всех рабочих индустрии в Советской России и не воспользуются ли капиталистические организации, которые всегда на страже повредить СССР поступком этих товарищей? Тов. колонисты должны помнить, что они не приехали сюда выполнить договор, они приехали сюда работать, восстанавливать индустрию Советской России и должны остаться здесь. Уезжающие товарищи утверждают, что в колонии поставлено дело плохо, а в особенности Техбюро, не только они не используют свои функции правильно, но и даже ее организация неправильна и некомпетентна. Если это так, то коммунисты не должны оставить свой пост. Всех желающих уезжать 9 человек, из них 7 финн. Например, тов. Карениус пишет в своем заявлении, что он хочет уехать потому, что финны здесь нежелательны. Должен ли коммунист действовать и говорить таким образом? Нет. Коммунист есть интернационалист и не должны действовать или говорить с националистской точки зрения. Поскольку укому известно, здесь не существует и не место националистической вражде, 10 Конгресс партии разбирался в этом вопросе, могу заверить, что у русских товарищей нет вражды к финнам и такие тенденции намечаются только среди колонистов. Коммунисты должны помнить, что мы являемся членами партии РКП, которая является вполне дисциплинированной и должны подчиняться постановлениям партии».

После этих слов вдруг «ожил» докладчик Колесников, который не в силах был дочитать свой доклад и поручил это сделать Истлентьеву. Возможно, сказалось тяжкое похмелье — ведь нам известно из других документов, что кемеровский бомонд сильно злоупотреблял алкогольными суррогатами, а в таком состоянии читать доклад отважится не всякий. Впрочем, силы на то, чтобы вставить реплику, у Колесникова хватило. Из протокола: «Товарищ Колесников добавляет: быть может, что некоторые товарищи попали под влияние контрреволюционной пропаганды провокаторов, которые стараются вредить колонии АИК и СССР в целом, что это значит для нас? Если заграничные товарищи узнают о распаде колонии АИК, то это будет удар для Советской России, действительно ли это так, что колония находится в таком плохом положении и нужно ли нам продолжать действовать так, как некоторые товарищи подают заявление об выезде. Прошу товарищей, которые желают уехать, здесь высказать определенно, какие ненормальности имеются, чтоб их можно было сегодня выяснить, ибо эта проблема имеет значение для СССР в целом».

Это вступительное слово Колесникова и Истлентьева переводилось на финский язык Арви Тиккой. Далее в протоколе имеется подзаголовок: «Вопросы и дискуссии». Запись велась небрежно. Непонятно кто задал вопрос: «Было ли на всех заявлениях указано, что у всех товарищей заболели жоны (сохранена орфография записи, способная привести к весьма искаженному прочтению этого слова, — авт.), в течение двух лет живущих здесь, как раз это время как кончился срок».

О чем речь — сказать трудно. Возможно, имеется ввиду вспышка заболеваемости геморроем из-за некачественной пищи или — имелось ввиду, что в заявлениях повально прибегали к наиболее «проходной» мотивации: болезнь жены, непереносимость ею климата требуют отъезда.

Следующая реплика также принадлежит некоему неизвестному. В протоколе фамилия нацарапана вроде «Илшунен», но такой фамилии, изучив тысячи других документов, касающихся Кемерова 1920-х годов, мы никогда не встречали. Возможно — описка или неграмотная транскрипция иностранного (финского?) имени. «Я, — заявил таинственный неизвестно кто, — объяснял причину товарищу Рутгерсу, прежде чем написать в уком. Думаю, что тов. Рутгерс не поддерживал меня в укоме, но факт, что один ребенок умер, жена больная с приезда моего в Сибирь. Врачи помочь не могут ей, к материальным условиям привыкнуть не может, и из-за этого она больная. Товарищ Рутгерс отвечает, что он вопрос поднимал в укоме, и объяснил положение, и уком разрешил выезд тов. Шмиунену (???). Но других неясных причин некоторых товарищей уком желает узнать более ясно причины, и также мнение общее о положении, почему уезжают».

Некто Кенто предполагает, что заявления колонистов в укоме переведены неправильно, причем сделано это с умыслом, дабы ввести в заблуждение уком относительно причин отъезда иностранцев. Очевидно, Кенто не хочет, чтобы в Щегловском укоме кто-то думал, что причина отъездов в семейных причинах, о которых — выше. «Думаю, — заявил Кенто, — что заявление было так переведено нарочно, чтобы не знал уком существующих для какой-нибудь цели».

Колонист Нельсон удивляется нерасторопности местных партийных инстанций, которые стали изучать причины отъездов, когда таковые уже стали повальными. «Почему, — удивляется Нельсон, — такое обследование укома сейчас, а не тогда, когда большие группы уехали».

Тот же самый упрек, но уже не укому, а рудоуправлению (читай — Рутгерсу) адресует колонист Сохканен: «Почему не приготовилось рудоуправление, раньше не обсуждали они это? Некоторые товарищи продали всю одежду и не сумеют остаться здесь больше».

Кенто (возможно, тот же самый, что выступал немного ранее, но, возможно, однофамилец) также возмущен нерасторопностью укома, который заметил шовинизм в среде аиковцев слишком поздно. Впрочем, — разве не читали мы во вступительном слове укомовца, что национальной проблемы в Кемерове вообще не существует? Так что Кенто ошибся: никто в Щегловске никаких уроков из отъездов иностранцев извлекать не собирался. «Почему уком, — задает наивный вопрос Кенто, — ничего не делал по поводу национальному вопросу, когда они знали, что таковой вопрос есть в рядах колонистов?»

Некто Витанен озадачен, почему одних колонистов Рутгерс и уком всячески задерживают в Кемерове, а иных-прочих отпускают на все четыре стороны? В 1925-26 гг. эта же постановка вопроса будет озадачивать щегловских окружкомовцев, иные из коих заявляли, что 80% колонистов в Кузбассе не нужны и пусть уезжают отсюда, пятую же их часть нужно, что называется, «лелеять и холить». «Почему АИК, — удивляется Витанен, — выслал некоторых товарищей и старается задержать других. Подумал ли АИК, точно, прежде чем действовать в ту или другую сторону?».

Финн Пальмгрен интересуется реакцией укома на заявление Карениуса о том, что финнов в Щегловске ненавидят. Если уком разделяет эту точку зрения, то его можно обвинить в недогляде: просмотрели массовые шовинистические «явления». Если уком, напротив, отрицает правильность заявления Карениуса, то получается, что замалчивает межнациональные трения, за что тоже по головке не погладят. Между тем, финны отъезжают, и их протест уже игнорировать не удается. «Если Карениус, — вопрошает Пельмгрен, — в своем заявлении пишет, что финнов ненавидят, считает ли уком (его) как представителя от финнов или как его личное мнение?»

Колонист Вальден — за индивидуальную работу с каждым отъезжающим. Удивляет только, что такое «работа» не проводилась индивидуально задолго до отъездов. «Почему не опросить каждого товарища здесь на собрании лично, которые подали заявления об отъезде?» — задается вопросом Вальден.

На все вопросы отвечает Истлентьев (тот самый, который делал вступительный доклад, вернее — продолжил его, ибо начинал собрание, как мы помним, Колесников). Из протокола: «Тов. Истлентьев перечисляет следующих товарищей, которые подавали заявления: Карениус, Джейкобс, Сальминен, Нумми, Ламберг и Шмицнен. Об этих товарищах я уже говорил в начале доклада. Уком не спрашивает каждого товарища, сколько время у него жена больна. Товарищи, наверно, не дали переводить заявления коммунистов кому-нибудь беспартийному, а если так, то заявление должно быть правильно. Когда раньше уезжали группы, то мы знали, кто едет, и мы их не задерживали, потому что они вредны для колонии, которые старались срывать собрания и так далее, и думаю, что уком вовремя поднял вопрос. Все разрешения о выезде должны пройти по партийной дистанции. Только сегодня слышно, что национальный вопрос еще жив, не изжит и никаких заявлений со стороны товарищей не было. Оба товарища, которые уехали без разрешения партии, были исключены из рядов РКП. Уком не считает товарища Карениуса как представителя национальной группы, он не говорит, что АИК не любит его, а всех финнов».

Легко догадаться, что Истлентьев отвечает на те реплики иностранцев, которые последовали сразу после его доклада, причем ответы следуют в том же самом порядке, что и вопросы. Присутствующий Колесников, хоть и болен, но Истлентьева активно поддерживает. Он дополняет сказанное Истлентьевым. Из протокола: «Товарищ Колесников добавляет к ответу, пусть каждый товарищ выскажется точно, почему он уезжает, переводы заявлений точны, по мнению укома, иногда 9 коммунаров стоют больше чем пятьдесят и поэтому все это собрание относит тех, которые продали все необходимые вещи, а разве не знает член РКП, что прежде чем продавать вещи, надо взять разрешение на право выезда из укома, и заявить в свою ячейку. Национальный вопрос, по мнению укома, не стоит так остро, чтоб надо было уехать, в особенности последнее время никто из уезжающих или других не заявил это укому. Был такой случай, что член партии РКП уехал без разрешения укома, даже это показывает несознательность некоторых товарищей. В словах Карениуса первый, который заявил, что кто-то уехал раньше».

Любопытное толкование причин, по которым уком немногим ранее совершенно свободно отпускал иностранцев из Кузбасса, предлагает Рутгерс. Он считает, что иностранцев с необыкновенной легкостью выпускали из щегловского «капкана» только в пору, когда в АИК шло массовое сокращение штатов. «Правление и Уком, — говорит Рутгерс, — и почему они раньше не возражали об отъезде, потому что тогда как раз было сокращение штата и поэтому это не было так сурьезно. Если говорил кому что буду поддерживать в укоме, то я и это исполняю, это собрание созвано, чтобы сохранить наши силы, потому что мы постепенно укрепляемся, никто насильно не будет удерживать, чтобы остался, как некоторые стараются убедить нас, почему товарищ говорит так».

Далее слово берет колонист Сальминен (тот самый, который собирается уезжать). Он полагает, что собрание напоминает издевку над отъезжающими. Хотя — какая ему разница, если отъезд неминуем? «Товарищ Сальминен, — читаем в протоколе, — считает, что все собрание как будто насмешка и будто так поставлен вопрос, чтоб настроить против тех, которые подали заявление о выезде мой вопрос не отвечен».

И выходит так: мало того, что выжили из Кузбасса, так еще ковыряют больную рану, докапываясь до глубинных мотивов и порывов уязвленной души. Истлентьев Сальминену отвечает так. «Товарищ Истлентьев, — сказано в протоколе, — отвечает, что большинство товарищей причина или жена больная или ребятишки больны, почему они не заявили это раньше, чем ихний 2-летний срок кончился, никто не хочет обсмеивать и также никто не хочет сделать насмешку. Это есть серьезный вопрос, так или иначе отъезд товарищей не поможет, которые остаются здесь. Я не знаю, есть ли здесь какие основательные причины к отъезду или это только отговорка, извинение».

Как только речь пошла о «причинах», последовала реплика Шмицнена (?), который утверждал, что колонисты не могут выехать из Щегловска по «экономическим» соображениям (нехватка денег?). Легко заметить, что укомовцы и колонисты говорят на разных языках: аиковцы — о причинах, по которым их выезд затрудняется, а укомовцы — о причинах, подвигающих иностранцев к отъездам. В общем, существовали причины, и — …причины. Реплика Шмицнена: «Может быть, что экономические причины не позволяют этим товарища выехать?»

Заметим про себя — все только и говорят о «причинах», но почти никто не сообщает, в чем же они заключались и почему колонисты так дружно рванули из Кузбасса? Очередной выступающий — колонист Карениус — оправдывается перед укомовцами в том, что не смог предоставить вовремя точные переводы заявлений об отъездах: «Я просил многих из товарищей сделать перевод, но в данный случай никто не хотел сделать мне полного перевода. Я не есть представителем никого, только сам себя. Товарищ Тикка не хотел мне написать, так что я написал сам. Тов. Рутгерс просил Нью-Йоркскую контору не присылать больше финских товарищей в Кемерово».

Далее в протоколе сообщалось, что Карениус хотел прочитать письмо Рутгерса в Нью-Йорк перед собравшимися. Тогда было поставлено на голосование — нужно ли таковое читать. Большинство высказалось против. На этом, однако, речь Карениуса не закончилась. Он продолжает: «Я полагаю, что финский вопрос еще не окончен. Техническое Бюро дает инструкции не делать никаких работ без чертежа. В то же самое время, когда 26 работ было выполнено без никаких чертежей, меня за это обвиняют. Я думаю, что я не могу получить здесь своих прав и свободы действия. Моя одежа, газета и письма и т.п., где-то задерживаются, я не могу их получить. Не могу знать, какие этому могут быть причины. Я только теряю свое здоровье здесь. Не могу выдержать дальше и не могу оставаться здесь в дальнейшем. Чертежи, получаемые в техбюро, в большинстве случаев неправильные».

Карениус не может получить свои письма? А кому они нужны, кроме ОГПУ? Весьма точно Карениусом сказано про Кузбасс — здесь нет ни свободы, ни прав. Следующим жалуется колонист Выдра: «Не могу выдержать климата. Имею ревматизм, работал в тунели. Доктор велел мне бросить работу, но я все ж таки продолжал работать. Имею желание уехать в Чехословакию. Не желаю оставаться на будущую зиму».

Не нравится климат? Но отчего же тогда Выдра не просится на советский Кавказ? Или на Украину? В Донбасс, например, — там климат еще мягче, чем в Чехословакии? Очевидно, дело не погоде и не в климате. Дело в отношении к людям. Колонист Пальмгрен, похоже, это понимает и предлагает не чинить препон для отъезжающих: «Те, которые нужны здесь, пускай партийный комитет дисциплинирует. Те, которые не могут оставаться здесь, на них нужно обратить внимание и отпустить, если это необходимо».

На отсутствие прав (о, эти «буржуазные права»!) жалуется и колонист Кента. Его смущает собственное бесправие и полная зависимость от таких «хозяев», как Рутгерс: «Я полагаю, что рабочие не могут получить здесь своих полных прав. Из-за того, многие отъезжают. Конфликтная комиссия профсоюза не действует как следует в интересах американских товарищей. Товарищ Канерва уехал в Ленинград за одеждой, когда заехал в Ленинград, то получил письмо от тов. Рутгерса, что он больше не нужен в Кемерово».

Колонист Рейнформ возмущен ликвидацией национальных комячеек. Теперь иностранцам не провести даже собрания на родном языке. В Кузбассе они чувствовали себя явно чужими: ни полноценного общения, ни литературы, ни досуга. «Колонисты члены партии, — заявляет он, — не могут высказать свое мнение, потому что они не знают русского языка, не согласен с полной ликвидацией ячейков на родных языках, никакая культурная работа не ведется, литератур никаких нету, если приходит, то уже такая старая. Члены партии должны иметь политический экзамен, а члены партии РКП (б) в Польше забыли, чему они научились, а рабочее движение России это недостаток один из важнейших, и поэтому уезжают».

От выступления следующего колониста, Сальминена, за версту разило настроением безысходности. Чувствовалось, что физически и морально Сальминен истощен и доведен до последней черты. «Я, — сообщает Сальминен, — заявил 5 месяцев назад, что я уеду, жена больная, и не может здесь вылечиться. Я понял, когда АИК в анкетах запросил всех членов ответить, останутся или нет, то я думал, что они известят уком. Школа на английском языке ничего не стоит, дети не обучаются, растут, по русски не могут в школе учиться ввиду того, что русским языком не владеют, поэтому не может воспитать своих детей правильно, я посещаю собрание, не понимаю ни одного слова, не могу быть удовлетворен в техбюро в получке материала, необходимых материалов для работы нету, это на меня также влияет, это одна только болезнь».

На этом исповеди недовольных закончились. Берет слово Райнес. К советской власти он всегда был вполне лоялен. И, может быть, потому что — верный и «свой в доску», ему отводится в протоколе места больше, чем любому другому оратору. «Я, — заявляет Райнес, — слышал больше недовольства ежедневно по всем углам рудника и химзавода, чем я слышал на этом собрании. Если Техбюро не функционирует правильно, то это еще не доказывает, что нам нужно бежать. Как только Барс приехал из командировки обратно, то сейчас же начались недоразумения и недовольство. По моему мнению, техбюро должно быть научный инструктор в производстве, а между прочим оно только является тормозом. Ввиду того, что во главе его стоит некомпетентное лицо. Барс не годен быть членом партии РКП, а также и членом Технического Бюро (аплодисменты). Но товарищи не должны из-за этого бежать. Заведующий строительным отделом верен и справедлив и соответствует своему назначению. Смыслов, заведующий механической мастерской химзавода, который преданно работает, и если он говорит, что невозможно работать, то у нас что-то ненормально в механическом отделении. Вайт, заведующий механическим отделением, не соответствует своему назначению, по моему мнению, мехотделение разрушается ввиду подбора некомпетентных лиц. Я думаю, что этому собранию нечего обсуждать, кто из товарищей может уехать, а кто нет, это дело укома, их личное. Те, которые обижаются, что не могут удовлетворить своих культурных нужд, это еще не есть причина к отъезду».

Вскоре из Кузбасса уедет финн Тикка (тот самый, который довольно продолжительное время был секретарем «американской» ячейки). На собрании он тоже выступил и предложил организовать для иностранцев в Кемерове школы, что было, конечно же, нереально. «Если работа не идет правильно, — философствует Тикка, — это значит, недовольство для американских рабочих, думают, что неправильна постановка техбюро и его действие, это главные причины выезда товарищей. Изменение надо сделать и сейчас же вопрос поставить о школах необходимо».

Удивительна настойчивость обвинений и нападок на Баарса. Его мало кто любит. Колонисты образца 1924 года не терпели его также «свирепо», как и авторы исповедей, датированных 1926 годом, опубликованных нами в первом томе «Страниц истории города Кемерово». Следующий выступающий, знаменитый Струйк, тоже сводит счеты с Баарсом: «Работают в Техбюро в интересах коммунизма или нет? Чтобы это делать, надо иметь содействие всех. Если Карениус не может двигать работу вперед и не может работать с товарищем Катером, так что-то негладко с ним самим, ибо Катер компетентный инженер. Все чертежи утверждаются зав. отделом на все работы. Заявлено, что все работы, которые исполнены, не годятся, неправильно. Если они только выполнены согласно чертежей. Это должно быть правильно, ибо есть лица, которые отвечают за это. Если материал выписан тов. Сальминеном, не получен, то не виновато техбюро, а общее положение в транспорте, оно закуплено, но не прибыло, в этом не только страдает отдел, где работает товарищ Сальминен, вся Россия страдает от этой болезни, до прошлого января не было хорошего распределения и закупочного распределения. Тов. Тикка неясно говорил, чтоб Техбюро имел успехи, нужно содействие все занятых в производстве, а это уже замечается сейчас с успехом. Насчет Барса у тов. Струйка нету симпатии, — сказано далее в протоколе, — и содействия между колонистами и Баарсом (тоже нет). Товарищ Фтяш (???) уехал потому, что они устали от работы, но я считаю, что коммунист не должен это делать».

Просоветски настроенный колонист Фальковский (в протоколе ошибочно записано: Вальковский) никаких недостатков в бытовании аиковцев и каких-то особых неудобств в их жизни не ощущает. Быть может, именно поэтому Фальковский останется работать в СССР и будет незаменим на Кузнецкстрое в качестве переводчика в 30-е годы. Властями, партией и профсоюзами он более чем доволен: «Не знаю каких-нибудь вопросов, которые есть на руках конфликтной комиссии и не разрешаются долгое время. Все вопросы, которые затронуты, не носют характера о политике профсоюза или улучшения производства, а именно только шкурные о деньгах после получки. После 5-го съезда Союза Горнорабочих, когда было созвано собрание, только пришло 8 человек, товарищи только стараются критиковать и обсмеивать друг друга и не пытаются найти выход такой, чтобы вся республик выиграла с этого, на кружковых занятиях только несколько человек приходит».

Вслед за Фальковским выступает Тучельский. Тучельский тоже останется в СССР, хотя в 1926 г. будет рваться из Кузбасса подальше, в другие края, но за границу не просится. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Тучельский высказывается на собрании в том духе, что работать в СССР — это счастье: «Что касается электрического отдела, считаю действие правильно, ибо некоторых, которые уехали, считали себя счастливыми, если бы они могли приехать обратно в Россию в Кузбасс».

Некто Грос жалуется на отсталую изношенную технику. Могло ли это послужить причиной отъездов? Конечно. Читали же мы в исповеди колониста Вандорена (1926 г.) жалобы на то, что все производство на кемеровском химзаводе, начиная с дробилки, — «лишь оскорбление технического принципа ведения хозяйства». И Вандорен уехал. Грос рассуждает так же, как Вандорен: «Машины в механическом отделе поломаны, невозможно работать на них, и произвести какую-нибудь хорошую работу нельзя».

Колонист Луге возмущен постановкой дела в Техническом Бюро (т.е. у Баарса, которого так не любят аиковцы, как русские, так и иностранцы). Нелюбовь к Баарсу тоже могла быть поводом к отъезду, поскольку в иных случаях слово Баарса было не менее авторитетно, чем Рутгерса. «Надо было дружно действовать, — наставительно заявляет Луге, — между всех рабочих и отделов, в техническом бюро безхозяйственность, выражается недовольство отношение к нему».

В отношении отъездов любопытных позиций придерживается Рутгерс. Он рассматривает этот вопрос с точки зрения хозяйственной и политической. Если колонист не нужен производству, — его надо отпустить, если, конечно, он не приносит пользы политически, а последнее может установить, по мнению Рутгерса, только уком. Таким образом, ответственность за отъезды с Рутгерса как бы снимается. «Если кто из товарищей нужен здесь, — выступает Рутгерс, — то он должен остаться, но мы не имеем права этого с точки зрения индустрии, ну а с точки партийной линии это вопрос принципиального характера, совсем другое дело, только уком партии имеет последнее слово».

Просоветски настроенный Ричман (который останется работать в России даже в 30-е годы) — естественно, в стане противников отъезда колонистов. СССР ему вполне «по нутру» — настолько, что он вскоре станет совершеннейшим адептом новоявленной советской морали и будет строчить доносы на своих коллег, о чем узнаем из недавно вышедшей книжки «От Кузнецкого острога до Кузнецкстроя» (1998). «Промышленность растет, — докладывает собранию Ричман, — делаем прогресс, мы сумеем доказать всему миру, что приехали помогать и помогали коммунистической организации».

Заключительное слово предоставили Рутгерсу. Он пытается оградить своего «любимчика» Баарса (заведующего техническим бюро АИКа) от нападок колонистов и заявляет, что «всегда будет его защищать», хотя «его личность не такая хорошая». Очевидно, Рутгерс достаточно стоек в своих симпатиях и друзей (если только таковые у него имелись) не «сдает». Впрочем, в 1926 г. от него отвернутся его ближайшие соратники, включая ближайшего — Дугласа (подробнее см. третий том «Страниц истории города Кемерово»). «Раньше, — говорит Рутгерс в заключительном слове, — вся критика падала на Управление, сейчас на Техбюро падает вся вина, начиная с 1924 года выполнение и вся работа возлагается на зав. отделами, поэтому все бросают виновность за все на техбюро, которое неправильно. Техбюро ответственно за представление материалу и т.д. для всех отделов, и все нельзя так скоро достать, то все обвинят техбюро. Барс компетентный инженер, хорош. Хотя его личность не такая хорошая, по мнению некоторых товарищей. Это факт, я всегда могу и буду защищать его. Много критики было на техбюро, определение фактов будет учтено. Обвинение против Вайта, думаю, что он компетентен, практический человек и на своем месте работает, если есть недовольство с ним, тогда факты должны быть даны против него и вопрос будет выяснен».

Собрание заканчивается речью Колесникова, который, пересилив свое внезапное недомогание, зачитывает резолюцию. Лейтмотив речи — «в Багдаде все спокойно, в Кемерове все прекрасно». Из протокола: «Товарищ Колесников говорит, где и которое дает возможность усмотреть на работу АИК, если все так плохо, как некоторые говорят нам всем, нас всех прогнали бы давно отсюдова. Товарищи до сих пор не подавали никаких фактов относительно товарищей на ответственных постах в АИК, а именно перескочили на то, что было полтора года тому назад, а именно таких вопросов, которые давно все забыли. Товарищ Колесников кончает и предлагает резолюцию».

Текста резолюции мы не обнаружили. После ее зачтения Колесников предложил созвать «для американцев» специальную производственную конференцию. «Поскольку, — сказал Колесников, — собрание нам сегодня показало, что никаких особо серьезных недостатков и положение предприятия не так плохо, как некоторые товарищи хотели нас убедить, и посему просить уком уделить особое внимание, в будущем созвать производственную конференцию, в которой задачи индустрии было бы объяснены и таковых специально созвать из американских рабочих».

Последнее слово, тем не менее, осталось не за Колесниковым, а за переводчиком Райнесом. Он высказал пожелание, чтобы все высказанные на собрании замечания были учтены, «чтобы уком разобрался в указанных на этом собрании недочетах и ненормальностях и следить за устранением, по возможности в скором будущем устранить».

И резолюция, и добавление Райнеса ставились на голосование. Большинством голосов они оказались приняты. На этом собрание закончилось. Оно продолжалось более пяти часов, до 12 часов 15 мин. ночи, так что протокол, конечно, был более чем лаконичен. Присутствовал 101 колонист — члены партии и кандидаты. ¹¹⁹⁷

Производство. — Колонисты «бузили», возмущались, хлопали дверьми и уезжали. Но оставшиеся работали. Как работали? Опять-таки сказать трудно. Дело в том, что отчетность, приводимая нами выше, малопригодная для анализа по той причине, что требования к исчислению производительности труда и других показателей постоянно менялись, и, следовательно, на итоговые цифры полагаться никак нельзя. 17 июня 1924 г. зам. главного директора АИК Пирсон препроводил в райком РКП отчетность за апрель и мая 1924 г., со специальными оговорками, что присланные ранее отчеты неверны. Многие показатели пришлось пересчитывать. «При сем, — писал Пирсон, — препровождается Вам отчетность по форме ГУТа по углю за апрель и май и по коксу за май 1924 года. В посланных Вам сведениях за март месяц вкралась ошибка в число часов фактически работавших по Кемруднику, послано забойщиков 22518, а нужно 21450,

- остальн. подз. 57157, а нужно 47140,

- поверхностных 20342, а нужно 23048

- итого горнораб. 100039, а нужно 91638

- вспомогательн. 96675, а нужно 105076

В связи с этим исправлением и тог по Эксплуатации изменится:

забойщиков 24450,

остальн. подземн. 51724,

поверхностн. 25310,

итого горнораб. 101484,

вспомогат. 115508.

По Госплановской смете выведена календарная производительность по эксплуатации, включая и служащих, по отчетности же, посланной Вам — без служащих, а потому дополнительно Вам сообщает производительность комплектную и календарную по эксплуатации, включая и служащих».

Легко заметить, что посланные ранее сведения были как бы выгодны для АИК, ибо приукрашивали действительное положение дел. Если при исчислении производительности «забыть» о служащих и не принимать их количество в расчет, то, конечно, цифры будут выглядеть прельстительнее. Внесенные Пирсоном коррективы в представленные когда-то цифровые данные выглядят так:

Но даже эти исправленные данные говорят в пользу Рутгерса. Производительность росла. Правда, необъяснимым остается скачок в январе-феврале 1924 г. Почему вдруг производительность ни с того, ни с сего увеличилась почти наполовину, а потом вновь опустилась до прежнего уровня? Никаких объяснений этому факту Пирсон не приводит. Зато сообщает, что методы исчисления производительности за апрель и май изменились и, следовательно, данные за эти и последующие месяцы не будут сравнимы с периодом до марта 1924 г. включительно. Отчетность, таким образом, запутывается. И сам Пирсон, похоже, этому вовсе не рад: «С апреля месяца забойщики выделяться не будут; графа забойщиков заменяется рабочими по углю до конной откатки. В связи с этим, апрельский отчет высылается Вам в измененном виде, которым просьба и руководствоваться. Изменение это касается также и часов работающих и производительности как комплектной, так и фактической. Недостающие сведения в майском отчете: по углю часов фактически работавших вспомогательных по эксплуатации, всего по эксплоатации, служащих по эксплоатации со служащими, по коксу часов фактически работавших, прочих, всего по химзаводу и служащих будут высланы дополнительно». ¹¹⁹⁸

К письму Пирсона прилагается отчетность не только за апрель-май, но и за июнь 1924 г. (июньские данные были посланы Бронкой Корнблит в райком при особом письме, помеченном авгусом). ¹¹⁹⁹

Аналогичные данные — по химзаводу (за май и июнь 1924 г.). При анализе данных по химии следует учитывать, что в Кемерове использовался не только свой, Кемеровский и Порываевский, уголь, но и — Кольчугинский (на коксование из Кольчугина в мае 1924 г. пришло 306332 пуда, в июне — 169597). ¹²⁰⁰

Примечательно, что вышеприведенные цифры райком не удовлетворили. Содержащаяся в них информация казалась им скудной. Очевидно, именно поэтому зам. главного директора АИК Пирсону 12 июля 1924 г. пришлось сообщать в райком дополнительные данные о работе рудника и химзавода: «В дополнение к посланным Вам сведениям по форме ГУТа № 1 за май месяц сообщаем недостающие цифры: часов фактически работавших вспомогательных по эксплуатации Кемрудник 86464, Порывайка 8224, по району 94688, всего по эксплуатации Кемрудник 181506, Порывайка 9464, по району 190970. Часов служащих Кемрудник 11408, Порывайка 720, по району 12128. Фактическая производительность по эксплуатации Кемрудник 707,6, Порывайка 444,4, по району 697,8. В апрельских сведениях просьба проставить Вспомогательных часов по эксплуатации Кемрудник 85108, по району 94388. Всего по эксплуатации Кемрудник 179844, по району 199232, Часов служащих Кемрудник 13011, по району 13731. В форме ГУТа о коксе за май месяц прочих часов фактически работавших 57096, всего по эксплоатации химзавода 104485, служащих часов 9440». ¹²⁰¹

Но раз сведения о работе АИК досылались райкому, стало быть, райком выражал неудовольствие отсутствием таковых, и АИКу приходилось с настроениями райкома считаться. Более того, секретарь укома РКП Черных и даже заместитель заведующего орготделом К. Шеин позволяли себе указывать Рутгерсу на его «не то» окружение и «не ту» кадровую политику. Указывали не только на несвоевременно присланную бумажку, но и на нежелательных для местных партийных инстанций лиц. К числу таковых относились знаменитые Штоммель и Маллер — инженеры, связанные с химзаводом. «Имеются сведения, — писал Черных Рутгерсу в недатированной бумаге, — что рабочие строительного отдела недовольны грубым обращением десятника Машковского, который по мнению рабочих в строительном деле некомпетентен, что подтверждается закладкой арака на химзаводе, а потом его переносом на другое место. Бывают случаи, когда вследствие нераспорядительности Машковского рабочим приходится сидеть подолгу без работы, т.к. не бывает своевременной доставки материалов. Отсутствие строительных материалов создает, таким образом, большие прогулы рабочих. Замечается недовольство инженером Штейнберг-Штоммелем и доктором Маллером, которые используют рабочих коксовых печей для личных целей, заставляя работать на своих огородах. Считая, что указанные факты помимо отрицательного влияния на настроение рабочих отражаются также на производстве, уком РКП поручает Вам выяснение этого вопроса». ¹²⁰²

Настроения рабочих. — Рабочие недовольны окружением Рутгерса? А может, вожди рабочих в лице Черных? Апеллировать к настроениям рабочих, так или иначе, было модно. А для укома — еще и выгодно. Рабочие всегда недовольны начальством, а если начальство «иностранное» — то тут уж и подавно. Дай рабочим волю — забросают Рутгерса камнями. Именно с целью «пощипать» аиковское руководство 24 сентября 1924 г. было созвано специальное совещание рабочих и техперсонала Центральной шахты Кемрудника АИК. Присутствовало 60 человек. Из них колонистов почти не было, а от руководства — лишь Чезарри и Прейкшас. Сохранился список присутствовавших. Делегаты: Саутин Н., Лещенко М., Черноок П., Казанцев Н., Сердин М., Евсенко Т., Новиков И., Ананьев М., Хакимов Г., Савейко, Казанцев, Филатов Н., Авот А., Аглиуллин Ш., Шамаев, Васильев Г., Конов Б., Конт Э., Попов А., Кошелев И. От горной комячейки: Компанеец. От технического надзора: Прейкшас И., Моисеев И., Ивакин И., Леонов П., Таскаев А., Гилев П., Бонифатьев И., Шермин И., Дубин, Роотс, Туманов, Пимонов. От рудкома: Тимощенко, Криницын, Гульбе. От шахткома: Пасынков. От Управления АИК: Чезарри. Были также приглашены рабочие 51 чел., но явились, конечно, не все. Их списки не сохранились. Председательствовал на собрании Криницын, секретарствовал Леонов.

На повестке дня — сугубо технические вопросы:

- О продуктивности работ на Волковском пласту и вопрос о забутовке его.

- О санитарном состоянии шахты и бани.

- О вентиляции в шахте.

- О целесообразности штата поверхностных десятников.

Со своеобразной преамбулой перво-наперво выступает профсоюзник Тимощенко. Из протокола: «Перед рассмотрением повестки выступает со вступительным словом о целях и задачах производственных совещаний рабочих предрудкома т. Тимощенко. Сделав краткий исторический обзор возникновения технических совещаний, он указывает, что в настоящее время нужно стремиться к тому, чтобы рабочий мог охватить производство, быть активным участником организации его. Особенно необходимо это теперь, когда на очереди стоит вопрос о повышении производительности. В заключении т. Тимощенко знакомит собрание со структурой производственных совещаний и их задачами».

Цели и задачи производственных совещаний на Кемруднике? Быть дубинкой против Рутгерса! Замечать малейшие неполадки и ставит их ему в вину. По сути дела, профсоюзы уже с конца 1924 г. становятся в открытую враждебную оппозицию к Рутгерсу, — о развитии же конфликта в 1925-27 гг. мы рассказывали в третьем томе «Страниц истории города Кемерова» во всех подробностях. Разумеется, на совещаниях предоставлялось слово и аиковским руководителям. По первому вопросу повестки дня выступал, например, зав. шахтой Прейкшас. Сценарий любого совещания был таков: доклад руководителя — вопросы, адресованные ему — злые прения — грозные резолюции. Из протокола: «По первому вопросу повестки заведующий Центральной шахтой т. Прейкшас делает краткий доклад. В начале разработки Волковского пласта, говорит докладчик, остро стоял вопрос о забутовке, в этом месяце забутовка по качеству улучшилась, но все-таки Волковский пласт дает низкую производительность, так, по норме надо иметь на забойщика в смену производительность 240 пудов, фактически же она составляла на 1 сентября 1924 г. только 120 пуд., к 22 числу повысилась до 150 пудов. На рабочего по углю на 1-е число производительность 50 пудов, на 8-е — 43 пуда, к 23 сентября рабочие подтянулись и дали 62,42 пуда на 1-го подземного по пласту. Далее т. Прейкшас дает цифры по затрате упряжек на 1 куб. саж. выемке угля и забутовке. На 1 куб. саж. угля на 15 сентября задолжалось в заходках 23 гр. — 5, 72 упр., 25 гр. — 5,75 упр. На 1 куб. саж. забутовки на то же число требовалось 23 гр. — 3,5 упр., 25 гр. — 2,4 упр. Эти данные, говорит зав. шахтой, показывают, что с забутовкой дело более-менее наладилось, но с выемкой вопрос стоит неблагополучно. Производительность слишком низка. Надо предпринять меры, рабочие же должны высказаться об них и сделать свои предложения».

Прейкшасу по окончании доклада были заданы вопросы:

- Отчего малая производительность рабочего на Волковском пласту, от неудобства работы или от качества рабочего?

- Когда стала наблюдаться низкая выработка угля?

- Какова производительность рабочего по Волковскому пласту, Центральной шахты с таковой же Южной?

- Были ли предприняты меры к изысканию нового способа получения забутовки?

- Как мыслит завшахтой повысить производительность рабочего по Волковскому пласту?

Наиболее «провокационным» был, конечно, вопрос о «качестве рабочего». То есть об алкоголизации, лени, воровстве. Помимо перечисленных выше были заданы вопросы о числе рабочих, которые приходятся на одного забойщика, об откатке и другие, не зафиксированные протоколом. Реакция Прейкшаса была спокойной. Точнее — никакой. Прейкшас так и не объяснил собравшимся, отчего на аиковских шахтах добыча идет ни шатко-ни валко. Из протокола: «Отвечая на вопросы, заведующий говорит, что рабочие хорошо сами знают, отчего мала производительность. Понижения ее не было, повышение же наблюдается. Сравнения работ с Южной шахтой он дать затрудняется, ибо до этого месяца отдельного учета угля по пластам не велось. Можно сказать, что в январе 1924 года стоимость угля из Волковского пласта превышала таковую по Кемеровскому пласту в 2,5 раза. Мерами к увеличению производительности, по мнению заведующего, является: подбор рабочих и большая нагрузка рабочего дня, устранение простоев в нем».

Прения начались выступлением предшахткома Пасынкова. Он считает причиной низкой производительности труда плохую забутовку. Забутовка — термин, уже почти вышедший из повседневного производственного обихода. По одной из версий, обозначал степень утрамбовки угля в таре, приспособленной для его перевозки. Плохая утрамбовка — ниже вес тары брутто и, соответственно, лишние затраты на перевозку таковой и как следствие — падение производительности (за правильность трактовки термина не ручаемся). Из протокола: «После вопросов открываются прения по докладу. Предшахткома Пасынков говорит о плохой забутовке. Администрация почему-то стоит за подземные мельницы, полагая, что с их помощью получат сухую забутовку. Пасынков высказывается за получение забутовки через шурф и карьер на поверхности. По его мнению, это удешевит забутовку, ибо рабочим на поверхности в карьере можно платить 6-й разряд, в то время как ставка для подземных — 9 разряд. Нужно сделать еще соответствующий подбор рабочих».

Сугубо технический разговор, поднятый Пасынковым, продолжает рабочий Шафигулла Аглиуллин, татарин. Следуют технические термины, в которых ни авторы, ни большинство читателей свободно не ориентируются: «Аглиуллин (рабочий) сомневается, что забутовка требует меньше упряжек, чем выемка. Технический персонал должен указать меры к получению более лучшей забутовки».

Заведующий Волковским пластом Центральной шахты Моисеев считает, что производительность невелика из-за неблагоприятных условий залегания угля. Жаловаться на «объективные причины» — стародавняя советская болезнь. Из протокола: «Моисеев… отмечает крайне неблагоприятные условия разработки Волковского пласта, где много времени уходит на перегребку угля, бесконечную чистку забутовочных печей и т.д. Шурф на поверхность, по его словам, проводить нецелесообразно, он будет способствовать загораживанию шахты и всех ее выработок. По производительности Волковский пласт Центральной шахты близок к работам Юной шахты»

Некто Латыпов (по странному стечению обстоятельств появился одноименный герой в недавно изданном «шахтерском» романе Виктора Медведева «Пласт Безымянный») полагает, что причина низкой производительности — в неудовлетворительной расстановке рабочих. Из протокола: «Латыпов считает подбор рабочих неудовлетворительным, высказывается за разделение рабочих по забутовке и по выемке угля».

Артельщик 23-й и 25-й групп Авот развивает мысль Латыпова и считает, что 30-40% подземных рабочих в Центральной шахте вообще профессионально непригодны, и, следовательно, норма выработки для них установлена слишком высокая: «Улучшение забутовки идет параллельно с улучшением выемки. Рабочих, вполне пригодных для работы, имеется в группах 60%-70%. Дороговизна выемки объясняется массовой перекидкой и перегребкой. Норма 240 пуд слишком высокая. В ней не учтена перекидка. Отмечает большие издержки при выемке от старой нарезки печей».

Рабочий 23-й группы Ананьев жалуется на несвоевременную подачу леса — очевидно, речь идет о крепежном лесе. Протокол: «Ананьев… указывает на неудобство работ вследствие задержки из-за спуска леса».

Шафигулла Аглиуллин (якобы рабочий, но мы уже знаем, что одновременно — партийный функционер) «предлагает в целях уменьшения откатки печи нарезать через пять сажен». Трудно сказать, чего стоили предложения рабочих. Если они не были проведены в жизнь Прейкшасом раньше — значит, что-то да мешало.

Заключительное слово Прейкшаса было коротким. Прейкшас — тонкий психолог. Он наполовину согласился с критикой «рабочих», дабы их не злить, и, как водится, «признал недостатки», нос известными оговорками: «В заключительном слове т. Прейкшас говорит, что собрание слишком переоценивает задержки работ из-за забутовки. Забутовочный шурф не удешевит закладки, замики из-за леса действительно наблюдаются».

Далее — создали комиссию по выработке резолюции. Профсоюзник Тимощенко предложил в нее включить 7 человек, «работающих на Волковском пласте». В комиссию вошли Прейкшас, Моисеев, Пасынков, Авот, Латыпов, Ананьев и Ивакин. Комиссии предоставили 10-20 минут (во время перекура), дабы она составила проект резолюции, — «к поднятию производительности работ по Волковскому пласту». Подумалось: такие важные вопросы, как повышение производительности, в Кемерове решаются «с лету», за 10-20 минут — могла ли быть хоть какая-то польза от столь наспех сочиненной резолюции? В ней предлагалось:

- Обратить серьезное внимание на подбор рабочих.

- Разработать вопрос об оплате повагонно.

- Признать в настоящее время забутовку удовлетворительной, на зимний сезон нужно заложить квершлаг на лежачий бок, если не хватит забутовки из мельниц.

- В целях удешевления выемки принять меры к сокращению перекатки, что возможно лишь при печах, которые проходятся через 2,5 саж. и в штрековом целике.

- Отмечая задержки работ из-за доставки леса, отделить доставку леса на параллели от забойщиков, поручив ее артели лесоспусчиков.

На этом «мытарить» Прейкшаса не перестали. Потому что он отвечал не только за производство, но и за рабочий быт. Покритиковав администрацию шахты за низкую производительность ее подчиненных, собрание заставляет отчитаться Прейкшаса за мусор и грязь в забоях. Из протокола: «По второму вопросу о санитарном состоянии Центральной шахты делает краткое сообщение заведующий этой шахтой. Отмечая засоренность подъэтажных штреков ходовых отделений, основных откаточных штреков, он говорит, что полную чистоту соблюдать там в настоящее время невозможно. Факты заделки леса в шахте, а не на поверхности, конная откатка способствуют загрязнению выработок. Затем много значит для санитарного состояния шахты недисциплинированность рабочих. Рабочие сами должны придти на помощь надзору и следить за чистотой штреков. В обсуждении сообщения завшахтой принимают участие т.т. Пасынков, Шермин, Стативко и другие. Первый указывает, что администрация недостаточно смотрит за чистотой выработок, в целях сокращения накладных расходов скупится на затрату средств для очистки, полагает необходимым очистить штрека раза два в месяц. Шермин и Стативко сообщают ряд фактов из санитарного состояния шахты».

Резолюции по очистке забоев от фекалий и прочих нечистот принято не было. Просто собрание высказало пожелание очистить неработающие параллельные штреки и прочие выработки от щепок, и особенно — устроить дополнительные клозеты. Очевидно, многие рабочие не доходили до уборных и оправлялись, где придется. Возможно также, что клозеты переполнялись, и их количества не хватало. Собрание предписало рабочим и администрации «следить за санитарным состоянием шахты», иными словами — не сорить и «не гадить». С заключительным словом выступил Прейшас. Он-то уж точно за собой таких вин не знал, поэтому в лица рабочих мог смотреть смело. «Товарищ Прейкшас, — сказано в протоколе, — вносит дополнение: в целях защиты ходков от сора устраивать их отдельными выработками без люковых отделений».

Последний вопрос, разбиравшийся на собрании, — о бане. На Кемруднике она была рассадником заразы. Банных шаек на рабочих не хватало, а полы были чуть почище уборных. Дабы уберечься от сифилиса и чесотки, баню лучше было обходить стороной. Из протокола: «В конце собрания был разрешен еще один вопрос о бане. Тов. Пасынков и ряд других рабочих указывают на недостатки бани, грязный, неровный пол, частое отсутствие горячей воды, отсутствие фильтра и т.п. После пояснений заведывающего шахтой и ответа им на ряд вопросов (санитарное состояние бани плохое, потому что она сильно загружена, перебой в доставке горячей воды зависит от насоса, который требует ремонта, фильтр предполагается устроить в зумпфе, наряд уже есть и т.д.), собрание принимает предложение т. Криницына: в целях устранения неудобств бани, сделать в ней гладкий пол, завести достаточное количество деревянных колодок (желательно выдать на каждого рабочего), следить за кранами и вообще за санитарным состоянием бани».

На этом собрание закончилось. Было уже 10 часов вечера, так что последний пункт повестки дня (о штате поверхностных десятников) не разбирался. ¹²⁰³

Статистика. — Протокол собрания, процитированный выше, напоминает о каждодневной производственной рутине, приказах, ежемесячных сводках о добыче, вывозе угля или кокса. Работа хозяйственника была скучна и неблагодарна. Ни Прейкшас, ни Рутгерс похвал не получали. А между тем, находились в постоянном напряжении: недовыполнишь план — поставишь под удар сами перспективы АИК. Отсюда — повышенное внимание к заполнению форм, спущенных сверху: важно было, чтобы аиковское производство хотя бы хорошо выглядело. О состоянии производства на Кемруднике и химзаводе судим по присланным в уком сводкам. ¹²⁰⁴

Чезарри строжится. — Щегловское производство было построено почти на военный лад. Говорим «почти» — потому что в аиковские поры рабочие по всей стране еще имели право на прогулы, и труд не был принудительно-обязательным. Однако чем больше давали себе воли рабочие, погрязая в лени, пьянстве, прогулах и разврате, тем строже становились меры принуждения. А таковых было немало. Например, в условиях жилищного кризиса прогульщиков безтруда можно было выселить с ведомственных квартир (точнее — бараков). Практиковались вычеты из зарплаты прогульщика стоимости коммунальных услуг — об этом мы уже писали. Команда Рутгерса стремилась к тотальному учета всего и вся — это тоже было элементом военизации, причем не только производства, но и рабочего быта. Например, заместитель Рутгерса колонист Чезарри установил строгие регистрационные порядки, которые напоминали современную прописку. Рабочие не имели права без разрешения аиковских властей жить на Кемруднике, самовольно обмениваться жильем, а милиции предписывалось проверять подозрительных лиц — имеют ли права на проживание. Администрация АИК также запретила рабочим держать в квартирах скотину. Рутгерс считал (и, наверное, вполне справедливо), что коров и свиней не стоит держать в спальнях, а курятники устраивать под кухонным столом. Из письма Чезарри начальнику милиции Кемеровского рудника от 24 октября 1924 г.: «При сем препровождается для Вашего сведения приказ по квартирному вопросу. Управление считает необходимым обратить Ваше внимание на то, что с настоящего числа всякое поселившееся на руднике лицо должно быть проверяемо, имеет ли право жить на руднике. Считаем необходимым, чтобы домовым комитетам было предложено не допускать вселений в квартиры также как и самовольных переселений из одной квартиры в другую, а также в случае, если таковые вселения происходят, то означенных лиц надлежит выселять, привлекая к ответственности домовые комитеты. Ввиду перегруженности квартир, особое внимание обращается на содержание таковых в порядке и чистоте, запрещается держать в квартирах скот и птицу с привлечением к ответственности за нарушение этих правил». ¹²⁰⁵

Руководство колонии запрещает держать в рудничных бараках скотину? Но разве не помним мы случай, когда иностранец-колонист Шварц избил доской по голове кемеровского коммуниста Полякова только за то, что тот в кухне под обеденным столом держал свинью. Очевидно, выражение «руссиш швайн» не зря было в ходу во время агрессии Гитлера против СССР, ибо в глазах более или менее цивилизованных европейцев человек, который чуть ли не спит вместе со свиньями, мало чем отличается от животного…

Впрочем, аиковцы тоже были разными. В команде Рутгерса пребывали не только цивилизованные европейцы, то и не самые «свиньи», образ мыслей кои был вполне сходен с Поляковским. Иногда они занимали очень видные посты. Так, 26 декабря 1924 г. Рутгерс приказом № 63 назначил на должность своего заместителя с 1 декабря 1924 г. Анса Эрнестовича Калнина. ¹²⁰⁶ Полностью его должность отныне стала называться так: «Член Правления, Заместитель Председателя Правления, Заместитель Главного директора АИК», Рутгерс назначил Калнина, надо полагать, не по собственной воле и инициативе. Причиной послужило постановление Совета Труда и Обороны, а приказ Рутгерса был вторичен. Назначение Калнина имело роковые последствия. Если в 1924 году в АИК было относительно спокойно (если спокойствие вообще когда-либо существовало в Кемерове!), то в 1925 году начинаются интриги и подковерная возня, затеянная Калниным и теми, кто его поддерживал в окружкоме партии и профсоюзах. Цель — лишить колонию автономии (об этом в подробностях рассказано в третьем томе «Страниц истории города Кемерово»). Руками Калнина попытались уничтожить самостоятельность АИКа и превратить его в рядовой советский трест. С Калниным справились и с должности сместили, но на своем посту он успел наворотить немало.

Миру в Правлении АИК пришел конец. Приказ № 63 от 26 декабря знаменует собой начало новой эры в истории АИКа и борьбы за ее существование. Само же содержание приказа было весьма неприметным. Помимо назначения Калнина, в нем также говорилось: «Тов. Немец С. В. ¹²⁰⁷ назначается помощником заведующего строительным отделом… При переводе рабочих и служащих из отдела в отдел наблюдаются случаи получения денег за коммунальные услуги по обоим отделам (т.е. воровство! — авт.). Поэтому, в случае перевода, на переводном листке обязательно должна быть отметка заведующего квартирным подотделом… Подпись предрудкома тов. Тимощенко, имеющуюся в приказе № 61, считать относящейся только к §1-му о перемещении праздников… Доводится до сведения рабочих и служащих, что 29 декабря с.г. с 10 час. утра в главной конторе Кемрудника сотрудником Уфинотдела вторично будет производиться регистрация рогатого скота, лошадей и велосипедов и прием уплаты налога за таковые. Рабочие, не уплатившие налога и не зарегистрировавшие вышеуказанное до сего времени, должны сделать это 29 декабря во избежание всяких неприятностей, могущих быть за неисполнение сего».

Рутгерс, как всегда, строжится, но делает это по-отечески. Вызывает улыбку регистрация свиней и велосипедов. Кому понадобилось брать налоги за велосипеды и почему они регистрируют? Ответ находим во второй части первого тома «Страниц истории города Кемерово». Из писем жены начальника одного кемеровского завода узнаем, что та опасается, как бы во время войны ее велосипед не мобилизовали. Вот, оказывается, для чего регистрация — и казна пополняется, и в случае войны исправные велосипеды отбираются, потому что воевать с фашистами на велосипедах все-таки лучше, чем на конях… ¹²⁰⁸

<< Назад    Далее>>

 Страница 7 из 17

[ 01 ][ 02 ][ 03 ][ 04 ][ 05 ][ 06 ][ 07 ][ 08 ][ 09 ][ 10 ][ 11 ][ 12 ][ 13 ][ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ]

Примечания Содержание

Ждем Ваших отзывов.

По оформлению и функционированию сайта

Наши гости

Нам пишут...

Библиография

Историческая публицистика