Загадки провинции: «Кузнецкая орбита» Федора Достоевского в документах сибирских архивов

Загадки провинции: «Кузнецкая орбита» Федора Достоевского в документах сибирских архивов.

Часть первая

ФЕНОМЕН ПРОВИНЦИИ

Свидетели и участники «кузнецкой драмы»

Глава вторая

ТАЙНА ИСПОВЕДИ

Цветовод. — Архивные папки таят в себе под видимостью пепла десятилетий жгучие страсти, пламенные ситуации, необъяснимые коллизии.

Итак — бывают ли вообще случайные находки? Всяк, хотя бы недолговременно поработавший с архивными папками, вдруг убеждается, что, раз возникнув, — имя как бы следует за тобой и как бы само жаждет быть раскрытым и «досказанным». Рядовой Васильев, например, сопровождавший публициста Берви-Флеровского в Томск в качестве конвоира, никак не предполагал, конечно, что через сотню лет загадает исследователям психологическую загадку о себе и о высоконравственном и всеми почитаемом иерее Тюменцеве.

Однако зададимся вопросом, как будто к делу не относящимся: был ли счастлив иерей Тюменцев? И каков, в сущности, он был? Опять же, — чем привлек к себе пристальное внимание Достоевского, очевидно, с первой же встречи, и весьма очевидно, что пристальное, коли через сколько-то лет спустя написал ему то самое письмо. Что могло сблизить этих людей? Обще вкусы? Возможно.

Обратимся к воспоминаниям друга Достоевского, о котором уже не раз говорили, — А. Е. Врангеля. Описывая их общее житие-бытие в Семипалатинске, он поведал нам, что при первом знакомстве Достоевский показался ему очень сдержанным, «был в серой солдатской шинели с красным стоячим воротником и красными же погонами, угрюм, с болезненно-бледным лицом, покрытым веснушками. Светло-русые волосы были коротко острижены, роста он был выше среднего. Пристально оглядывал меня своими серо-синими глазами, казалось, он старался заглянуть мне в душу — что, мол, я за человек?»³⁵. Но насколько же иным, ребячливым, увлеченным казался Достоевский, когда вместе с Врангелем «ретиво» занимался цветником в их маленьком «Казаковом саде». Врангель пишет: «Ярко запечатлелся у меня образ Федора Михайловича, усердно помогавшего мне поливать молодую рассаду, в поте лица, сняв свою солдатскую шинель, в одном ситцевом жилете розового цвета, полинявшем от стирки; на шее болталась неизменная, домашнего изделия, кем-то ему преподнесенная длинная цепочка из мелкого голубого бисера, на цепочке висели большие лукообразные серебряные часы. Он обыкновенно был поглощен этим занятием, и, видимо, находил в этом времяпрепровождении большое удовольствие»³⁶.

Как известно, особое пристрастие к цветоводству мел также священник Тюменцев. И не только в пору, когда в 80-е годы ведет переписку с барнаульским краеведом Гуляевым. В 1869 г. директор училищ Томской губернии после ревизии кузнецкого училища, особо отмечая мирный, творческий климат этого училища, сообщает и о полезным увлечениях педагогов: «Смотритель Булгаков (имеется в виду Федор Алексеевич Булгаков, отец Валентна и Вениамина Булгаковых, к фигуре которого мы еще вернемся) великолепный пасечник, с любовью и знанием ведущий дело и, может быть, единственный в Сибири применяющий научные исследования и современные изобретения к делу пчеловодства (о чем упоминает также Берви-Флеровский, — авт.), законоучитель Тюменцев — цветовод и плодовод, член-корреспондент С.-Петербургского Ботанического Сада; Андреевский, учитель истории и географии, его деятельный помощник и вместе искусный приготовитель зоологических чучел, которыми пользуется даже Томская гимназия»³⁷.

Стало быть, если в 1869 году о. Тюменцев уже член-корреспондент С.-Петербургского Ботанического Сада, то можно полагать, что в 1857 году в бытность Достоевского в Кузнецке, во время чаепитий в доме Тюменцева разговоры велись и об этом общем увлечении — о цветах.

Переписка Е. И. Тюменцева со Стефаном Иоанновичем Гуляевым, кстати, тоже доказывает неслучайность встреч и пересечений судеб на маленьком кузнецком пятачке (об этом мы уже поминали, касаясь жизненной стези уездного учителя Вергунова, оказавшегося после Кузнецка и Семипалатинска в Барнауле, в орбите… С. И. Гуляева).

Однако прежде чем вернуться к фигуре конвоира Васильева и попытаться ответить самим себе на вопрос, был ли отец Тюменцев счастливым человеком, — обратимся к его переписке с Гуляевым.

Общность. — Первое письмо Гуляеву отправлено Тюменцевым 11 апреля 1880 г. Завязалось знакомство. Повод для переписки — культивирование в крае полезных и декоративных растений. Достижения С. И. Гуляева в цветоводстве общепризнаны и описаны в современной литературе. Тюменцев же начал заниматься растениеводством всерьез лишь в пору встречи с Достоевским.

«…Георгины и глоксинии каждый год не удаются, семена георгинов дойдут до цветения, дадут небольшие клубни, а в конце зимы пропадают; глоксинии же ни разу не всходили. Поэтому и обращаюсь к Вам: пришлите корней десяток георгинов или менее, да глоксиний через почту, я за все это Вам буду благодарен, да, кроме сего, что будет все это стоить, немедленно Вам уплачу через почту. Из редких растений по нашей местности у меня имеются … кордалина, перолистная бегония, юкка, панкрация, кипарис, туйя, лиродендрон, маркизины слезы, львиное сердце, функия и пр. и пр. …Особенно из них красуется фасоль с красными цветами и стручками… Если у Вас есть какие редкости из оранжерейных или двулетних, прошу, поделитесь…»³⁸.

Аналогичная переписка — семена, саженцы и т. п. — велась С. Гуляевым и с другими известными людьми, например, с миссионером-этнографом Вербицким³⁹.

Сохранился небольшой отрывок письма от 20 апреля 1884 года, начало которого утрачено. Здесь автор уже выступает в новом качестве — как этнограф, который интересуется хозяйственной деятельностью коренного населения.

«Трава-загад (?) — собирается инородцами в половине лета; растет, кажется, на всяком грунту, но более попадается на суглинке, вчера встретил ее даже в выгоне нашего города; зеленовата — ее осенью скотина не ест. У инородцев мог набрать оной фунтов три, которые со следующей почтой имею честь Вам поставить»⁴⁰.

Отношения Тюменцева и Гуляева не ограничивались обменом сведений по растениеводству. Их контакты были более близкими, и это отражено в письмах.

«Искренне благодарю Вас за присланные Вами деревянные две вазочки, две швейки и два шарика; подарки неожиданны и не заслуженны! Не знаю, чем Вам и заслужить. Дочь наша Евгения, отправившись в Барнаул к знакомым, сочтет нужным лично благодарить Вас»⁴¹ (Тюменцев — Гуляеву 23 декабря 1885 г.).

Из письма дочери священника от 12 сентября 1885 г.: «Первее всего приношу благодарность за присланные Вами шляпы. Премного остались Вам благодарны как я, так и сестра моя. Папа просил Вам поклониться…»⁴².

Имеется также версия о возможно близких контактах Тюменцева с родственниками Гуляева в Кузнецке. В одном из писем Тюменцева, к примеру, упоминается племянник Стефана Иоанновича Александр, ученик кузнецкого уездного училища: «Ваш племянник… около полугода болен, теперь поправляется»⁴³. Кстати, имеется и документ — журнал педсовета кузнецкого уездного училища — в котором, за подписью Тюменцева и прочих, есть постановление об освобождении Александра от платы за учение ввиду бедности родителей⁴⁴.

Дружественные связи между Тюменцевым и Гуляевым укрепляются с каждым годом. Евгений Исаакович нередко пишет о своих печалях и горестях. Похоже, жизнь его к 80-м годам сложилась не так удачно. Имел дом, небольшой сад, парник, огород. В 1880 г. Тюменцев пишет: «Со старушкою своею терпим большую нужду во всем»⁴⁵. А уж после пожара 1884 г., уничтожившего дом и все домашность священника⁴⁶, и вовсе понятны жалобы на неудобства быта из письма 1885 г.: «Дома не устроили, живем на квартире, во всех отношениях неудобной. Кажется, ни в саду, ни в огороде не доведется садить ничего»⁴⁷.

Но — зададим себе вопрос, какой интерес представляют письма кузнецкого священника, пусть даже венчавшего Достоевского и пившего с ним « русскую»? Какое значение имеют круг занятий престарелого иерея и мелочи его быта?

Ответим, — самое прямое. Вот мы узнаем, что был пожар, дом Тюменцева сгорел, быт в новом жилище не устроен. Но только ли этим озабочен священник Тюменцев? В недавно открывшихся новых данных приподнялась завеса над горестями, несомненно точившими изнутри мир и покой в доме иерея Тюменцева. А были у него три дочери: Екатерина, Елизавета и Евгения. Очевидно, весьма разные по нраву и характеру. И, соответственно, — весьма разные пришлись на долю Тюменцева зятья. Елизавета — за столоначальником Кузнецкого окружного суда Гермогеном Долговым, впоследствии переведенным в Барнаул (так что не отсюда ли связи Тюменцева с Барнаулом?)⁴⁸.

Таинственный стражник. — Катерина же… Судьба ее сложилась куда как неоднозначно. Из воспоминаний старожила Кузнецка Георгия Куртукова, 1888 г. рождения (см. «Кузнецкая старина», вып. I. — Новокузнецк, 1993) мы узнаем, что дочь Тюменцева Екатерина «была с повинной», т. е. имела от кого-то ребеночка, по имени Миша. Некая Аксинья Васильевна Басаргина записала этого мальчика на себя и способствовала браку Екатерины с неким же достаточно именитым купцом Васильевым. Итак — Васильев. Михаил Васильевич. Который семь лет служил солдатом в Кузнецке, при Кузнецкой крепости. По прозвищу «еврей», видимо, — от того, что чернявый и оборотистый. И подружился он с семьей Басаргиных. Аксинье Васильевне носил остатки хлеба из солдатской столовой, она ему наливала молока, которое Васильев продавал солдатам же. С Басаргиными солдат Васильев, понемножку приторговывавший и копивший деньги, сблизился. Так Басаргины узнали от него удивительную историю о том, как, стоя на посту около тюрьмы, он услышал оклик каторжника (отметим — «на посту около тюрьмы», стало быть — стражник, стало быть — потенциальный конвоир ссыльного Берви-Флеровского?). Каторжанин посулил Васильева озолотить, если тот принесет ему напильник и поможет побегу. На сомнение Васильева — а есть ли золото? — каторжанин подробно рассказал, где оно у него припрятано. Солдат Васильев отправился на конское кладбище и, перебрав немало конских черепов, в одном нашел-таки мешочек с золотыми монетами. Закончив военную службу, Михаил Васильев и женился на «повинной» Катерине Тюменцевой, присвоив себе золото каторжанина и обманув его, — так ему напильника и не принес⁴⁹.

Зять Тюменцева богател. Жил в деревянном двухэтажном доме при тесте — впоследствии «Дом Курако». (Возникает вопрос: зная, хотя бы из писем Тюменцева к Гуляеву об его бедственном положении до и после пожара 1884 г., не помог ли именно Васильев построить тестю упомянутый двухэтажный дом, где умещались две семьи?). Вскоре Васильев выстроил на Базарной площади магазин смешанных сельхозтоваров. Нанимал работников. Шли годы — он выстроил еще два каменных дома — в одном из них впоследствии находился сельхозтехникум, а сейчас «Кузбассреставрация». В дом на Продольной улице переселился с семьей — женой и сыновьями Петром и Александром. Из архивных документов следует, что Екатерина в 1887 г. уже была замужем за Васильевым⁵⁰. В 1884 г. сгорел дом Тюменцева и, стало быть, Васильевы жили у тестя уже в новом доме. Это важно. Потому что, согласно воспоминаниям Куртукова, когда Васильев уже стал одним из богатейших людей Кузнецка, вдруг появляется некогда обманутый им каторжанин, возможно, отбывший срок, опознает бывшего солдата в именитом купце. Является к нему домой. Угостив и опоив гостя, — прислуживала за столом сама Екатерина, — Васильев велел работнику затопить баню, из гостевой комнаты гостя оттащил «париться». В бане Васильев топором отрубил голову гостю, изрубил все тело и по кусочкам бросил в печь. Утром работник — Куртуков называет некоего Петра Казанцева — по приказанию Васильева вытащил останки из печи, истолок и, перемещав с навозом, вывез на Поганый лог⁵¹.

Убийство проклятием повисло над родом Васильевых. Сам купец заболел и умер летом того же года. Лавкой заправлял Михаил Басаргин, незаконный сын Екатерины Евгеньевны. Был щедр к усыновившей его Аксинье Васильевне Басаргиной, но никак не способствовал процветанию самой Екатерины Евгеньевны. Имел серьезные виды на дом дедушки — священника Тюменцева (стало быть, Тюменцев к той поре уже умер — теперь дата его смерти, 1893 г., уже установлена). Таким образом, падение Васильевых — бумеранг судьбы за преступление, пришлось уже после смерти почтенного иерея? Но тогда — где было совершено преступление, в том ли доме, в котором жили Васильевы при тесте, или в новом, куда переселились, возможно, уже после его смерти? Загадка⁵².

После смерти мужа Екатерина Евгеньевна тщетно пытается спасти дело — открывает транспортную контору по перевозке грузов. Но купцы не пожелали войти с ней в пай (возможно, слухи о преступлении витали в маленьком Кузнецке?). Деньги, взятые в кредит, быстро истаяли. Имущество Васильевых описано и продано. Внуки священника Тюменцева разъехались, и эта ветвь его рода, похоже, усохла. И опять возникают вопросы. Если даже преступление было совершенно после смерти Тюменцева, не мог он не знать о других «подвигах» зятя. Так, дав обязательство в 1882 г. в течение трех лет содержать женское училище, он в 1884 г., после того пожара, когда сгорел дом его тестя и женское училище, отказался от своего обязательства под предлогом, что училище без его согласия (а он — почетный блюститель оного) переведено в дом наследников Лоншаковых. Какие счеты имелись у Васильева с Лоншаковыми, мы не знаем, но повод для снятия с себя обязательств Васильев нашел весьма неубедительный, и «городская дума постановила поручить управе расход на наем сторожа женского училища 36 рублей и на отопление двух голландских печей 23 рубля 80 копеек внести в роспись на 1885 год, а дальнейшую благотворительность Васильева посему как отказавшегося от выполнения не считать осуществившеюся» — гласит документ⁵³. Нарушено, стало быть, купеческое слово. Пятно на репутации.

Мог ли о. Евгений Тюменцев остаться не затронутым тенью, брошенной на его родича? И почему так легко сходили с рук Васильеву его неблаговидности, как могло остаться беспоследственным его преступление (имеется свидетель и соучастник — работник)? Не оберегал ли свояка супруг второй дочери Тюменцева Елизаветы — столоначальник Окружного Суда, не ахти какой чин, но — «вхож в круги». Так, в рапорте кузнецкого окружного исправника от 14 февраля 1885 г. мы находим пространное объяснение по поводу несправедливого и неоправданного ареста мяса у купца Васильева, привезшего оное мясо из Уксунайской волости, где — эпизоотия. В рапорте весьма путаное оправдание — не во всех же селах эпизоотия, а мясо — как раз из «здорового» села, и Васильев по формальным признакам ни в чем не уличен, и вообще — интриганы раздувают историю, что от мяса, привезенного Васильевым, в Кузнецке немедленно вспыхнет чума⁵⁴…

Купца Васильева в Кузнецке не любят. Не оттого ли «в городе Кузнецке в ночь с 19 на 20 июля 1888 г. в надворных постройках кузнецкого второй гильдии купца Михаила Васильева же вспыхнул пожар, от которого сгорели: деревянный дом Васильева со всеми при нем прислугами, а также прислуги при каменном доме его, движимое имущество чиновника Николая Иванова Казанцева и часть имущества Управления приисками Южно-Алтайского Золотопромышленного дела. Причина пожара дознанием пока не установлена»⁵⁵.

Пожары, поджоги… — Стоп! Предположительно, по воспоминаниям Георгия Куртукова, работник, помогавший в убийстве каторжанина — Петр Казанцев? Так — не месть ли тех, кто о преступлении все же узнал. Тем более, что «в городе Кузнецке в ночь с 5 на 6 августа на пустопорожнем месте (выгоревшем? — авт.) купца Михаила Васильева, Васильева же загорелся сложенный… лес (привезенный ля постройки нового дома на месте сгоревшего? — авт.). Убытку этим пожаром не причинено»⁵⁶.

Итак — два пожара у одного и того же лица чуть не в течение полумесяца? Два предположения: месть дружков убитого каторжанина; но — возможно, …самоподжог?

Представим себе страшную ночь сожжения трупа в банной печи. Чтоб сжечь человека, надо развести нешуточный огонь. Маленький Кузнецк, глубокая ночь. Дым стелется по небу. Кто-то да видел, кто-то да не спал. И на утро — расспросы: что же у вас горело-то? Ответ мог быть и такой: поджечь пытались, вовремя захватили, притушили. Но кому понадобилось? — недоумевают обыватели. А дело с «чумным мясом»? — напоминает Васильев — тоже ведь неприятность, не любят меня, вот что! — предположительно сетует Васильев. В тайне же души — обеспокоен. Возможно, опасается Казанцева, — свидетель. Испугается — расколется. Советуются. И устраивают пожар по всей форме. С большим убытком. Аж в 12 тысяч рублей⁵⁷. Именно у Васильева и у некоего Казанцева, которого мы лишь сугубо предположительно относим к родственникам соучастника убийства. Обыватель колеблется — да, не любят, видно, Васильева. И тогда для «полировки» вопроса через пару недель — новый самоподжог. Уже без убытков. Нужна жирная точка: да, чья-то злоумышленная рука! и в ту ночь, значит — тоже.

Оговорки и уточнения. — В «Кузнецкой старине» сделаны оговорки: рассказ Георгий Куртукова основан на вторичных сведениях, есть неточности: усыновленного Басаргиной незаконного сына Екатерины Тюменцевой звали не Михаил, а Евгений (а как бы еще Катерине назвать внука Евгения Тюменцева, если, тем более, ребенок «прижит» и надо смягчить сердце огорченного священника?). Но почему бы усыновленного мальчика Басаргина не могла переименовать — тем более не очень желательно напоминание о его родстве с Тюменцевым, коли произошло усыновление. Однако, может, — легенда и сам факт «прижитого» мальчика? Вернемся к «Делу об Антиминсах». 1886 год. В 1887 году Екатерина Тюменцева, как известно, уже замужем за купцом Васильевым, а ее незаконнорожденный сын для благопристойности «усыновлен» Басаргиной. Стало быть, в 1886 году священник Тюменцев мог вполне выстраданно представить себе судьбу мальчика-сироты Василия Севергина и осознанно оказать сочувственную посильную помощь юному Севергину, — без отца, без матери, и весьма очевидно, без особой любви проживающего у Хворовых, — хоть и родных. И не просто родных — как мы уже поминали, из документов явствует, что в 1881 году от апоплексического дара скончалась купеческая вдова и дочь бывшего городского старосты Александра Федорова Севергина, проживавшая на квартире родной своей матери Елисаветы Хворовой⁵⁸. Так что «предали» мальчика дед и бабка.

И — не легенда ли, что некий каторжанин так уж разоткровенничался с солдатом Васильевым, что даже до оказания им обещанной помощи сообщил все подробности о местонахождении клада? Кто знает… Ибо вот еще документ, правда, составленный десятью годами позднее: «Имею честь донести Вашему Превосходительству, что 20 сего марта содержащийся в местной тюрьме срочный арестант инородец Кузнецкого округа Леонтий Викентьевич Нарымов 57 лет нанес себе ножом несколько тяжких ран в живот и в горло…» — сообщает кузнецкий окружной исправник «по инстанциям»⁵⁹. Стало быть, условия содержания арестантов могли быть таковы, что на подробности о местонахождении клада не поскупишься…

Не все точно с датировкой домов Васильева в рассказе Куртукова? Возможно. Но Басаргина, усыновившая незаконного внука священника Тюменцева — уж точно не «вторичный источник». Она — у истоков события. Легенда об обогащении купца Васильева, возможно, и даже наверное, со временем приукрашена устрашающими подробностями; но — документы с отказом от своего купеческого слова? Но — темная история с «чумным мясом», так и не проясненная документом? Но — два пожара, о которых сказано выше? Нет, не любили в Кузнецке купца Васильева. И, похоже, было за что.

Каково, однако, было священнику Тюменцеву, сперва вынужденному принять «грех» дочери — незаконнорожденного внука, а затем взять в дом зятем сомнительного человека (честный на «повинной» девице скорее всего не женится, даже есть тесть столь почитаемый человек, как священник Тюменцев).

Говорят в народе «дыма без огня не бывает». Что-то да было истинного в страшной истории о сожжении трупа и о неправедном обогащении Васильева ворованным золотом. Еще говорят, что детские впечатления наиболее цепко удерживаются в памяти даже очень старых людей. Георгий Куртуков видел похороны купца Васильева мальчишкой. Его историю слышал от Басаргиной тогда же. Вряд ли что-то спутал, пересказывая. Мог ошибиться в деталях постройки дома. В сути событий — вряд ли. Вернемся к роману Блюммера «На Алтае»⁶⁰. Легенда о купце Васильеве разве не легла бы вполне органично в этот его куда как документальный роман о кузнецком золоте?

Впрочем, — к мнимости иных легенд мы еще вернемся.

И все-таки: был ли священник Тюменцев, любитель цветов, защитник детей («Дело об Антиминсах»⁶¹), искусный казуист (наследство купчихи Фамильцевой⁶²), отец «повинной» дочери и тесть потенциального преступника — был ли он счастливым человеком, пребывавшим в мире с самим собой? Он — который чем-то же привлек к себе доверие Ф. М. Достоевского, став адресатом его письма-автобиографии, читай исповеди? Какие глубины, какие нераскрытые «складки души» прозрел великий психолог в человеке, ставшем для него ближе ближнего, соединив его с избранницей «грозного чувства»…

1. В. Ф. Булгаков. Ф. М. Достоевский в Кузнецке // Сибирская жизнь. — 1904. — 10 октября.

2.См., напр., ГАТО, ф. 170, оп. 3, д. 2477, л. 1 — 9; ф. 3, оп. 2, д. 2438, л. 30, 93 — 96; ф. 170, оп. 3, д. 1994 и др.

3.Подробнее см.: М. Кушникова. Черный человек сочинителя Достоевского. — Новокузнецк, 1992.

8.И. С. Конюхов. Памятная историческая записка, или летопись, о городе Кузнецке с начала его основания и о некоторых событиях и о прочем, учиненное в надлежащие. — НБ ТГУ. — ОРК. — Витр. 783.

9. Вен. Булгаков. В том давнем Кузнецке… / Лит. обработка и послесловие М. Кушниковой. — Кемерово, 1991.

10. Л. П. Блюммер. На Алтае / Под ред. М. Кушниковой. — Новокузнецке, 1993.

19. ГАТО, ф. 170, оп. 3, д. 990, л. 1, 4; см. также ГАТО, ф. 170, оп. 1, л. 805, л. 3.

22.В. Ф. Булгаков, Ф. М. Достоевский в Кузнецке // Сибирская жизнь. — 1904. — 10 октября.

33.Вен. Булгаков. В том давнем Кузнецке… — Кемерово, 1991. — С. 196 — 202.

35.Достоевский. Материалы и исследования. — Т. 3. — Л., 1978. — С. 261.

38. ГААК, ф. 163, оп. 1, д. 28, л. 262; д. 31, л. 79; л. 34, л. 3, 4, 228, 229 (о Тюменцеве).

41. См. подробнее: В. Волчек, В. Тогулев. Письма иерея Тюменцева // Кузбасс. — 1992. — 22 мая.

46. О пожаре: ГАТО, ф. 3, оп. 2, д. 2232, л. 806, 845; Томские епархиальные ведомости. — 1884. — № 11, 14; Томские губернские ведомости. — 1884. — № 19.

49. Кузнецкая старина. — Вып. 1. — Новокузнецк, 1993. — С. 152 — 153.

50. См. клировые ведомости ГАТО. Их подробный список: НГКМ, Личный фонд В. Тогулева, связка 2, л. 2 — 7.

51.Кузнецкая старина. — Вып. 1. — Новокузнецк, 1993. — С. 154 — 156.

60.Л. П. Блюммер. На Алтае / Под ред. М. Кушниковой. — Новокузнецк, 1993.

61. М. Кушникова, В. Тогулев. Утраченное письмо Ф. М. Достоевского или… «Дело об Антиминсах» // Родник сибирский. — 1993. — № 14.

62. М. Кушникова, В. Тогулев. Спорное завещание купчихи Фамильцевой или… Поединок иереев // Родник сибирский. — 1993. — № 15.