|
Кузнецк
сто
лет
назад…
Сейчас
в
плоти
нового
города
уже
почти
нет
тех
незатейливо
нарядных
деревянных
строений,
которое
составляли
исторически
сложившийся
центр
старинного
уездного
городка.
А
тогда
здесь,
наверное,
не
раз
встречались
многие
герои
этой
книги:
и
писатель
Наумов,
и
смотритель
уездного
училища
Федор
Булгаков,
любитель-пчеловод,
известный
всему
уезду,
и
пребывавший
в ту
пору
в
ссылке
в
Кузнецке
известный
писатель
и
публицист
Василий
Васильевич
Берви-Флеровский.
Уроженец
Рязани,
выпускник
Казанского
университета
(1849 г.),
юрист,
близкий
по
взглядам
к
народникам,
В. В.
Берви,
взявший
впоследствии
литературный
псевдоним
Флеровский,
в 1862
году
за
революционную
деятельность
оказался
в
ссылке.
Более
тридцати
лет
состоял
он
под
надзором
полиции,
что
никак
не
помешало
ему,
по
заветам
Радищева,
«быть
твердым
мыслью».
Работы
по
философии,
социально-политические
и
экономические
очерки,
романы
–
более
пятидесяти
работ!
-
чередою
рождало
перо
ссыльного
писателя
и
мыслителя.
Его
книга
«Положение
рабочего
класса
в
России»
(1869 г.)
получила
высокую
оценку
Карла
Маркса:
«Положение
рабочего
класса
в
России»,
-
скажет
Маркс,
- это
первое
произведение,
в
котором
сообщается
правда
о
положении
в
России»
(К.
Маркс,
Ф.
Энгельс.
Соч. Т.
ХХ1У,
стр.
286-287).
Великий
основоположник
марксизма
назовет
эту
книгу
«настоящим
открытием
для
Европы».
Более
того,
он
специально
выучится
русскому
языку,
чтобы
прочесть
ее в
оригинале.
Отмечая,
что «она
в
некоторых
местах
не
вполне
удовлетворяет
критике
с
точки
зрения
чисто
теоретической»,
Маркс
писал
Энгельсу:
«… во
всяком
случае
– это
самая
значительная
книга,
какая
только
появилась
после
твоего
произведения
о «Положении
рабочего
класса
в
Англии».
На
полях
книги,
которую
читал
Маркс,
им
оставлено
немало
замечаний
и
пометок.
Изданная
в 1871
году
в
Петербурге
«Азбука
социальных
наук»
В. В.
Флеровского
вызвала
страстный
отклик
Льва
Николаевича
Толстого:
«Среди
писателей-радикалов
он (Берви-Флеровский)
самый
зрелый,
самый
умный,
у
него
в «Азбуке…»
очень
хорошо
доказано,
что
вся
наша
цивилизация
-
варварская,
а
культура
–
дело
мирных
племен…».
Политико-экономические
очерки
о
положении
крестьянства
в
Кузнецке
написаны
гневно.
В них
холодный,
трезвый
исследователь
постоянно
отступал
перед
страстным
литератором-публицистом,
пораженным
нищетой
и
бесправием,
подавленностью
человеческого
достоинства
и
личной
инициативы
у
кузнецкого
крестьянства.
В
запальчивости
он
пишет:
«В
Кузнецке
существуют
уездные
и
приходские,
и
женские
училища,
в
которых
воспитываются
дети
чиновников
и
писцов.
Что
же
касается
до
детей
мещан,
то
неджентльменские
сердца
их
родителей
находят,
что
им
некогда
учиться
наукам,
которые
не
принесут
им
никакой
практической
пользы,
и
потому
просили
начальство
закрыть
училища,
как
бесполезные.
По
крайнему
моему
разумению
они
были
правы».
Он
пишет:
«Я
полагаю,
что
для
крестьян
Кузнецкого
округа
смотритель
училищ
(здесь
имеется
ввиду
Федор
Алексеевич
Булгаков
– М. К.)
был
несравненно
полезнее,
чем
все
училища,
потому
что
он
был
специалист
в
деле
пчеловодства…».
Когда
Берви-Флеровский
бичует
кузнецкого
мещанина
и
чиновника,
едва
ли не
самым
девственным
стимулом
его
было
глубокое
сожаление
о
потерянном
Человеке:
«Если
мы
бросим
взгляд
на
жизнь
города
и
окрестных
сел,
мы
увидим
и тут
и там
царство
безотрадной
рутины…
Чего
еще
требовалось
от
природы?
Много
ли
стран
так
богато
награждены
ею? В
такой-то
обстановке
живет
несчастное
и
бедствующее
население…
Пока
крестьянина
можно
будет
наказывать
телесно,
не
только
по
суду
за
важные
преступления,
но и
за
маловажные
вины
– за
бедность,
до
тех
пор
он
будет
раб в
душе,
он
будет
чувствовать
себя
жалким,
униженным
парием,
чувство
собственного
достоинства
будет
для
него
не
доступно…
Жертва
беспощадного
унижения,
он
держит
в
таком
же
рабстве
свою
жену
и все
свое
семейство
и
воспитывает
детей,
всасывающих
с
молоком
матери
раболепие
и
пороки».
Вспомним
–
разве
не
подобное
же
впечатление
записал
А. Н.
Радищев,
возвращаясь
из
сибирской
ссылки…
Какие
гневные,
какие
горькие
и
обличающие
слова
о
рабстве,
порождающем
рабство!
И
если
Берви-Флеровский
идеализирует
сельскую
общину
и
панацеей
от
всех
социальных
бед
считает
бесплатное
обучение,
выкуп
крестьянами
помещичьей
земли,
возрождение
и
укрепление
сельской
общины,
-
простим
ему
это
заблуждение.
От
него
нас
отделяет
столетие,
и
пером
его
руководило
глубочайшее
и
закономерное
сочувствие
просвещенного
человека
униженному,
нищему
и
темному
российскому
крестьянству.
Для
нас
же,
помимо
общей
значимости
его
очерка
о
Кузнецке,
в нем
–
бесценные
сведения.
Они
приближают
к нам
маленький
уездный
город,
его
образ
жизни
и его
социальные
проблемы
столетней
давности.
Итак,
- «есть
две
причины
бедности
сибирского
крестьянина
– это
тяжелые
прямые
подати
и
невежество».
Невежество,
столь
обличительно
поминаемое
Радищевым,
Наумовым,
Достоевским…
Берви-Флеровский
пытался
провести
некую
параллель
с
Америкой,
где
образованное
сословие,
по
его
расчетам,
составляет
шесть
человек
на
тысячу
жителей.
Эти
люди
делают
-
каждый
свою
тысячу
человек
–
грамотными
и
развитыми
людьми.
В
Кузнецком
округе
все
обстоит
иначе.
Здесь
«одних
чиновников
и
духовенства
приходится
более
шестнадцати
человек
на
тысячу,
следовательно,
они
должны
были
бы не
только
сделать
окрестных
жителей
грамотными,
но и
распространять
между
ними
более
тысячи
номеров
газет».
Ничего
этого
Берви-Флеровский
в
Кузнецке
не
нашел.
Выходило,
что «людей
слишком
довольно,
мало
деятельности
или,
лучше
сказать,
их
деятельность
бесплодна».
Одна
девушка
попросила
Берви-Флеровского
научить
ее
читать.
Но
для
чего?
«Я
буду
этим
зарабатывать
много
денег,
я
буду
читать
над
умершими,
и мне
за
это
будут
платить.
У нас
во
всем
околотке
нет
ни
одного
человека
способного
это
делать».
Описания
Кузнецка
у
Берви-Флеровского
как
бы
уводят
нас
на
страницы
«Дядюшкиного
сна»
Достоевского,
мы
вдруг
подспудно
угадываем
исправника
Канаева
(Катанаева),
описанного
у
Наумова,
мы
встречаем
Федора
Алексеевича
Булгакова,
смотрителя
уездного
училища,
о
котором
мы
еще
расскажем.
«Глухо
и
темно
было
в
нашем
городке
лет
пятнадцать
тому
назад:
об
интеллектуальной
жизни
не
было
и
помину».
Но
ведь
это
как
раз
время,
когда
в
Кузнецк
приезжает
М. Д.
Исаева
и с
каждой
почтой
шлет
Достоевскому
в
Семипалатинск
свои
кузнецкие
впечатления.
«Исправник
обирал
инородцев,
горный
управитель
–
вверенных
ему
крестьян,
городничий
сидел
в
своем
правлении».
Но
вот
же
они,
персонажи
рассказов
Наумова!
Мы
только
что с
ними
встречались
в «Горной
идиллии»,
в «Паутине».
Как
они
жили?
«Все
это
жило
очень
просто,
в
домах,
иногда
не
отличавшихся
по
наружности
от
крестьянских,
ездило
в
крестьянских
санях,
в
воскресенье
появлялось
на
базаре
в
нагольном
тулупе
и
валяных
сапогах,
а
затем
пило
и
пило…».
А вот
и
смотритель
уездного
училища
Ф. А.
Булгаков,
отец
Валентина
и
Вениамина
Булгаковых,
к
которым
мы
еще
вернемся:
«Смотрителем
был
человек
способный,
остроумный
и
даже
ученый;
среди
этой
безнадежной
тяжелой
атмосферы
он
также,
наконец,
запил,
загубил
свои
силы
и
умер
в
отставке».
Идут
годы.
В
Кузнецке
– «перемены».
«Явились
новые
люди,
свежие
силы.
И что
же? По-прежнему
там
оказались
три,
четыре
человека
из
университета,
по-прежнему
играли
в
карты
и
пили,
и вся
разница
заключалась
в том,
что
стали
играть
в
более
высокую
игру».
Не
отголоски
ли
судьбы
учителя
Васи
из «Дядюшкиного
сна»
находим
мы у
Берви-Флеровского:
«Уездный
учитель,
горячий
юноша,
недавно
окончивший
курс
в
местной
гимназии,
стал
мечтать
о
воскресной
школе,
о
заведении
библиотеки…
Юноша
читал
неутомимо
и
выработал
из
себя
энциклопедиста».
Но
разве
Мария
Александровна
Москалева
не
возмущалась
падением
нравов
– и
все «из-за
этого
Шекспира!».
Каков
же
конец
противостояния
учителя
местному
обществу?
«Юноша,
уездный
учитель,
остался
один
со
своим
стремлениями
мысли
и
дела,
никто
о нем
более
не
думал,
он
был
последняя
спица
в
колеснице.
Он не
хотел
преклоняться
перед
проповедниками
чванства
и
роскоши,
он не
признавал
их
величия
и
глубоко
оскорбил
их
этим.
Они
его
отвергли
и
уничтожили».
Но
разве
не
умер
в
нищете
учитель
Вася
у
Достоевского?
И кто
теперь
скажет
– не
знал
ли
Берви-Флеровский
историю
учителя
уездного
училища
Николая
Борисовича
Вергунова,
одного
из
участников
кузнецкой
драмы
Достоевского.
Ведь
разыгралась
она
так
незадолго
до
появления
Берви-Флеровского
на
кузнецком
горизонте…
«Я
здесь
живу,
как
губернаторша,
-
писала
жена
мирового
приятельнице
в
губернский
город,
- все
здесь
мне
поклоняются,
а я
редко
кого
посещаю»,
-
читаем
мы у
Берви-Флеровского.
Но
разве
не
могла
быть
такая
фраза
в
письме
Москалевой,
и
разве
в «Дядюшкином
сне»
не
описаны
«важный
счет
визитами,
чванство
и
азиатская
пышность
– вот
что
сделалось
знамением
нового
времени».
Берви-Флеровский
отмечает
крутое
изменение
нравов
в
Кузнецке,
причем
не в
лучшую
сторону,
хотя,
казалось,
внешние
признаки
цивилизации
и
наводнили
маленький
глухой
городок.
Он
писал:
«Чиновники
устыдились
прежних
своих
нравов,
розвальней,
нагольных
тулупов
и
валяных
сапог…
Прежде
это
общество
глохло
и
только,
оно
потопляло
свои
потребности
в
вине,
убивало
свое
время
за
картами;
теперь
оно
действовало
под
влиянием
жгучей
страсти,
которая
доводила
его
до
болезненных
ощущений.
Чванство,
властолюбие,
желание
возвыситься
роскошью,
страсть
к
удовольствиям
пучили
и
заедали
его».
В это
самое
время
кузнецкий
«честный
обыватель»
Иван
Семенович
Конюхов
отмечал
в
горечью
в
своей
летописи
города
Кузнецка
то же
явление:
стремление
к
роскоши
и
потерю
простоты
нравов.
Но об
этом
– в
другой
главе.
После
знакомства
с
работой
Берви-Флеровского
«Положение
рабочего
класса
в
России»
К.
Маркс
напишет,
что
из
этой
книги
прямо
следует
неизбежность
«страшной
социальной
революции
в
России».
Сам
же
автор
книги
в 1894
году
приходит
к
выводу
о том,
что «коммунизм
есть
высшая,
наиболее
нравственная
форма
общественного
сожительства».
Именно
в
дремотном,
мещанском
Кузнецке
черпал
новые
впечатления
от
меняющейся
российской
действительности
мыслитель
и
публицист,
который
напишет
потом
в «Азбуке
социальных
наук»:
«Россия
скорее
всякой
другой
страны
могла
бы
сделаться
тем
центром,
откуда
сознательные
социальные
организации
могли
бы
распространиться
по
свету».
<<Назад
Далее>>
|
