|
В 1858 году уроженец Тобольска Николай Наумов, закончивший всего три класса
Томской гимназии, написал свой первый рассказ «Случай из солдатской жизни».
Знакомство с солдатской жизнью для Наумова началось намного раньше, когда ему
было всего семь лет и отец его служил в Омске прокурором. Дом выходил на
площадь. Здесь шли учения, здесь же солдат
секли розгами и шомполами. Много позже писатель Наумов расскажет о своих
воспоминаниях про то, как «далеко разносились крики терзаемых жертв», и
признается: «Я и теперь без содрогания не могу вспомнить эти сцены. Я плакал,
забивался в подушку, чтобы не слышать барабанного боя и раздирающих душу
криков». В 1860 году Наумов поступил вольнослушателем в Петербургский
университет. И года не потребовалось, чтобы неизбежная поляризация толкнула его
к сверстникам, которые были наиболее созвучны ему по образу мыслей.
Он участвовал в студенческих демонстрациях, сблизился с кружком каракозовцев
и в 1862 году был арестован по подозрению в принадлежности к революционному
обществу «Земля и воля». Улик не было – его освободили. Арест минул, образ же
мыслей остался неизменным. В 1864 году Наумов возвращается в Сибирь. И вот
выдержка из письма: «В течение девятилетней службы крестьянским чиновником в
двух округах Томской губернии, Мариинском и Томском, я изо дня в день, по свежим
впечатлениям записывал все, что доводилось мне подметить и слышать!» А подмечал
он многое, что лишь ждало воплощения в строки. После недолгого пребывания в
Петербурге он вновь приезжает в родные края, и с 1864 года его жизнь тесно
связана с Сибирью.
Невелик был чин у Наумова, служившего в Кузнецке, Мариинске, Томске, но
работа вела его в самые глухие уголки Томской губернии, в гущу жизни, что для
писателя – большая удача. В Кузнецке Наумову удалось заглянуть за кулисы жизни
чиновничества той поры. Наумову-писателю интересны были жители Кузнецка, его
купцы и чиновники. Его знали в Тисуле и окрестностях, он был частым гостем в
нынешних Осинниках.
Восемь лет Наумов молчал, хотя в петербургских литературных кругах его знали
– редакции «Современника» и «Отечественных записок» охотно принимали его
рассказы. Но самые правдивые, самые щемящие в своей искренности работы Наумова
еще не созрели. Пока он лишь накапливал впечатления. Он нашел свою тему –
«безсудность» Сибири и угнетение крестьянской бедноты, разгул «сельского
барина»-мироеда и наглость местного «царька»-чиновника.
Свои размышления Наумов очень органично вписывает в ткань рассказов и очерков
– их немногим более тридцати, - вкладывая в уста своих героев.
В Осиновском улусе Наумов пробыл один день. Но впечатлений набралось столько,
что в бурном клекоте Кондомы ему слышались «стон и подавленные рыдания». Он знал
и любил Горную Шорию: «Мне стало больно за это добродушное, безжалостно
разоряемое и постепенно вымирающее племя», - пишет Наумов после разбирательства
дел в Горной Шории. В деревне Кокуй Кузнецкого уезда старик Сыслов рассказывает
писателю: «На тыщу-то чинов разве только один добродетельный выищется, да и тот
недолговечен в наших местах…».
В Осиновском улусе Наумову рассказали: «Здесь был исправником Иван Миронович
Канаев, так ведь такие капиталы нажил: во многие десятки тысяч!».
Невольно вспоминается сердобольное семейство кузнецкого исправника Ивана
Мироновича Катанаева (Канаев – лишь маскировка истинной фамилии), так
обласкавшее бедствующую М. Д. Исаеву, будущую супругу Ф. М. Достоевского.
Но уже в другой, непарадной, ипостаси видится предприимчивый кузнецкий
исправник, который был шафером на венчании Достоевского. Нажив большие тысячи на
скупке шкурок за фальшивые деньги у шорцев, он мог блеснуть - устроить свадьбу
на свой счет, тем самым умилив доверчивых кузнечан. И невольно салон Марии
Александровны Москалевой, мордасовской «львицы», отраженный в повести
Достоевского «Дядюшкин сон», наводит на мысль о кузнецком салоне Катанаевых.
Достоевский и Наумов дышали одним воздухом, и вещий взор писателя был
свойственен обоим… Катанаевых в Сибири был легион. Сибирь – «доходное
местечко».
Как никто, Наумов узнал сибирское «золотое дно». «Золотая лихорадка» охватила
таежные прииски. Вот что пишет Наумов: «Нигде так не развита система закабаления
рабочего, как на приисках, где за весь свой летний таежный труд работник выносит
в очистку лишь несколько рублей» («Еж»). Но вот сезон закончен, и приисковые
рабочие партиями приходят в Тисуль («Паутина»). Богатеют торговцы, наглеют
мелкие чиновники, таежного рабочего грабят, унижая и спаивая в кабаках. Потеряно
за пару недель все заработанное за лето, остается лишь горькое сокрушение. Вот
слова одного из героев рассказа: «Ты робишь, робишь, жисть кладешь, и все ты
нищий, а другой за твое здоровье, сложа руки, в прохладе живет. Неужто так
должен жить человек?».
В архиве Наумова сохранился черновик докладной записки 1884 года, когда он
служил в Мариинске непременным членом по крестьянским делам. Он предлагал
«предоставить крестьянским обществам право выдворять по приговорам поселяющихся
в селах и деревнях мещан и купцов, замеченных в каких-либо предосудительных
поступках». Так просто представлял он себе борьбу в народившимся кулачеством. В
одном из своих писем к Г. Н. Потанину 21 августа 1894 года Наумов не скрывает
растерянности. «не лень одолевает меня, - пишет он, - а усталость, глубокое
разочарование во всем, во всем. Вступив в жизнь в 60-е годы, тяжело, ох как
тяжело пережить 90-е… И будет мой голос диссонансом среди хора новых певцов. Так
уж лучше молчать, молчать. Молчать».
Но он не молчал, и к тому же был неправ в собственной оценке. Вопреки мнению,
что после 1894 года он ничего не писал, его архивы показали, что Наумов до конца
дней своих не выпускал из рук усердного пера. В 1895-1897 гг. написаны «Тягун»,
«Раздел», «Таежные коноводы»… Именно в пору мнимого молчания написаны такие
строки: «Не объясняется ли подобными побуждениями то грустное апатичное
равнодушие к жизни, каким отличается русский простолюдин, не в них ли искать
объяснения и того давно подмеченного факта, «что он не любит умирать свой
смертью!». То срубит он в лесу дерево и, видя, что оно прямо падает на него, не
догадывается отскочить в сторону, и пришибет его деревом. Другой с высокого
стога сена покатится… прямо на вилы, стоящие около него… и навылет пропорет ими
живот. И нужно посмотреть потом, как умирает он. Вы не услышите ни одного стона,
ни одной жалобы или сожаления о преждевременно угасающей жизни, только пред
священником, привезенным для напутствования его, и пред собравшимися мирянами он
тихо проговорит: «чтоб никого не обвиняли в его смерти». Подобных случаев, где
человек как будто бы нарочно напрашивается на смерть, ищет только удобного
повода к ней, слишком много… и что более всего бросается в глаза людей, близко
знакомых с бытом народа, - это то, что все они повторяются чаще всего весной, в
самое тяжелое в быту его время» («Крестьянские выборы»). И в противовес этим
строкам – другие, дающие нам, кстати, неожиданные сведения о Томском
железоделательном заводе, который действовал на реке Томь-Чумыш с 1771 по 1864
год в селе Томское, близ Прокопьевска.»… По странному стечению ли обстоятельств
или с предложенной заранее целью, передние ряды толпы, примыкавшие к дверям,
ведущим в волостную присутственную комнату, исключительно состояли из бывших
мастеровых упраздненного Т… завода – самого беспокойного элемента населения,
выработанного печальными условиями жизни. Все они с детства выросли под игом
обязательных работ и сурового дисциплинарного обращения, закалившего их до
полной бесчувственности к физическим страданиям. Тяготевший над ними в былые дни
гнет не забил их, как бы следовало ожидать, но развил в каждом из них стойкую
самостоятельность, готовность оппонировать не тупо, а во имя убеждения,
выработанного осмысленным пониманием дела. Этот, за немногим исключением,
грамотный народ, озлобленный экономическими условиями, в какие он был поставлен,
был не безопасен».
В 1893 году в одном из своих писем он сообщает: «Пишу теперь «Сцены из жизни
темного люда». Боюсь, что они не увидят белого света… до того уже убита во мне
вера в сое самодовлеющее творчество». Однако, как бы после снятия внутреннего
запрета, публикации следовали одна за другой, притом с неизменным успехом. В
«Русском богатстве» - «Картинки с натуры», в «Алтайском сборнике» -
«Сарбыска»…
Н. И. Наумов, незаслуженно забытый сейчас литератор, был тонким наблюдателем.
Произвол и злоупотребление, грабеж и насилие – таким он воссоздает в своих
произведениях климат, в котором трудовой народ горько и дремотно влачит
каторжную и разгульную жизнь в цепких тисках «казны», чиновников, кулаков,
торговцев, золотопромышленников.
Взгляды Наумова были близки и понятны читателям его времени Рассказы о
деревенских правдоискателях и бунтарях нравились людям шестидесятых годов
узнаваемостью ситуаций и подхода к ним.
Высоко ценил творчество Наумова Г. В. Плеханов и особо отмечал его
популярность в 70-х годах, в первую очередь выделяя рассказ «Умалишенная» из
сборника «Сила солому ломит». В историю литературы Николай Иванович Наумов вошел
как писатель-народник. Рассказы его – истинная летопись Кузнецкого уезда до и
всей Томской губернии столетней давности. Он как бы явился в эти края на смену
только недавно отбывшему из Сибири Достоевскому, чтобы продолжить его наблюдения
со своей особой позиции.
В Мариинске на улице Ленина стоят рядком, перемежаясь друг с другом,
деревянные и каменные здания. Многие из них были «присутственными» и наверняка
еще помнят Наумова, чиновника по крестьянским делам.
А вот описание центра Тисуля в рассказе «Паутина».
«Общий вид села, особенно с вершины холма,
напоминал своею формою подкову, упиравшуюся своими обоими концами в обрывистый
берег реки Т…ь, по имени которой называлось и само село. Посредине села стояла
высокая каменная церковь, и купол ее, обшитый белой жестью, ярко горел теперь от
солнечных лучей. Спустившись с холма, мы въехали в широкую прямую улицу,
обнесенную по обеим сторонам низенькими, иногда покосившимися и вросшими в землю
избешками, среди которых то по одну, то по другую сторону улицы неожиданно
вырастал перед глазами высокий одноэтажный или в два этажа дом с балконами,
покосившимися на затейливо выточенных колоннах, с резными, ярко раскрашенными
ставнями и плотными деревянными заборами. Странный контраст представляли
подобные дома, высившиеся среди убогих соседей своих, изнуренных летами и
непогодами. Они походили как будто на новые, яркие заплаты, нашитые на ветхом
рубище нищего, и своею вычурной красотой только сильнее оттеняли убогий и
невзрачный вид лепившихся около них лачуг».
В Тисуле на улице Ленина по сей день сохранился своеобразный комплекс того
времени – каменные здания второй половины Х1Х века: аптека (бывший купеческий
дом), кинотеатр (бывший магазин), магазины детских, промышленных и
продовольственных товаров (прежде – жилые дома). Именно здесь, в этих местах, в
этом климате, среди этих стен разыгрывались драмы приисковых рабочих, так
достоверно описанные в рассказах Н. И. Наумова, и поэтому весь комплекс этот
можно условно назвать «комплексом Наумова» и- безусловно – считать мемориальным,
тесно сопряженным как с биографией, так и с литературным наследием писателя.
Здесь, также как и в Мариинске, Тисуле и Осинниках, должно отметить улицы,
связанные с именем Н. И. Наумова. Мемориальной доске с именем первого сибирского
писателя, обратившегося к теме Кузнецкой земли, давно уже место и в
Старокузнецком районе Новокузнецка, где он жил и где пока дом его не
найден. <<Назад
Далее>>
|
