|
ВОКРУГ ОБЩЕСТВЕННОЙ И КНИГОИЗДАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
АВТОРОВ
(
рецензии, анонсы, отклики друзей и
недругов, а также личные письма как интимный духовный «срез» круга
общения)
Страница 1 из 3.
[
01 ] [ 02 ] [ 03 ]
1. Статья Юрия Юдина
«Духовность не порок»
(« Кузнецкий край», 24
февраля 2000 г.)
Книжки «присяжных» кузбасских архивистов и краеведов Мэри
Кушниковой и Вячеслава Тогулева выходят в последние годы с похвальной
регулярностью, хотя издательская их история, как водится, не без препон. Даром
что нынешние их соавторы — глава департамента культуры АКО В. Бедин и начальник
областного архивного управления — при изрядных должностях, а сама идея серии
«Страницы истории города Кемерово» некогда была встречена благосклонною
поддержкой кемеровского мэра В. Михайлова… Вчуже понятно, что отдел культуры
Кемеровской городской администрации хотел бы видеть историю родного города если
не парадной, то хотя бы политически корректной. Однако фактура пуще неволи:
есть-пить не просит, но и на дефиле не пускает.
Архивные находки авторов сами по себе естественным образом
складываются в чрезвычайно выразительную панораму, так что смешение дискурсов
(оба тома густо прослоены полемическими и публицистическими интонациями)
выглядит даже несколько наивно: так подросток из класса для вундеркиндов, не в
силах сдержать эрудицию, пускается разъяснять заведомо очевидные вещи… Однако
это как раз тот случай, когда совсем нетрудно отделить злаки от корнеплодов,
ежели под вершками подразумевать соревнование в добродетели, а под корешками —
склонность к установлению истины. Впрочем, у этого способа повествования есть
благородный прообраз: древнеримские АННАЛЫ (Корнеллий Тацит, опираясь на
традицию, также не мыслил себе исторического повествования без прямой приправы
моральных сентенций)… Именно этот азарт — впрочем, вполне понятный и
добросовестный — побудил когда-то Кушникову и Тогулева выделить в жизни и
творчестве Федора Михайловича Достоевского, царство ему небесное, особенный
КУЗНЕЦКИЙ ПЕРИОД — даром что будущий классик провел когда-то в захолустном
Кузнецке в общей сложности менее месяца (зато тем временем успел влюбиться,
жениться и, таким образом, претерпеть некоторую перемену участи)…
Третий том серии «Страницы истории города Кемерово» в основном
посвящен героической и злополучной АИК «Кузбасс» (лишь последний раздел —
небольшой по объему и чисто публикаторский — содержит служебный дневник за
1959-63 гг. некоего Григория Ярового — как можно понять из контекста, партийного
чиновника, ведающего делами религий; должность автора дневника и сведения о нем
нигде почему-то не приводятся, хотя сама публикация снабжена подробным именным
указателем).
Другая рецензируемая книга — «Кемерово и Сталинск» — вполне
отвечает авторскому определению жанра («панорама провинциального быта»):
панорама действительно развертывается пестрая, но объемная (хочется сказать,
стереоскопическая). Авторы по большей части озабочены не индустриализацией и
т.п., но историей нравов; оттого производственные и градостроительные победы и
свершения зачастую перечисляются скороговоркой, а доносы и процессы, напротив,
живописуются развернуто. Так что общая картина может показаться и впрямь
тенденциозной; но повторять давно известные вехи парадной истории в их положении
представляется избыточным: и так уж певцов было предостаточно, от историков
академического склада до видных поэтов-соцреалистов… Между прочим, в приложении
к фолианту дается републикация книжки начальника Кунецкстроя и впоследствии
директора КМК Семена Франкфурта под названием «Рождение человека и стали»;
там-то уж пароксизмов яростного энтузиазма и примеров героических свершений
предостаточно; правда, надо отдать автору должное, они соседствуют с откровенным
признанием неудач и ошибок.
Обе книжки, несомненно, хороши тем, что развенчивают либо
существенно уточняют многие мифологемы. В качестве примера и чтобы дать
представление об этом чтении, проиллюстрируем некоторые из них в виде словарных
статей.
АМЕРИКАНСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ. Изделие советской пропаганды,
реализованное, по замечанию культуролога Георгия Хазагерова, исключительно в
виде карикатур на страницах «Правды» и «Крокодила», рисующих вымышленную
действительность, задуманную как антипод СОВЕТСКОГО ОБРАЗА ЖИЗНИ; нынче
подверглось анимации и претворению в жизнь под звонкими титулами ВЕСТЕРНИЗАЦИИ и
РЫНОЧНОЙ ЭКОНОМИКИ… Атрибуты АОЖ — социальные контрасты (небоскребы и трущобы);
звериный оскал капитализма (нынче называемый КРУТИЗНОЙ); суд Линча и
ку-клукс-клан; сексуальная отъявленность; смертельный страх перед советскими
достижениями…
Аббревиатура АИК первоначально расшифровывалась как
АМЕРИКАНСКАЯ ИНДУСТРИАЛЬНАЯ КОЛОНИЯ и уже с отъездом большинства американцев (и
постепенной утратой самостоятельности) превратилась в АВТОНОМНУЮ. Американцы —
что спецы, что квалифицированные рабочие — действительно жили на порядок лучше
местного населения, первым делом озаботившись постройкой приличного жилья и
налаживанием нормального снабжения; впрочем, и производительность труда их была
на порядок выше… С точки зрения свободы нравов они по сравнению с щегловским
отпетым пролетариатом производят скорее впечатление пуритан, даром что колония
состояла, как убедительно оказывают авторы, преимущественно из людей авантюрного
склада, с необыкновенной легкостью меняющих страны пребывания… Случаи САМОСУДА
(осуществляемого, впрочем, исключительно щегловскими обывателями) в описываемое
время нередки, но жертвами их были не чрезмерно крутые иностранцы (хотя зависть
и ненависть к ним были вполне ощутимыми), но преимущественно казахи, бежавшие в
наши места от голодомора и обвиняемые облыжно в людоедстве… Наконец, страх перед
ДОСТИЖЕНИЯМИ АИК испытывали преимущественно местные партийные власти и ГПУ;
интересно, что, неуклонно подвергая колонистов принудительной советизации, они
тем не менее активно препятствовали их отъезду на родину. Вывод коллектива
авторов «Страниц истории»: сквозь мелкую сволочь перманентных дрязг проступают
контуры СТОЛКНОВЕНИЯ ЦИВИЛИЗАЦИЙ… Мы же, в духе культового этнографа Льва
Гумилева, готовы назвать это новообразование на теле Отчизны типичною ХИМЕРОЙ;
тем более что АИК, как выясняется, испытывала очевидные трудности со сбытом
основной своей продукции — угля.
БОРЬБА. Инспирированное Сталиным УСИЛЕНИЕ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ
описано многократно; авторы обеих рецензируемых книжек приводят массу живых
подробностей, в совокупности изображающих борьбу, что на политическом, что на
бытовом уровне, как фетиш и самоцель.
Запоминаются признания упомянутого Семена Франкфурта на одном
из ритуальных собраний: дескать, его личная борьба с врагами народа и
вредителями может быть разделена на три этапа… Впрочем, ухищрения в области
марксистской диалектики не уберегли первого директора КМК от расстрела в
1937-м.
ВОЖДИ. Партийные и советские руководители Щегловска-Кемерова и
Кузнецка-Сталинска со страниц обеих книжек предстают вполне ортодоксальными
фигурами; на их фоне интересен портрет лидера АИК Себальда Рутгерса, человека
прекраснодушного и непрактичного, озабоченного в первую голову
представительскими функциями, политическими и административными ресурсами как
залогом существования колонии — явно в ущерб производственным интересам — и
проводящего почти все время в путешествиях в Москву и обратно…
НОВЫЙ БЫТ. ПРОСТОТА ХУЖЕ ВОРОВСТВА: в Мариинском уезде в 1921
году у священника села Боготол Аркадия Коронатова реквизируют пианино
«…поскольку в Народном доме пианистов аж 5 человек и без пианино Нардом не может
существовать»… СЕКСУАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: совещание агитпартколлегии Щегловского
горрайкома от 19 мая 1925 года; повестка дня — «Новый быт и половые
взаимоотношения»; тов. Новоселов останавливается подробно на последствиях
необузданной половой жизни (сифилисе, триппере, абортах); тов. Иванов указывает,
что со стороны РКСМ принимались меры: были прочитаны две лекции. ЖИЛИ-БЫЛИ:
пленум того же горрайкома 29 декабря 1926 г.: «Планового распределения жилья не
было. Печи скверные. 28 бараков требуют капитального ремонта, 8 домов требуют
исключения из списков пригодных к жилью. (…) Не хватает 1500 табуреток, 46
столов, 62 кроватей, требуются углярки и шумовки. Уголь подвозится нерегулярно.
Нет выгребных ям и водосточных канав. Бывшие погреба обваливаются, и из них идет
невозможное зловоние. (…) В квартирах держат домашний скот. Секретарь горкома
тов. Лондон предлагает удалить животных из жилищ. На пленуме предложено оснащать
бараки не деревянными, а железными кроватями, так как в деревянных во множестве
разводятся клопы».
ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ ВСЕЙ СТРАНЫ. Этой мифологеме уделено
непростительно мало места, вплоть до того, что термин ЛАМПОЧКА ИЛЬИЧА мелькает
на страницах лишь пару раз. Столь же редко упоминаются ФИЗКУЛЬТУРНИКИ; чуть
поболее внимания уделено СТАХАНОВЦАМ.
…Впрочем, как уже упоминалось,
наши историографы в большей степени озабочены не материально-телесною стороной,
но нравственно-духовною изнанкой. Сказалось, вероятно, и давление материала;
архивные протоколы и комплекты старых газет насквозь пропитаны сочной
идеологией. Нужды нет; пусть никто доселе не мог объяснить удовлетворительно,
что такое эта пресловутая ДУХОВНОСТЬ, но уж, наверное, не порок.
Иное дело, что политический задор авторов иной раз и впрямь
напоминает метание бисера перед пресловутыми животными, столь близкими чисто
физиологически к человеку, с тою разницей, что никогда не смотрят на небеса.
Убеждать невменяемых — неблагодарное занятие, а известная инфляция
публицистического бисера не позволяет претендовать даже на широту жеста…
Нравы же человеческие меняются крайне медленно. Вряд ли мы,
прямые исчадья развечанных поколений, в глазах потомков будем выглядеть много
привлекательней людей 20-30-х годов; пожалуй, иллюзий у нас было поменее, зато и
светлые идеалы начисто отсутствовали. Не считать же таковыми в самом деле РЫНОК
или КРУТИЗНУ…
Не надобно быть пророком, чтобы предречь рецензируемым книжкам
долгую и завидную судьбу — хотя бы потому, что других нету. Не надобно быть
угадчиком, чтобы предсказать, что больше всего потомков заинтересует
фактографическая сторона дела. Труды Кушниковой, Тогулева и их соавторов, при
всех издержках, называются словом ПОДВИЖНИЧЕСТВО — пускай оно нынче и несколько
девальвировано многократным употреблением всуе. А сбалансированную и политически
корректную историю Кузнецкого края еще найдется тьма охотников
написать.
2. Статья О. Ивановой «Поднимись над малой сутью»
(«Надежда», 30 декабря 1992 г.)
Даже в таком городе, как Кемерово, бытуют легенды. О Мэри
Моисеевне Кушниковой я впервые услышала именно в легендарной транскрипции. Есть,
мол, в нашем городе настоящие интеллигенты, то ли писатели, то ли ученые, долго
жили и работали в Китае. Квартира — словно музей — уставлена вазами, увешана
картинами. И сына какого-то китайского революционера они вывезли в Союз —
спасли. Муж жене в этой семье целует руки. И говорят они друг с другом не
по-нашему.
Уже потом, через много лет, я соединила этот рассказ с именем
Мэри Моисеевны. Романтический флер оказался, как ни странно, реальностью, за
исключением, может быть, сына революционера. Мэри Кушникова — филолог, историк,
искусствовед, краевед, журналист. Переводчица с двенадцати европейских языков,
автор нескольких книг. Работала на телевидении, сотрудничает в газетах.
Этот человек живет в мире, которые для многих — дальше, чем
Америка. Хотя и — через две улицы. Прикоснуться к нему относительно просто (в
этом доме радушны и гостеприимны). Но жить в нем дано далеко не каждому. Это
дом, где все настоящее — книги, картины, друзья, мысли, любовь. И работа. Та,
которая от пота — к счастью.
С уходом Юрия Алексеевича Мэри Моисеевна одна выполняет всю
работу по Дому — согревает приходящих добротой, дарит читающих ее материалы
драгоценными каплями Истины, поддерживает жизнь в картинах. Она редко выходит из
дома. Да и зачем? Здесь — ее мир.
«Автограф» дарит вам новогодний
подарок — в нашей традиционной рубрике встреча с Мэри Кушниковой.
«Он
научил меня…»
Они верили в судьбу. Называли ее Госпожа удача. Кажется, любили
друг друга всегда. Но должно было произойти множество событий, осуществиться
множество совпадений, чтобы они встретились. И то, что случается в нашей жизни
достаточно редко, произошло.
- Юрий Алексеевич научил меня
высшей радости жизни. Это особое состояние души, которое можно назвать парением,
полетом над землей. Пусть недолго и невысоко, но ты поднимаешься. И
возвращаешься на землю другим человеком. Это — всегда награда за долгий и тяжкий
труд.
Он научил меня идти до конца. Во всем, чем бы я ни занималась и
в правоте и необходимости чего была уверена.
И еще одной прекрасной вещи научил меня Ю. А. — самый умный и
самый сильный всегда извиняется первым, даже если он прав.
Весной он не приходил домой без цветов… Когда я засиживалась
допоздна, а он уходил на работу, мы писали друг другу нежные и смешные
записки…
Мы прожили счастливейшие годы в Алма-Ате, да и в Кемерове, куда
приехали в 73-м. Но потом стало много сложнее. Для Ю. А., а значит, и для меня
пришли тяжелые времена. Ничего кругом никому не нужно, а он не встает из-за
стола — работает, ищет и, главное, находит новое в своей физико-химии. Ему
говорили: ну чего тебе не хватает?! Сиди спокойно и получай свою зарплату. Но он
не мог.
Я провожала его каждое утро как на костер. Уже в дверях
проводила по его спине руками, открывала нашу скрипучую дверь и ждала, когда
откроется входная. Он должен был услышать, как скрипит дверью, ждет его обратно
наш дом. В последние годы у него развилась серьезная болезнь сердца, и я никогда
не знала, вернется ли он домой. Наверное, я молилась. И он возвращался. На
несколько лет дольше приговора врачей. Это было счастье. Мы садились за стол в
холле и начинали выкладывать друг другу все свои новости и горести.
Мы пообещали друг другу, что, если один из нас уйдет раньше,
другой не останется жить. А я, вот видите, осталась, не сдержала слова. Врач Ю.
А., моя подруга, оказалась права: нельзя, не на кого бросить маму, воспитанника
нашего Дюсэна. Жить, нести двойную ношу без него было тяжелее, чем уйти, и я
осталась.
Но на парном надгробии, установленном на его могиле, дата
смерти у нас одна и та же. И это правильно. Той, какой я была с ним, меня уже
нет и не будет. Во всяком случае, и половины того, что я еще могла и должна была
сделать без Ю. А., я сделать не смогу. Как бы я ни старалась.
« Поднимись
над малой сутью»
Друзья Мэри Моисеевны говорят, что одна из сильных ее черт —
воля, организованность. Если она решила, что в двенадцать сядет за машинку,
можно не сомневаться — сядет и будет работать. В каком бы настроении ни
была.
Она не ждет вдохновения, она его зарабатывает.
- Когда мы приехали в Кемерово,
меня поразило здесь, как легко люди отрекаются от собственной культуры, от
прошлого. Меня уверяли — Кузбасс — край индустриальный, в газетах, по радио, на
телевидении только и слышно было: уголь, прокат, уголь, металл. Не верилось, что
духовная история края началась с создания в Кузбассе тяжелой промышленности и
двигалась только трудовыми рекордами. И я стала ездить. Нет, наверное, ни одной
интересной деревни, где бы не побывала, не говоря уже о музеях.
И с первых же маленьких открытий стала возникать настоящая, не
придуманная, богатейшая необыкновенными людьми, высокохудожественными
промыслами, связями с культурными вершинам, история Кузнецкого края. В 84-м
году, как итог почти десятилетней работы, вышла моя первая книга «Остались в
памяти края».
Эта земля стала мне родной… Моими стали ее болячки, ее
проблемы, ее радости. Я знала, что нашей области нужен музей Достоевского в
Новокузнецке, и мы воевали за него. Я видела, что все больше вреда приносит
людям развивающаяся промышленность, и мы начинали на телевидении цикл передач о
загрязнении среды «Совесть». Помню, тогдашний директор телестудии Вишневский
заранее меня оштрафовал — «чтобы потом, когда начнется скандал, сказать: мы ее
уже наказали».
Я чувствовала, как не хватает людям знаний о себе, о мире, в
котором они живут, и на телевидении появилась новая передача — «Душа вещей» —
что-то вроде бесед по истории культуры.
Шла великая борьба за каждую передачу, за каждую статью, за
каждое мало-мальски доброе начинание. Шла всегда, продолжается и сейчас.
Десять лет мы дружили с Иваном Селивановым. Это известный
художник. Не могу и не хочу называть его не примитивистом, ни наивистом. Он не
был ни наивен, ни примитивен. Писал мне: «О чем ты сейчас волнуешься?»
Так вот, его «открыли» у нас только после Парижа и Нью-Йорка.
Но домик-завалюшку в Прокопьевске так и не восстановили. Когда провисла крыша в
комнате, он жил на кухне, а оттуда, уже умирать, уехал в дом престарелых. Там о
нем «позаботились» — сделали отдельную избушку, все вещи в которой были
заклеймены инвентарными номерами. Да и не для него она была — для туристов и
журналистов. Его не смогли даже похоронить так, как он просил.
Сейчас я уже не воюю. У меня пора отшельничества. Сижу дома,
связь с внешним миром поддерживаю по телефону. Он помогает мне читать людей.
Видимо, когда нет маскирующих деталей, голос беззащитен. Ошибаюсь редко.
Дома еще и потому, что жизнь, которая идет за моими окнами и
дверью, мне не нравится. Страшная это жизнь. Наступили времена Достоевского.
Стресс стал естественным состоянием души. Постарайтесь приподняться над малой
сутью нашего разговора, вдумайтесь в большую. Что нас ждет? Какими мы будем?
Если знамение нашего времени Чикатило… Этот монстр — пусть маленьким кусочком —
во многих из тех, кто ходит по улицам. Но мы все о грустном. А скоро Новый год.
Надо бы о веселом, чудесном…
Как
в кино
Возвращаясь к словам об особом мире, в котором живет Кушникова:
вроде и двери в него открыты, а не войдешь. Или войдешь, но своим не станешь, не
приживешься. Надо иметь в себе «нечто». В этом мире люди встречают именно того,
кого должны были встретить. Жить там не просто, но живут там ярко, красиво. В
общем, по-цветаевски: «Чтобы все враги — герои! Чтоб войной кончался пир! Чтобы
в мире были двое: я и мир!». В жизни Мэри Моисеевны необычным стороннему глазу
кажется все:
- Мама у меня была необыкновенный
человек. В девяносто лет она каждое утро делала гимнастику у открытой форточки и
говорила мне, закутанной (вечно мерзну): «Я такой гнилушкой не буду». Не помню
ее без прически и маникюра. Добрый и очень умный человек… Во время войны, в
эвакуации в Казахстане, она воспитывала свою племянницу, мою двоюродную сестру.
Потом сестра вышла замуж за известного композитора — казаха. По обычаям, сила
которых велика и сейчас, первенца они должны были отдать старшему члену рода, у
которого не было наследника. Сына она отдала, а через некоторое время развелась,
вышла замуж вторично и уехала за границу. Сколько мы ни искали, не нашли ее
следов. Когда Ю. А. услышал эту историю, потерял покой, пока не отыскал
мальчика. Он учился в политехническом институте в Алма-Ате и ни слова не знал
по-русски. Так в нашем доме появился Дюсэн.
А хотите, расскажу историю одного изобретения Кушникова?
Началось все с собак. Мы же страшные были кошатники и собачники? Украшением
нашего дома был трехногий Лямик, гроза таксистов, когда-то неистовый любовник.
Он и лапу потерял из-за дамы сердца: кинулся ей наперерез трамваю. Дворняга из
дворняг, а держался сибаритом. Гостей встречал лежа на спине, лапки кверху,
водил глазами по сторонам — все ли успели налюбоваться? В один из жарких дней,
когда мы сидели на веранде, у калитки остановилась небольшая черная собачка. И
стояла очень долго. «Да она же в Лямика влюбилась!» — сказала мама. Мы ее
напоили, и Ю. А. стал угадывать имя. И когда назвал ее Тарашкой, собака села на
задние лапы, поджала передние и — запела! Потом мы узнали, что она сбежала из
цирка.
Лямик прожил с нами 20 лет, Тарашка — 18. Умерли они почти
одновременно. Мы снабжали чуть ли не весь город щенками и котятами, но однажды
принесли подарок и нам — крохотного той-терьера, настолько чистопородного, что
ноги у него были колесом — признак вырождения. Монтер сказал: «Или берите за три
рубля, или я его…». Ксения, наша соседка, друг и ветврач в одном лице,
отговаривала: «Подрастет, ходить не сможет…»
И вот он подрос. Жалко было смотреть на него. Недалеко от нас
находился институт онкологии. Наша знакомая, у которой там работали друзья,
нашла нам хирурга, тоже помешанного на собаках. Леонид Львович Шафранский, тогда
уже известный онколог, огромный, синеглазый, добрейший, посмотрел на нашего
больного и сказал: «Какой прелестный собачий ребенок! Сделаю я ему новые ноги!».
Операция длилась час сорок и прошла успешно. Но главное, что тогда состоялось
знакомство Шафранского с Кушниковым. После операции мы разговорились, и Леонид
Львович поделился: самая страшная беда саркомы в том, что ее нельзя
диагностировать на 100 процентов. Бывает, восемнадцатилетней девочке, спасая
жизнь, отнимают ногу, потом оказывается, что рака у нее не было. Нужен прибор,
использующий при диагнозе спектральный анализ. Есть один специалист, который мог
бы помочь, но он очень занят и вряд ли будет заниматься такими мелочами. Его
фамилия Кушников…
Кушников, который сидел рядом со мной на больничном диване,
отреагировал корректно, попросту не загорелся этой идеей — как раз готовил
докторскую диссертацию, ему действительно было совершенно некогда.
Я за него взялась. И напоминания о тех больных, которых мы
постоянно видели недалеко от нашего дома, оказалось достаточно.
Они работали ночами, эти двое одержимых, и в науке появилось
открытие Шафранского-Кушникова, которое потом получило медаль ВДНХ и спасло бог
знает сколько жизней…
А ведь вы тоже в своей газете занимаетесь спасением душ. Громко
звучит? Нисколько. Если вы достучитесь хотя бы до нескольких человек, это
великое дело. Значит, вы работаете на будущее…
Я немного занимаюсь астрологией. Гороскопы составляю достаточно
редко, для близких друзей, но на будущий год посмотрела. Так вот, в ближайший
год предполагается возврат к более упорядоченным отношениям — и человеческим, и
экономическим. Но эти отношения будут забронированными, закорсеченными. Вряд ли
такое упорядочение людей обрадует — ведь порядок неизбежно влечет за собой
ограничение собственной свободы. Но и по порядку мы стосковались.
А вот 94-й год будет совершенно противоположным — скинется
броня. Это будет вздох облегчения.
Какими бы они были оставшиеся нам с вами годы, пусть они будут
добрыми.
3. Из статьи Л. Ю. Галкиной «Себальд
Рутгерс — главный директор АИК-Кузбасс», помещающейся между 44 и 49-й страницами
в юбилейной брошюре «Сибирь — фронту»
(Материалы конференции, посвященной
55-летию Победы и проходившей в Кемерове 12 мая 2000 г.)
…Авантюрист, почти мошенник,
организовавший идеологическую обманку мирового значения, «герой», вопреки
хотениям которого в АИК было сделано все хорошее, глава семейного клана,
оказавшийся в Сибири в поисках экзотики — вот далеко не полный перечень
эпитетов, использованных для характеристики Рутгерса в «Страницах истории города
Кемерово». В этой связи вызывают недоумение заверения Л. Лопатина (см.
предисловие к третьей книге) в том, что «авторы не навязывают читателю своего
мнения, свои выводы дают в предположительной ИНТЕЛЛИГЕНТНОЙ (курсив наш) форме».
Очевидно, историкам, претендующим на роль демократов «второй волны», увы, так и
не удалось освободиться от привычки навешивать ярлыки. Занимаясь изучением АИК,
представляющей собой уникальное явление в отечественной и мировой истории, более
пятнадцати лет, считаю необходимым взвешенный, деликатный подход исследователя к
данной теме. Новые ответы на, казалось бы, решенные вопросы, несомненно, имеют
право быть, но они должны базироваться на непредвзятом, глубоком и всестороннем
анализе массива исторических документов, а не на навязчивом комментировании
отдельных материалов, исходящем из злобы дня или чьих-либо сиюминутных
интересах. Данная статья не ставит целью убрать «изъяны» с лица одного из видных
коммунистов, которых на западе, по утверждению авторов, по-видимому, разделяющих
это мнение, всегда считали «людьми второго сорта». Поскольку оголтелый
антикоммунизм чужд и отвратителен мне, как и воинствующий прокоммунизм, задача
состоит в том, чтобы представить спектр высказываний современников о Рутгерсе и
дать возможность каждому составить свое представление об этом неординарном
человеке…
…К сожалению, рамки статьи не
позволяют процитировать документы, опровергающие многие скоропалительные выводы
и предположения авторов «Страниц», идущих порой на прямое искажение фактов. При
чтении этих книг невольно вспоминаешь о «веселеньком», как говаривал Михаил
Шолохов, правиле, которое есть у истории, — все, что для предков правым было,
для потомков чаще всего неправым оказывается. Видно, мы и впрямь бездарные
ученики у истории, если продолжаем надеяться, что наше сиюминутное — это и есть
то, что устроит всех во все времена.
4. Комментарий М. Кушниковой и В.
Тогулева к статье Л. Ю. Галкиной из юбилейной брошюры, приуроченной к юбилею
Победы
1. Внесем уточнение: авантюристом,
мошенником и прочими нелестными эпитетами награждали Рутгерса не авторы «Страниц
истории города Кемерово», а современники Рутгерса, знавшие его довольно близко.
Это вполне однозначно вытекает из опубликованных нами документов, писем и
исповедей колонистов.
2. Нигде и никогда авторы «Страниц
истории» не писали о том, что ВОПРЕКИ ХОТЕНИЯМ РУТГЕРСА В АИК БЫЛО СДЕЛАНО ВСЕ
ХОРОШОЕЕ. Напротив, если представлялась возможность, авторы подчеркивали не
только отрицательные, но и положительные стороны бытования Рутгерса в России.
Нами, например, неоднократно подчеркивались очевидные заслуги Рутгерса в борьбе
с местной кемеровской партократией, с желаниями ликвидировать автономию АИК (по
крайней мере, в период до весны 1926 года) и превратить АИК в обычный советский
трест. Не бывает людей однозначно «хороших» или «нехороших». Человек соткан из
противоречий. и мы задались целью эти противоречия подчеркнуть, но было бы
неверным приписывать нам желание выставить Рутгерса в сугубо черном
цвете.
3. Л. Галкина считает
«неинтеллигентным» навешивание ярлыков. Но, как уже было сказано, если
«навешивание» и имело место, то именно в среде, в которой вращался Рутгерс. Вряд
ли читателю пошло бы на пользу, если бы мы лишили его возможности знакомиться с
подобными «ярлыками», которыми оказались буквально напичканы документы 20-х
годов, касающиеся в том числе и Рутгерса. Не замечать «ярлыков» — значит,
кастрировать историю АИК и подавать ее читателю в «разбавленном»
виде.
4. Доктор исторических наук Леонид
Лопатин считает, что наш аиковский материал подан «в интеллигентной форме», с
чем Л. Галкина категорически не согласна. Что же, каждый имеет право на
собственные оценки. Мы считаем, что интеллигентная форма подачи материала
предполагает, с одной стороны, честное оперирование источниками со ссылками на
документы — по возможности, после каждого абзаца (чего зачастую были лишены
исследования по АИК былой поры, в которых практиковалось передирание уже
опубликованных источников и, прежде всего, «выдаивание» фактов из известной
книги о Рутгерсе, вышедшей в серии «Жизнь Замечательных Людей» в 1967 г.,
практически без ссылок на истинного автора). С другой стороны, считаем
некорректным не подкреплять выводы тезисами или обильным цитированием. Например,
в названной статье Л. Галкиной сказано, что авторы «Страниц истории» искажают
факты. То есть сделан вывод, но он ничем не подкреплен: ни цитатами из книг, ни
выдержками из документов, под предлогом «незначительных рамок» статьи. Очевидно,
именно такую форму подачи материала автор считает наиболее
интеллигентной.
5. Мы приветствуем стремление к
«взвешенному, деликатному подходу исследователя к данной теме», тем более что Л.
Галкина занимается темой АИК вот уже 15 лет (что следует из текста статьи), но
за все это время опубликовала не то 20, не то 30 машинописных страниц нескольких
изысков про АИК, так что не сомневаемся: титаническая работоспособность Л.
Галкиной «должна базироваться на непредвзятом, всестороннем и глубоком анализе
массива исторических документов». Выход названной статьи мы приветствуем
вдвойне, поскольку в списке источников, приложенных к ней, наряду с пятнадцатью
ссылками на давным-давно опубликованные работы содержится также
одна-единственная ссылка на документ из кемеровского архива. Однако
подчеркиваем: мы отнюдь не «навязчиво комментируем отдельные материалы», наши
«отдельные материалы» едва-едва уместились в мелко набранные 600 книжных страниц
и содержат 500 (или около того) ссылок на архивные документы, так что, конечно,
конкурировать с использованным Л. Галкиным «громадным массивом исторических
документов», поминаемым ею, мы не можем!
6. Также — не можем не удивиться.
В начале названной статьи объявлена цель представить возможно больший «спектр
высказываний современников о Рутгерсе и дать возможность каждому составить свое
представление об этом неординарном человеке». И что же? Спектр высказываний,
приведенных Л. Галкиной поражает узостью: не приведено ни одно из тех многих
десятков «высказываний» о Рутгерсе, на которые мы ссылались в наших книгах,
причем с указанием точных координат использованных документов. Нашим оппонентом
использован один-единственный архивный документ, и тот оказался из фонда
воспоминаний, писавшихся когда-то по велению обкома на заказ. Что касается
ссылок на библиографические источники (уже давно опубликованные), то они, в
основном, перелагаются «собственными словами», так что вряд ли по пересказам
читатель получит возможность «составить свое представление об этом неординарном
человеке», то есть о Рутгерсе. В общем, если судить по использованным
источникам, «глубокий и всесторонний анализ», на который автор статьи намекает,
на 90% состоит из переписывания давно написанного и опубликованного, при полном
игнорировании тех новых и нигде не использованных архивных данных, с коими автор
мог познакомиться, именно читая наши книги. Так что действительно нельзя не
согласиться — «бывают у истории бездарные ученики»…
5. Из статьи Юрия Юдина «Бульон из
топора (О новокузнецком музее Достоевского)»
(«Кузнецкий край», 20 мая 2000
года) …Со своей стороны, как отмечает
Татьяна Ащеулова, «…отношение кузнечан к самому факту пребывания Достоевского в
нашем городе было неоднозначно и на протяжении всего этого времени не раз
претерпевало изменения, что было обусловлено, с одной стороны, общим уровнем
культуры жителей провинциального городка (…), с другой — сменой идеологических
установок».
Все же, даже безо всякого сочувствия со стороны городских и
областных властей, домик на бывшей Полицеской умудрился уцелеть и через сто лет.
В 1962 году, на фоне хрущевской оттепели, в нем была открыта общественная
библиотека имени Достоевского. В 1974-м дом приобрел статус памятника истории и
культуры республиканского значения. А в 1977-м был объявлен уничтоженным
паводком…
Наконец, после серии очередных перипетий 18 мая 1980 года музей
был открыт (причем создатели музея неизменно отмечают роль известной
исследовательницы, человека незаурядного темперамента Мэри Кушниковой,
подвизавшейся тогда в областном обществе охраны памятников истории и культуры).
Первоначально он состоял из мемориальной комнаты и литературной экспозиции;
затем, в 1991 году, музею было дополнительно передано двухэтажное деревянное
здание бывшей ветеринарной лечебницы (через улицу наискосок), где с той поры
доселе развертывались литературно-художественные выставки (не только в честь
Достоевского) традиционного добросовестно-иллюстративного типа, с пристойным
вкраплением непременного регионального компонента; а также функционировала
литературная гостиная, проводившая дни славянской письменности и культуры,
вечера шорской поэзии, радения в честь преподобного Сергия Радонежского и проч.
Такой достаточно заурядный рассадник духовности…
В мемориальном же домике к 175-летию со дня рождения классика
(1996) открыли нынешнюю экспозицию…
6. Письмо новокузнецкого старожила
С. И. Шукшина в редакцию газеты «Кузнецкий рабочий» от 25 января 1998
г.
К 380-летию Кузнецка.
20 января 1998 г. в «Кузнецком
рабочем» № 8 (17093) была опубликована статья «О крестьянах-партизанах и о
синдроме лжи». Прочитав эту статью, я как коренной житель Кузнецка заявляю, что
статья грешит, мягко говоря, неточностью изложения фактов:
1. В статье говорится, что отрядом
Рогова, который был в Кузнецке в декабре 1919 года, было истреблено половина
населения Кузнецка, в то время как мне известно, что население насчитывало
примерно 3000 человек, а похоронено уже в январе 1920 года на кузнецком кладбище
(теперешний Сад Алюминщиков) жертв отряда около 20 человек в братской могиле, о
чем рассказала жительница Кузнецка Хомутова (Псарева) Христина Павловна 1904
года рождения (сейчас она жива). Возможно, были часть захоронений
родственниками, но никак не 1500-2000 человек!
2. Роговцы в отряды Красной Армии
не влились, а по рассказам Шукшиной (Хомутовой) Веры Петровны (1988-1993) отряд
Рогова находился в Кузнецке примерно 10 дней, пришел он из Алтая и ушел по Томи
в сторону Щегловска. Там он настиг обоз отступающих колчаковцев, захватили его и
затем разбежались по домам. Дня через два после ухода Рогова, в Кузнецк прибыл
отряд Красной Армии, одеты они были в трофейные австрийские шинели. Отделение
солдат встало на постой в их дом. По просьбе старшего хозяйка согрела самовар.
Солдаты расспрашивали, что тут было? Она опасалась рассказывать, но потом
поняла, что это не бандиты, а регулярные войска, и рассказала им, что
видела.
3. Далее в статье приводится
выдержка писателя Зазубрина: «Из четырех тысяч жителей Кузнецка 2000 легли на
его улицах». Это противоречит этой же статье вышесказанному о гибели жителей
Кузнецка. Как мне известно, Девятияров называл цифру где-то общих погибших и
умерших естественной смертью в Кузнецке в декабре-январе примерно 67
человек.
4. Хомутов Петр Иванович
(1858-1950) — житель с. Островское, рассказывал, что видел арестованного Рогова
и его двух сыновей, одетых в шапки, украшенных хвостами соболя (это его личное
впечатление).
5. Статья тенденциозная в духе:
«вали все на идейных большевиков, чем страшнее, тем лучше». Моя мать Шукшина
(Хомутова) Вера Петровна (1899-1993) рассказывала о событиях тех дней, видела
эти бесчинства, но никогда не говорила, что это творили большевики. «Бандиты» —
говорила она, и что с приходом отряда красных — наступило в городе спокойствие и
похоронили убитых. Роговцы воспользовались тем, что колчаковцы из Кузнецка
бежали, а отряды Красной Армии в Кузнецк не прибыли.
6. В статье также исторически
неверно изложена судьба Кузнецкого кладбища (Сад Алюминщиков). Перенос кладбища
в статье представлен: «роговцы или их сомышленники десятью годами позднее решили
сравнять с землей кузнецкое кладбище, где покоится прах ими же убиенных
жителей».
Кладбище было закрыто ввиду расширения города в 1935-36 году,
ввиду того, что в Кузнецке планировалось строить паровозо-вагонный завод (ПВЗ) и
кладбище отвели на Крепостной горе, где оно находится более 60 лет. Жителям было
объявлено и разрешено перезахоронение на новое кладбище.
По установленному правилу на кладбище, где сейчас Сад
Алюминщиков, 20 лет никаких работ не производилось и сад как таковой стал
обустраиваться 30 лет после закрытия кладбища, т.е. в 60-х годах.
7. В статье говорится, что в
20-30-е годы советская власть держалась на роговцах. Это неправда!
Это мои сознательные годы. Я свидетельствую, что роговцы были
не в чести. В школах встреч с ними не было. К большевикам их никто не относил.
До 1985 г. местные жители, в основном ведь они приезжие, о роговцах не
слышали.
А в беседе с роговцем Титовым Василием Яковлевичем (1903-1993)
(он прибыл в Кузнецк с Алтая), я ему прямо сказал, что это был
анархическо-мародерский отряд, который пришел с Алтая грабить купцов, на что он
не мог мне возразить.
Мой отец Шукшин Михаил Степанович (1888-1938) в период
роговщины был секретарем суда. Судью роговцы убили. Отец был так потрясен
действиями роговцев, что он по тому времени был довольно образованный человек,
больше не мог работать умственным трудом, а после лечения работал только
повозочным. Он никогда не причислял роговцев к большевикам, что это был
анархическо-мародерский отряд, пришедший с Алтая, который разбежался по домам,
когда прибыли в Кузбасс регулярные отряды Красной Армии.
Таким образом, никакой преемственности от роговцев к
большевикам нет.
8. И далее в статье говорится: «Уж
слишком много потрудились белые поколения «краснокорочников», чтобы замолчать и
исказить факты истории Гражданской войны».
Я ни в коем случае не могу обелить роговцев и репрессии 30-х
годов, но нельзя считать продолжением дела роговцев и действий
«красно-коричневых».
Сам термин, употребленный в статье, придуман в 90-х годах и
исторически неграмотный!
Я прослужил 32 года в Красной Армии, затем в советской Армии и
причислить себя к «красным» могу, но никак не к коричневым.
Коричневыми называют фашистов-эсэсовцев, которые носили
коричневую форму. Известно всем, кто сокрушил коричневую чуму, и ей дана
оценка.
Относительно памяти жертв роговщины, то мое мнение это
следовало бы увековечить в монументе, такой монумент есть в г. Новгороде, или
отразить в мемориальной доске на Преображенском соборе, поскольку он был сожжен
роговцами.
Хомутова Христина Павловна, рожд. 1904 г., которая сейчас жива,
рассказывает: жертвы роговщины, около 20 человек, были похоронены на Кузнецком
кладбище (Сад Алюминщинков) в братской могиле без гробов, после ухода из города
роговцев. Трупы были свезены из домов и «Поганого лога», залиты известкой и
потом зарыты. Братская могила располагалась в Юго-Западной части Кузнецкого
кладбища; недалеко от кладбищенской церкви. Возможно, были и частные
захоронения, но не 1500-2000 человек!
Хомутова Х. П. рассказала, что сам Рогов в декабре 1919 г. жил
со своими приспешниками в Картасском переулке, а она жила по Байкальской улице и
слышала, что роговцы убили жену и мужа Захваткиных за то, что они не отдавали
свои ценности, убили также Илесина Егора (по ее словам, он заведывал
банком).
Был зверски убит воинский начальник Звалинский (распилен
пилой).
Убит был царский офицер Ананьин Павел (сын попа, очень
грамотный), купчиха Акулова была убита в соборе. В деревне Талово был убит один
человек (фамилию не помнит).
Шукшина (Хомутова) Вера Петровна (1899-1993) видела, как два
роговцы ехали верхом на конях и впереди их впробежку бежал лавочник скобяных
изделий, говорит, его зарубили шашками. Один роговец (видимо, посыльный) часто
скакал по площади у собора, одетый в куртку, сшитой из поповской ризы. У самих
Шукшиных забрали два верблюжьих одеяла и разграбили подвал с продуктами.
Далее в статье говорится о том, что «нами выявлено 500
непосредственных инициаторов репрессий в Кузнецке 1935-38 годов». Эта фраза
звучит зловеще… Можно понять, что кто-то хочет сводить счеты… Кому-то это
выгодно разводить распри среди людей.
Предлагаю:
1) Материалы об истории Кузнецка
публиковать на основании научных исследований, а не на поверхностных
тенденциозных заключений.
2) По таким спорным вопросам как о
роговцах надо провести научную конференцию или исследование.
3) К публикации исторических
материалов привлечь профессионалов-исследователей, историков и работников
музеев, тем более по роговцам есть в музее исследования Девятиярова.
4) Опубликовать целую серию статей
о трудовых и боевых подвигах новокузнечан.
5) Вспомнить и увековечить в
названии улиц и домов прошлое, например, врача Абрамова Сергея Михайловича —
заслуженного врача РСФСР. Организовать ремонт существующих памятников
старины.
7. Комментарий М. Кушниковой и В.
Тогулева к письму С. Шукшина
1. Самый важный момент расхождений
и споров — количество убиенных. С. Шукшин пользуется вторичным источником и
показаниями свидетельницы, которой к моменту роговщины было всего 15 лет.
Источник ненадежный. Неудивительно, что в письме мелькают всего 20 замученных (в
другом месте, со слов Девятиярова, недавно почившего новокузнецкого старожила и
краеведа — 67 человек). Это резко контрастирует с документами военной поры и
первых послевоенных лет. Знаменитый сибирский литератор Зазубрин, как уже
сказано, поминает 2000 жертв. Эти цифры опубликованы в альманахе «Сибирские
Огни» в 1926 году. Если бы Зазубрин ошибался столь кардинальным образом
(увеличив число убиенных чуть не в сто раз — вспомним «показания» свидетельницы,
использованные Шукшиным, которая поминала о 20 убиенных!), не сомневаемся,
Зазубрин тут же был бы «поправлен» и цензурой и самими участниками и свидетелями
событий гражданской войны. Вспомним: в те же годы и в тех же «Сибирских огнях»
бывший священник Герасимов разоблачил «легенды» о продолжительном житии
Достоевского в Кузнецке, так что можно сделать вывод, что альманах явно был
неравнодушен к исторической памяти и не позволил бы на своих страницах в столь
преувеличенном виде рассказывать о зверствах партизан-роговцев.
Но важно другое. Иные документы, найденные лишь недавно,
подтверждают скорее цифры Зазубрина, а не старожила Шукшина. Так, из отчета
кузнецкого райкома за 1924-25 гг. явствует, что при Рогове «убито было до 800
человек за дело и без дела». Этот документ со ссылкой на архив приведен нами в
недавно выпущенной книге «Кемерово и Сталинск: панорама провинциального быта в
архивных хрониках 1920-х — 1930-х гг.» (с. 383). Возможно, расхождения между
данными Зазубрина и отчетом кузнецкого райкома объясняются тем, что Зазубрин
включил в итоговую цифру еще и сведения о погибших в близлежащих кузнецких
деревнях. Но в любом случае цифра «20», мелькнувшая в письме Шукшина, может и
должна восприниматься лишь как досадный историографический казус.
2. Второй, не менее серьезный
пункт расхождений с уважаемым С. Шукшиным — вопрос о политической ориентации
роговцев. Документально доказано (причем документы уже опубликованы!), что в
рядах отряда Рогова были убежденные большевики. Какую они составляли часть в
отряде — пока с точностью не установлено. Но они — были. Их личные дела
сохранились в Кемеровском архиве, ссылки на них имеются во втором и третьем
выпуске «Документального наследия Кузнецкого края». Также не подлежит никакому
сомнению, что часть роговцев тут же перешла на сторону Красной армии, как только
город был занят красными. Так что С. Шукшин здесь спорит с документами все того
же Кемеровского архива. Роговцы в 20-е и даже 30-е годы занимали ряд видных в
крае должностей — что тоже доказано, и спорить с документами бесполезно. Иные
награждались еще в 1927 году по случаю десятилетнего юбилея революции и
считались однозначно «красными». Подробный список источников приведен нами в
указанных выше выпусках «Документального наследия». Там же читатель может найти
доказательства, документально подтвержденные, что многие роговцы после войны
стали убежденными коммунистами.
3. В письме С. Шукшина удивляет
одно обстоятельство. Свидетельские показания современников роговщины, на которые
он опирается, содержат массу примечательных подробностей. Поминается точное
местоположение захоронения жертв роговщины на кладбище, а также ранее
неизвестные подробные детали бытования роговцев в городе, и даже имена некоторых
жертв роговщины, за что С. Шукшину лично мы выносим глубокую благодарность.
Однако мы считаем, что столь подробное и скрупулезное, обильное на факты
воспоминание, сильно контрастирует с главным выводом С. Шукшина о количестве
жертв. Одно из двух: или имеет место желание «подправить» воспоминания
свидетелей роговщины, либо — другой, наиболее вероятный, вариант: известно, что
человеческая память, которая «выхватывает» из прошлого наиболее яркие события,
обычно бывает слаба на цифры и даты. Поэтому считаем, что показания свидетелей,
упомянутых С. Шукшиным, вполне точны в описаниях конкретных событий, но страдают
в части цифровых данных.
Вызывают удивление и ссылки на показания свидетельницы, которая
утверждала, что роговцы (по крайней мере, их часть) в отряды Красной Армии не
вливались и большевиками их в более поздние годы не считали. А как же подарки,
получаемые роговцами по случаю 10-летнего юбилея революции, преподнесенные за
участие в партизанщине? А как быть с описанными в наших книгах случаями, когда
потомки жертв роговцев страдали уже в период массовых репрессий именно потому,
что потомки? Очевидно для свидетелей, чьими показаниями пользуется С. Шукшин,
куда важнее были сами яркие и впечатляющие события, а не политические симпатии
тех, кто в них участвовал. Отсюда — опять-таки жалобы «на память»…
Весьма любопытными представляются и показания отца С. Шукшина,
Михаила Степановича, секретаря суда. Он помнил об убийстве роговцами судьи, и
считал, что судью убили анархисты-мародеры, а не большевики. Полагаем, что отец
С. Шукшина не все рассказал сыну о том, что знал. История убиения кузнецкого
судьи во всех подробностях расписана нами во втором и третьем выпусках
«Документального наследия Кузнецкого края». Точнее — не убиения, а покушения на
таковое. Покушался убежденный большевик Кузнецов — хотел ограбить судью, а по
другой версии (рассказываемой самим Кузнецовым) — собирался выкрасть у судьи
следственные дела на большевиков. Кузнецов — член отряда Рогова, который будет
при партбилете после гражданской войны, и в 20-е годы он занимал видные
советские должности в Кузнецке и Томске. Так что — непонятно, о каких
«мародерах» и «анархистах» толкует С. Шукшин, если он имеет в виду случай с
Кузнецовым? Личное партийное дело Кузнецова до сих пор хранится в госархиве
Кемеровской области.
Далее Шукшин пишет, что считает неверной информацию, будто
местная партийная и советская власть в 20-х и 30-х годах во многом держалась на
бывших роговцах. Но мы только что поведали историю о большевике Кузнецове,
который после гражданской войны — в фаворе и при чинах. Так неужели же власть не
держалась на таких, как Кузнецов? Уже одно то, что он вписался в духовный климат
новой власти — прекрасная характеристика и ему самому и власти, как таковой.
Комментарии считаем излишними…
Оспаривается вывод, что репрессии 30-х годов были продолжением
дела роговцев. Но ведь сам дух репрессий и роговщины оказался если не
идентичным, то, во всяком случае, близкородственным. Уж не говоря о том, что
местные партизаны в 30-е годы были в почете. Многим, конечно, вроде партизана
Шевелева-Лубкова, не повезло: свои разделались со своими же. Но другие
благополучно выжили (хоть и после некоторых перипетий, как в случае, например,
знаменитого Брокара) и до самой смерти прославлялись, как кумиры. Бывали
моменты, конечно, когда их винили, называли пьяницами и убийцами, «мародерами» и
«анархистами», но это лишь единичные случаи…
В 60-е годы за деяния роговцев местным партийцам, похоже, стало
стыдно. Поэтому восхваления партизанщины сменились лицемерной историко-партийной
концепцией, которая велела деятельность Рогова делить на два этапа: «хороший»
(до декабря 1919 года) и «плохой, анархистский, мародерский» (с декабря 1919
года). Заявлялось, что «плохим» отряд стал вследствие вливания в него
преступного элемента, выпущенного из Кузнецкой тюрьмы. Эта скользкая концепция
призвана была защитить партизанщину, как явление, отгородив ее от понятия
«мародерствующие преступные анархические банды». Суть, однако, в том, что
роговцы как до кузнецкой резни, так и во время оной, вели себя как звери.
Вспомним попытку Кузнецова убить городского судью, которая произошла еще до
кузнецкой резни. И тот же большевик Кузнецов, заметим, уже после резни убивает
самолично атаманского священника. Не менее впечатляющи сведения о «подвигах»
знаменитого Шевелева-Лубкова и Брокара. Заметим — и тот, и другой в 20-30-е годы
при изрядных должностях в крае.
4. С. Шукшин вполне однозначно
раскрывает свой жизненное кредо, когда с возмущением пишет, что выявление
инициаторов репрессий в Сталинске — Кузнецке, чем мы и были заняты в последние
годы — дело «зловещее» и походит на сведение счетов. Считаем, однако, что
«сведение счетов» и «воздание» за былые преступления и пособничество им — вещи
разные. Фамилии тех, кто в Сталинске на партсобраниях, равно и в доносах,
посылаемых в разные инстанции, расправлялся с «врагами», читатель найдет в
третьем и четвертом выпусках серии «Документального наследия Кузнецкого края»
(опубликовано более 1000 имен инициаторов репрессий).
Правды никогда не бывает много. Она никогда не бывает во
вред…
8. Статья Юрия Юдина «Отыщи всему
начало, и ты многое поймешь» («Кузнецкий край», 16 мая 2000
г.)
Мэри Кушникова. Сочинения. Книга первая. Вкус пепла: повести. —
Новосибирск: ИД «Сибирские огни», 199. — 640 с. Тираж 250 экз.
Как явствует из предисловия, принадлежащего перу Вячеслава
Тогулева (в последние годы — постоянного соавтора исторических сочинений Мэри
Кушниковой), лет пятнадцать назад РАБОТНИКИ ОДНОГО НИИ ХИМИЧЕСКОГО ПРОФИЛЯ ТАК И
ЗАЯВИЛИ ОБЛАСТНОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ: МЫ УЗНАЛИ СЕБЯ В ПОВЕСТИ КУШНИКОВОЙ
И ПРОСИМ ПРИНЯТЬ К НЕЙ МЕРЫ. Ничего удивительного.
Я сам люблю смешанный дискурс и почитаю его одним из самых
действенных орудий современного письма: хлебом не корми, но дай смешать элегию с
памфлетом или разбавить квазинаучный трактат сомнительными остротами… Но первый
том сочинений почтенной кузбасской писательницы превосходит самые смелые
ожидания. Скажем, несколько вошедших в книгу повестей (не скрывающих своей
автобиографической сущности, но все-таки выказывающих несомненные претензии на
художественное претворение действительности) проиллюстрированы подлинными
фотографиями прообразов героев — даром, что в тексте они носят вымышленные
имена…
Это обстоятельство, с одной стороны, позволяет нам отнести
книжку по ведомству мемуаров (за исключением последнего раздела «Песни песков»,
состоящего из орнаментально-ориентальных новелл). А с другой — подивиться
подвижничеству автора, почти что с прустовской скрупулезностью переложившего
собственную жизнь в многотомное повествование о собственной жизни… (Впрочем,
имеются прецеденты и в отечественной традиции: скажем, автобиографические
сочинения видного советского писателя Константина Паустовского справедливо
почитаются вершиною его творчества).
Описываемая жизнь, надобно отметить, изобиловала перипетиями.
Событий открывающей книгу повести под названием «Встречи с фантомами» уже
хватило бы на пространную сагу; творческая удача обеспечена в ней смелым
смешением интонаций (как если бы в патетическую какую-нибудь симфонию вкрался
мотивчик типа «ОДНАЖДЫ В ЭТОТ САЛОН ПРИШЕЛ КРАСИВЫЙ БАРОН…»)… Но этот принцип,
увы, в книжке не выдержан до конца. Так, несколько других повестей жанрово
восходят к газетному очерку НА ТЕМЫ МОРАЛИ. (Что, впрочем, не воспрещено:
сочинения в жанре «СТРЕКОЗА, УВЕЛИЧЕННАЯ ДО РАЗМЕРОВ СОБАКИ» нынче претендует на
самые престижные литературные премии). Но в случае Кушниковой о памяти жанра
напоминает и несколько фельетонный слог («Я НАРОЧНО ПОЗНАКОМИЛАСЬ С ЭТИМ
ДОВОЛЬНО-ТАКИ ТИПИЧНЫМ ОКОЛОНАУЧНЫМ ЭРИХМАНОМ») — в больших количествах
утомительный.
Выйди повести Мэри Кушниковой каждая в свое время, они, надо
полагать, непременно кое-что изменили бы в строении и составе кузбасской
словесности — или, по меньшей мере, в нашем представлении о ней. Нынче гулкого
отзвука ждать не приходится; однако сам факт выхода этого пухлого тома должен
быть оценен по достоинству.
9. Статья Юрия Юдина «Прошлое в
настоящем (Невеселые картинки провинциального быта)» ( «Губернские ведомости», 4
февраля 2000 г.)
В. Бедин, М. Кушникова, В. Тогулев. Кемерово и Сталинск.
Панорама провинциального быта в архивных хрониках 1920-1930-х гг. Кемерово,
«Кузбассвузиздат», 1999. — (Документальное наследие Кузнецкого края; вып.4).
Тираж 100 экз.
М. Кушникова, В. Сергиенко, В. Тогулев. Страницы истории города
Кемерова. Книга третья. Издательский дом «Сибирские огни», 1999. Тираж 250
экз.
Зреет отчетливое впечатление, что работа известных историков и
архивистов Мэри Кушниковой и Вячеслава Тогулева сводится в последние годы как бы
к заполнению вакуума. Это, несмотря на то, что новые книги их выходят ежегодно,
а соавторами их выступают столь солидные деятели на почве культуртрегерства, как
глава департамента культуры областной администрации В.И. Бедин или начальник
областного архивного управления В.А. Сергиенко…
Выход в свет каждого очередного тома продолжающихся, несмотря
ни на что, серий «Станицы истории города Кемерово» и «Документальное наследство
Кузнецкого края», даром, что изданного мизерным тиражом (и порою за собственный
счет авторов) неизменно вызывают полемику. Обычный набор претензий сводится к
двум позициям: зачем авторы с усердием, достойным лучшего применения, пытаются
пересмотреть героическую историю кузбасской индустриализации? И почему их опусы
совершенно лишены привычного благопристойно-академического тона?
Дискурс у этих книжек действительно странноватый. Россыпь
архивных находок перемежается здесь с моралистическими сентенциями; локальные
гипотезы и версии возникают на каждом шагу; но и без того подбор и нарезка
документальных источников столь недвусмысленно красноречивы, что и впрямь могут
показаться тенденциозными. К тому же, не желая облегчить себе существование, в
приложениях авторы щедро приводят полемические выпады своих оппонентов — чаще
всего записного летописца областного центра поэта Геннадия Юрова — даже не
особенно комментируя их: бездоказательность приверженцев парадной истории и так
уж зияет из всех щелей, а их господствующая методология давно успела себя
скомпрометировать…
Впрочем, публицистический налет отнюдь не обесценивает главного
достижения Кушниковой и Тогулева — введения в научный оборот изрядного пласта
документальных источников, дающих в совокупности не только широкопанорамную, но
и весьма объемную картину исследуемой эпохи. Собственно, авторы нигде не ставят
себе целью написать политически корректный и идеологически сбалансированный
портрет того или иного десятилетия; они предпочитают рыть в глубину, справедливо
полагая, что о героико-монументальной стороне живописуемой эпохи и так уж немало
рассказано…
Не откажу себе в удовольствии привести несколько замечательных
картинок провинциального быта 20-х годов, снабдив их приличными заглавиями;
просто затем, чтобы читатель мог составить себе представление, что это за
чтение. Тем более что тираж обеих книжек отнюдь не располагает к знакомству с
ними сколько-нибудь широких читательских слоев…
Музыка
вилами на воде
Акт Иштанского волисполкома Томской губернии от 22 сентября
1920 года: «Мы, нижеподписавшиеся члены волисполкома, составили настоящий акт о
нижеследующем: сего 22 сентября в Иштанский волисполком поступила… один
гормафон, принадлежащий гражданину Степану Васильевичу Зверев Монастырской
волости, поселка Ново- Рождественского. При гормафоне 36 пластинок, одна коробка
иголок, гормафон со сломанной пружиной. Иштанский волисполком постановил:
настоящий гормафон передать для Подобинского культпросвета и избы-читальни,
принимая во внимание, что зажиточный кулачок гормафоном забавляется один, а не
для всего народа, в чем и подписуемся…».
Ходатайство в Губревизком из села Юрьевское Мариинского уезда,
4 марта 1921 года: «Разрешить Юрьевскому волисполкому реквизировать частное
пианино в нардом у священника села Боготол Аркадия Коронатова…, поскольку в
нардоме пианистов аж 5 человек и без пианино Нардом не может существовать».
Сексуальное
просвещение
Совещание агитпропколлегии Щегловского горрайкома от 19 марта
1925 г. на тему «Новый быт и половые взаимоотношения»: «Тов. Иселевич говорит,
что этот вопрос поднят им в связи с тем, что за последнее время в комсомольской
среде особенно заметны некоторые взаимоотношения, которые могут внушить
опасения. В смысле здоровья подрастающего поколения. (…) Тов. Новоселов
останавливается подробно на последствиях необузданной половой жизни (в
частности, о сифилисе, триппере, абортах). Тов. Иванов указывает, что со стороны
РКСМ принимались меры. Были прочитаны две лекции».
Холодный
дом
«Мы помним, что еще в 1926 году
колонисты АИК «Кузбасс» жаловались, что в Щегловске нет Дома холостых. В 1928
году он уже действовал. Слава о нем гремела по всему округу. Только за указанный
год в нем произошли два самоубийства: наложили на себя руки комсомольцы.
Горрайком считал это дело неслучайным и организовал своего рода расследование.
Выяснилось, что в Доме часты были пьянки, беспорядок, молодежь являлась ночевать
обычно под утро. Среди отдельных жильцов…горрайком обнаружил «половую
распущенность»… Некая Головизнина подметила, что «в Доме холостые женщины
занимаются проституцией, здание не отопляется, клопов так много, что сесть не
дают».
Именно эта густая фактура приводит к тому, что в фолианте под
названием «Кемерово и Сталинск» достижения в области производственного
строительства и развития социальной инфраструктуры приводятся этакой
скороговоркой; львиная же доля внимания историографов в основном уделяется
беглым очеркам господствующих нравов. Отнюдь не все провинциальные анекдоты
отдают фарсом, как вышеприведенные; много откровенно безрадостных страниц — в
основном посвященных политическим процессам 30-х годов.
Щегловску-Кемерово досталось в рецензируемом томе гораздо
больше, нежели Кузнецку-Сталинску; это объясняется, по-видимому, тем, что две
предыдущие книги этой же серии назывались «Кузнецкстрой в архивных документах» и
«От Кузнецкого острога до Кузнецкстроя». Но среди прочих, так сказать, додатков,
помещенных в нынешнем томе, обращает на себя внимание републикация в приложениях
книги начальника Кузнецкстроя С.М. Франкфурта под названием «Рождение человека и
стали», вышедшей в 1935 году и давно сделавшейся библиографической редкостью.
Смысл ее и пафос несколько корректирует общую безрадостную картину ПАНОРАМУ
ПРОВИНЦИАЛЬНОГО БЫТА — тем более, что написана она языком лапидарным и деловым,
без излишних панегириков и славословий. Патетическое название в духе эпохи здесь
выглядит не вполне уместно. Зато ценным дополнением к книжке служит стенограмма
одного из выступлений самого Франкфурта, в котором он со свойственной ему
скрупулезностью делит свою борьбу с врагами народа НА ТРИ ЭТАПА… Это, впрочем,
не спасло крупнейшего кузбасского организатора производства от расстрела в
1937-м…
Вторая из рецензируемых книжек — третий выпуск «страниц истории
города Кемерово» — посвящена в основном печальной истории знаменитой
индустриальной колонии АИК… Говорят, в округе Брансвик, штат Техас, запрещен
великий роман Мелвилла «Моби Дик» — на том основании, что там, дескать, нет ни
одного слова о Техасе, зато имеется много грубых слов — а, стало быть, она
совершенно бесполезна. Примерно по такой же схеме развивались претензии местного
большевистского начальства к колонистам — идеологическая несовместимость
усугубляла цивилизованный разрыв, так что о производственных показателях вопрос
уже не стоял. Замечательно при этом, что, не скрывая особенно своей цели
ликвидировать автономию колонистов и превратить колонию в обычное
государственное предприятие, щегловское коммунистическое начальство в то же
время всячески препятствует их отъезду… Авторы не скрывают своих симпатий к
колонистам — но при этом с истинно научной добросовестностью отмечают, что
контингент последних насчитывал немало людей откровенно авантюрной складки, с
легкостью менявших страны пребывания, как рабочие рукавицы…
Это гораздо более связная история, развивающаяся с неумолимой
логикой: авторы спокойно и методически доказывают, что исход этой затеи и не мог
быть иным… При этом в книжке также наличествует некоторое смешение дискурсов,
так что иногда не очень понятно, что же более интересует исследователей — истина
или добродетель. Но это обстоятельство, как уже было сказано, их в полном смысле
подвижнических трудов ни в коем случае не обесценивает.
Я иногда задумываюсь: что из издаваемой в Кузбассе печатной
продукции может пережить эпоху и быть в полном смысле востребованным потомками?
Представляется, что у книг, подобных рецензируемым — (притом, что они вовсе не
свободны от недостатков) — наилучшие шансы.. <<
Назад Далее>>
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
