|
ПРИЛОЖЕНИЯ
В. Г. Алексеев
Командировка в
Кемерово
( Черный Город глазами москвича)
«Дела давно минувших дней,
Преданье старины глубокой».
Кончался месяц пребывания в Новосибирске. На завод «Сибсельмаш»
в Голощекино, производивший со времен прошедшей войны снаряды для тяжелых
орудий, меня послали из Москвы участвовать в воссоздании роторного станка,
вывезенного из Германии после окончания войны как трофей. Этот агрегат — чудо
техники того времени, прообраз знаменитых у нас в стране роторных линий
конструктор Кошкина, уже более 10 лет валялся на заводе в виде отдельных узлов и
деталей и огромного комплекта чертежей — настоящих синек пронзительно синего
цвета. Работе конца не предвиделось.
1957 год. Март месяц. Живу в
гостинице на Красном проспекте. В двухместном номере со мной живет Виктор
Иванович Чернядев, приглашенный из Краснодара в театр «Красный Факел» в качестве
главного режиссера. Он позднее стал художественным руководителем театра, с
которым выезжал на гастроли, в том числе в столицу.
Надо срочно прервать командировку. По тогдашним правилам после
месяца командировки на одном предприятии начинают платить половину суточных.
Этого можно избежать, если отметить командировку на другом предприятии, лучше в
другом городе. В Москве это учли и выдали предписание на соседний завод, который
был поблизости, а именно в Кемерове. Сложность в том, что в Кемерове мне делать
абсолютно нечего, да и ночевать негде, а за сутки мог и не управиться. Хорошо
знал, что в гостиницах по тем временам (и последующим тоже) всегда — «МЕСТ
НЕТ!». Мой сосед, режиссер, с которым успел подружиться, вспомнил, что в
Кемерове пребывает в качестве худрука театра Музкомедии его старинный приятель
еще по славному городу Одессе, откуда оба и происходили. Не мешкая была
начертана записка-рекомендация с просьбой позаботиться о предъявителе оной.
Потом скорбным голосом Чернядев пояснил, что с кемеровским деятелем он не дружит
с тех пор, как имел неосторожность (или счастье) соблазнить и увести его жену,
но думает, что за давностью времени событие сие позабылось.
Отбыл в Кемерово. В купе с двумя полковниками Генштаба из
Москвы играл в преферанс и даже на удивление что-то выиграл. В Кемерово прибыл
после полудня следующего дня. Полковники предложили услуги в части ночлега в их
ведомственной гостинице. С благодарностью отказался. «Меня ждут в театре!» На
всякий случай обошел все близлежащие гостиницы. Результат один — мест нет.
О Кемерове представление крайне смутное. Из довоенного детства
от дальних родственников тети Цили и ее дяди Изи Басевичей я мог слышать
упоминание о их поездках в Кемерово на Коксохимический комбинат. Они оба
работали в Наркомтяжпроме и ведали коксохимическим производством, считались
признанными знатоками в этом деле. Дома о них говорили с уважением и пиететом.
Жили Басевичи на одной из Песчаных улиц в селе Всехсвятское. Тогда это был
дачный, почти сельский поселок. У них был свой дом с большим садом. Помню
анфиладу комнат дома, увешанных картинами в золоченых рамах, уставленных
старинной мебелью, фарфоровыми безделушками, бронзовыми светильниками, шкафы с
книгами в тяжелых кожаных переплетах. Довелось бывать у дяди Изи после войны. Он
продолжал служить в коксохимии и даже пополнил свое собрание старины, вернувшись
из Германии, куда он сумел командироваться в чине инженер-полковника, раздобыв
немало для своей коллекции. Что он сделал для коксохимии, за оборудованием для
которой его послали, я не знал.
В Кемерове в день моего приезда было холодно и сумрачно.
Разыскал Музкомедию. Она располагалась в центре города, занимая, насколько
помню, городской Дворец Культуры. Главного режиссера, по совместительству
директора, в театре не оказалось. Сообщили домашний адрес. И я вскоре вручил
изумленному Мастеру музыкальной комедии выданную мне записку. Молодая, весьма
привлекательная дама, представленная как супруга, пригласила отобедать. Я не
отказался, заметив, что долго не смогу злоупотреблять их гостеприимством, тем
более что, торопясь доставить приветствие от старого друга, не успел устроиться
с ночлегом. Было сказано, что никак не злоупотребляю и приглашаюсь
незамедлительно на премьеру «Поцелуй Чаниты». О ночлеге что-нибудь решится по
ходу пиесы. Такого радостного исхода не ожидал, полагая (про себя, конечно), что
ночлег предпочтительнее, тем более что «Поцелуй» весьма далек от моих
музыкальных пристрастий. К тому же устал после бессонной преферансной ночи, да и
следующий день не сулил отдохновения — надо искать завод и ухитриться отметить
командировку. На «Чаниту» приплелся, усажен в партере рядом с генштабовскими
полковниками, выразившими мне полное удовольствие видеть своего дорожного
попутчика на столь значительном культурном мероприятии. Жаль, что забыли
предложить содействие в ночлеге.
«Поцелуй» меня окончательно
доконал. Вокал скверный, танцы ужасные — три тетки в балахонах отбивали канкан,
причем пол на сцене скрипел и опасно прогибался под тяжелыми ударами ног, пыль
стояла столбом. В антракте заглянул в директорскую с надеждой получить
направление на любую койку.
- Как вам все понравилось? Как
чудесно поет солистка! Думаем, что сумеем показать в столице! Директор явно был
в ударе. Каюсь, хвалил. Сказал, что Музыкальный театр им. Станиславского и
Немировича-Данченко будет счастлив в Москве принять их у себя. Не забыл
упомянуть свою троюродную тетушку Кемарскую — приму московского театра,
блиставшую в «Прекрасной Елене», «Корневилльских колоколах», привившую мне вкус
к музыкальным шедеврам, к которым кемеровская «Чанита» относится несомненно.
Директор высоко оценил мой восторг, пожелал насладиться завершением спектакля,
после чего разрешил заглянуть к нему после. Еле живой заглянул. Сияющий
служитель Муз всучил меня парню — молодому актеру театра препроводить в
общежитие, где этот актер обитал. По дороге парень поведал, что в театре второй
год, все в нем ему обрыдло, молодым ролей не дают, возраст исполнителей ведущих
партий втрое превышает возраст персонажей ими исполняемых, жилья нет и не будет,
куда деваться, не знает. Общежитие, куда меня привели, — мрачный сырой подвал,
ночлег для дежурных милиционеров, каких-то слесарей и прочего народа. Слава
Богу, койка нашлась рядом с парнем. Улеглись. Сквозь дрему слушал его историю
поселения в этом подвале: На койках спали и мужики и бабы. Одна из них затащила
его к себе под одеяло. Оказалась не одна, а с дитем. Дите не давало исполнить
ему мужскую обязанность, вопило, баба злилась, на других койках ворчали; еле
справился. Слушать было противно, спал плохо, проснулся рано. Вырвался из
подвала на поиски завода. Кемеровский механический завод — КМЗ обнаружился между
двумя гигантами — Коксохимическим заводом и Азотнотуковым комбинатом. Из труб
валил дым — слева желто-оранжевый, справа серо-зеленый. Странное впечатление,
что шлейфы дымов как бы плыли навстречу друг другу и зависали над КМЗ. Уже
вблизи завода дышать стало трудно, першило в горле. В канцелярии завода
предъявил предписание, командировку, попросил отметить одновременно «прибыл» и
«убыл» с печатями, разумеется, чтобы впредь не беспокоить милую барышню. Решил
расписаться сам и немедленно смыться.
Барышня заявила строго, что «убыл» поставит только после
подписи главного инженера, к которому я обязан непременно явиться. Явился.
Соображал на ходу, что сказать главному о цели приезда. Главный принял
обрадовано, заявил, что из Москвы к ним приезжают редко, что у них множество
проблем, решить которые они сами не могут. Предложил мне осмотреть завод,
принять участие в разработке плана мероприятий по развитию завода. Обещал в
ближайшее время собрать совещание своих специалистов для обсуждения этого плана
с последующим представлением его в Москву. На территорию завода направился в
сопровождении главного механика. С производством ознакомился. Впечатление
сильное. Более убогого заведения раньше видеть не доводилось. Темные
прокопченные цеха, немытые окна, полы залиты маслом, засыпаны стружкой, мусором,
допотопные станки времен Очакова и покорения Крыма с приводными шкивами от
центрального вала на гнутых ножках, как на старых зингеровских машинах. Но самое
страшное — это воздух, дышать которым нельзя. Главный механик — молодой мужик с
серым осунувшимся лицом говорил тихим шипящим голосом, слегка покашливая.
Объяснил, что на заводе много женщин, часто болеющих, туберкулез —
профессиональное заболевание. Очищать воздух не будут — нет оборудования, нет
денег. Сам тоже болен. Просит хлопотать о помощи заводу. Сказать ему мне нечего.
Задания на этот завод в Москве я не получил. По тогдашнему статусу я — рядовой
инженер, молодой специалист. Соображаю, как улизнуть. Возвращаюсь к Главному
инженеру. Говорю ему, что на днях в министерстве будет совещание о состоянии
технологического оборудования отраслевых заводов. Сумею успеть, если немедленно
отбуду в Москву, уверен, что к ним пришлют специалистов, которые запроектируют
развитие завода. Главный подмахнул командировку, канцелярская барышня поставила
«убыл» и печать. Успел на дневной поезд в Новосибирск, где отмаялся еще месяц.
Роторный станок не запустили. Роторные линии Кошкина появились у нас спустя два
десятилетия после изобретения их в Германии.
Январь 2001 года.
<<
Назад Далее>>
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
