БИОБИБЛИОГРАФИЯ МЭРИ КУШНИКОВОЙ

(к 50-летию творческой деятельности)

ПУБЛИКАЦИИ МЭРИ КУШНИКОВОЙ.

Страница 3 из 7

1979- 1985

1979

116. Воспитание чувств (рубр. «У нас на гастролях») // Кузбасс. – Кемерово, 1979. – 26 сентября.

Из театральной рецензии: «Разговор о любви предлагает Омский ТЮЗ в пьесе А. Сергеева «Детям до шестнадцати» в постановке А. Болотова. Разговор идет под знаком извечной истории Ромео и Джульетты, остроумно подчеркнутой в художественном оформлении спектакля. В мастерской скульптора Бармалея, лирично и с большим тактом сыгранного А. Корневым, среди прекрасных античных торсов и нежных профилей средневековых красавиц разыгрывается не шекспировская и все-таки необычайно знакомая история Даши (Е. Вельяминова) и Олега (В. Остапов). Настолько знакомая, что друг юных влюбленных, сам вечно юный, как и положено истинному художнику, Бармалей сразу же напоминает о шекспировском монахе Лоренцо, тайно обвенчавшем Ромео и Джульетту. Бармалей же предоставляет Даше и Олегу свою мастерскую на время отъезда, чем как бы «освящает» их брак. И тут-то начинается разговор. А брак ли? Достаточно ли для брака всего лишь пылкого чувства? Такие изумительно независимые в общении с родителями, Даша и Олег, оказавшись вне родительского дома, избавлявшего их от бытовых забот, предоставленные самим себе, теряют уверенность. Они не могут построить не только семью, но и самого обыденного существования. Они не приспособлены просто, по-будничному жить. Праздник встреч – это им удавалось. Встречи были лишь блестками, которые украшали повседневную, привычную жизнь. А постоянное общение друг с другом, ответственность за каждый шаг и друг за друга – это вне их возможностей. Они, которые обладали таким зрячим сердцем, что среди тысяч распознали друг друга, не могут увидеть простых жизненных вещей…».

117. «Где стучала-гремела быстрая речка…»: Спектаклю «Последний срок» на сцене Фрунзенского русского драматического театра им. Крупской (рубр. «Театр») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 23 июня.

Из театральной рецензии: «Тяжко и радостно, через годы белые и через годы черные шла-катилась бесхитростная жизнь старухи Анны… Старухи? Выходит на авансцену легкая, сухонькая, вся в белом – не старая, а вневременная! – женщина, героиня повести Валентина Распутина «Последний срок», подведенная в спектакле Фрунзенского драматического театра к той черте, где постигается цена и мера прожитого. Зритель не видит эпизодов из жизни матери, вырастившей сыновей и дочерей, которые сами теперь уже на склоне лет и давно идут своими несхожими путями. Зритель эти эпизоды угадывает. И понимает: нехитрая жизнь Анны была как песня, как одна мелодия. Таков ход режиссерского осмысления распутинского разговора о человеческой душе, о жизни и смерти. Комментатор событий в сценарии Распутина в спектакле фрунзенцев заменен хором девушек-веснянок (концертмейстер В. Ломакин). Они – прожитые Анной годы, не заглушившие в ней мелодию души. Они как бы подталкивают, приводят Анну в начале спектакля к смертному ложу, покрытому грубыми холщовыми простынями, они ведут лейтмотив сценической партии главной героини. Неторопкая песнь Аниной жизни не срастается ни с сухой деловитостью «городской» дочки Люси.., ни с благодушной приземленностью «деревенской» дочери Варвары… Не созвучна она и с нравственной корявостью сыновей.., которые под песню «этих дней не смолкнет слава» пьют заготовленную для поминок «белую» и философствуют…».

118. Год плюс одна неделя (рубр. «Театр и дети») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 1 декабря (псевдоним: М. Алексеева).

Статья о неделе детского театра в Новокузнецке. Из статьи: «Театр начинается с вешалки. Общение детей с театром начинается с фойе. В фойе можно увидеть выставку «Новокузнецкий театр – детям». Фотокадры из спектаклей, полюбившихся ребятам, эскизы декораций и костюмов. Выставка «С утра до вечера в театре» – дань тем, кого не видят на сцене, но без кого спектакля не будет. Режиссерам и художникам, костюмерам и бутафорам – тем, кто вместе с актерами создают праздник для зрителя, но редко встречаются с ним… Желающих побывать в «закулисье» много, и потому в театре проходят по шести и даже по восьми экскурсий в день. Все это – «театр – детям». А что же – «дети – театру»? Вернемся в фойе. Выставка «Мир театра глазами детей». «Газета о театре» – такой особый, «театральный» выпуск готовит в эту неделю каждая школа. Это образы любимых героев, впечатления от спектаклей, изображение персонажей, которых хотелось бы встретить на сцене. Рисунки, поделки из пластилина, выжигание по дереву…». Названная статья носила «дежурный» характер и написана по просьбе редактора газеты. В Новокузнецке М. Кушникова не была. Поскольку статью нужно было давать в номер «срочно», на поездку времени не было. Пришлось связаться с театром по телефону – подобный метод в те поры практиковался часто.

119. Денщик Шельменко и благородные господа // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 9 августа.

Из рецензии на спектакль «Шельменко-денщик» Одесского музыкально-драматического театра: «Когда Пьер Бомарше создал бессмертного Фигаро, он не сделал открытия. Это не он придумал слугу-приятеля, ироничного льстеца и философствующего насмешника, вошедшего в поговорку. Бомарше лишь обобщил множество Сганареллей, Лепорелло и Труффалдино, на которых так щедр был авантюрный восемнадцатый век. И Фигаро суждено было в свою очередь стать прообразом множества таких же простоватых и предприимчивых, ненадежных и преданных слуг, порою вершащих судьбу своих чудоковатых господ. Порожденные веком XIX российские Петрушки и Ванюшки, Степаны и Селиваны – тоже потомки вездесущего детища Бомарше, только каждый – в своем времени и своих обстоятельствах. Одна из наиболее интересных трансформаций Фигаро-Шельменко-денщик, герой одноименной комедии Грицько Основьяненко. Одесский музыкально-драматический театр знакомит зрителей с интересным вариантом комедии «Шельменко-денщик». Эта праздничная, динамичная постановка сохранила названную преемственность Фигаро-Шельменко и естественную связь с гоголевскими персонажами и гоголевскими коллизиями. Квитко-Основьяненко и Гоголь – современники. Еще не написан гоголевский «Ревизор», и в едва намеченной интриге колоритной госпожи Шпак с возлюбленным дочери из основьяненковской комедии легко угадывается гоголевская городничиха, кокетничающая с Хлестаковым… Это закономерное единство видения малороссийской провинции у обоих писателей – одно время и одна среда порождают сходных героев…».

120. Для потомков (рубр. «Память») // Кузбасс. – Кемерово, 1979. – 12 апреля.

Из статьи, посвященной смотру памятников и памятных мест, приуроченному к 60-летию окончания гражданской войны в Кузбассе: «Одним из важнейших показателей смотра можно назвать выявление и изучение ранее неизвестных и неучтенных памятников. Немало еще в запасниках музеев, в личных архивах старых публикаций, писем, документов и просто изустных преданий. Смотр предусматривает также принятие выявленных памятников на государственный учет и обеспечение памятников и памятных мест мемориальными досками, которые бы достаточно полно раскрывали историю и значимость каждого подобного объекта…».

121. Загадка шихтмейстера Аргунова (рубр. «Это нашей истории строки») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 6 декабря.

Очерк о традициях художественного литья в Кузнецком крае. От этих традиций в советские поры мало что осталось. Однако когда-то художественное литье было здесь куда более востребованным. Из очерка: «Традиции художественного чугунного литья в Кузбассе вообще и на Гурьевском заводе в частности еще недавно многими ставились под сомнение. Посему доказательство этой традиции приобретает первостепенное значение, ибо такая традиция делает гурьевский цех еще и памятником духовной культуры – потенциальной базой для возрождения былого мастерства в крае, «где славны были кузнецы»… Весной 1976 года в газете «Советская культура» появилась коротенькая заметка «Однофамилец ли?». Упоминались археологические работы директора Прокопьевского краеведческого музея М. Г. Елькина, который, имея открытый лист на ведение раскопок, исследовал историю Томского железоделательного завода. Завод стоял на реке Томь-Чумыш, недалеко от нынешнего Прокопьевска. Особое внимание в упомянутой заметке уделялось уникальной коллекции чугунного художественного литья, представленной в экспозиции Прокопьевского музея. Один из чугунных горельефов оказался подписным. Подпись «Аргуно» с последней стертой буквой наводила на размышления… Увлекательный рассказ М. Г. Елькина оживил экспозицию – у каждого из великолепных чугунных горельефов была своя история... Спящие мальчики, веера, балерины, гроздья винограда (чугунные пепельницы) появляются в музее. И среди них – стела. Прямоугольная, преисполненная строгого изящества, и тоже с античным сюжетом…».

122. Изумленным взором наблюдая (рубр. «В Кемеровской картинной») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 17 ноября.

Из статьи о выставке работ кемеровского художника Александра Михайловича Ананьина: «…В 1957 году произошла встреча с Горным Алтаем. Как считает известный… искусствовед Ю. Нехорошев, именно А. М. Ананьину принадлежит честь художественного открытия этой удивительной страны, красота которой щедра и сурова, а люди степенны и безыскусны. Люди. В бесчисленных гравюрах и рисунках, живописных портретах и акварелях – люди. Всегда особенные. Всегда неповторимые и неповторимо увиденные прозорливым оком художника. Вот они, такие красивые и такие будничные, такие простые и такие праздничные «ананьинские» люди, которых он неизменно видит изумленным взором, как будто всякий раз вновь встречается с чудом… Знатный оленевод. Шорка, дочь степей и алтайка, вскармливающая своего маленького батыра. Семья. Большие семьи мараловодов, которые глядят на зрителя спокойно и гордо, и семьи, лишь угаданные по числу плошек, расставленных на столе, около которого ждет своих работников хозяйка – обед поспел! Чабаны за работой и чабаны за праздничным столом – кумыс, живительное питье пенится в пиалах у стариков и детей, и у статного юноши, которому с особым радушием подала угощение молодая хозяйка. Маралы на пастбище и отары овец. И трогательные ягнята, которых так бережно несут на руках женщины-чабанки… В творчестве А. М. Ананьина всегда привлекут внимание «Азиатские мотивы» – восточный базар и ворота Хивы, мечети и минареты, причудливые очертания Самарканда… Снежные горы, молочные туманы в долинах и узкие просветы ущелий меж грозных отвесных скал…».

123. Кузнецку посвящается // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 25 августа.

О Вениамине Федоровиче Булгакове, брате последнего секретаря Л. Н. Толстого Валентина Булгакова, и о его воспоминаниях, посвященных старому Кузнецку (увидели свет в литературном переложении М. Кушниковой лишь в 1991 г.): «…В личном архиве Константина Александровича хранятся во множестве письма братьев Булгаковых, свидетельствующие об их неизменной привязанности к родному краю, к Кузнецку, городу своего детства. В прошлом году, в дни 150-летия со дня рождения Л. Н. Толстого, газета рассказал читателям о его секретаре Валентине Булгакове, о многолетних связях между Кузнецком и Ясной Поляной. О том, что такое нежное, трогательное отношение к родному краю – серьезный урок… нам, молодым людям 60-70-х годов. Сегодня… мы расскажем о рукописной книге Вениамина Булгакова «Далекое детство», которая хранится в Новокузнецком краеведческом музее и многому учит нас… В. Ф. Булгаков гордился своим городом и своим домом… На фотографии, сделанной в 1958 году около этого дома (теперь этого дома, к сожалению, нет), мы видим братьев Булгаковых, приехавших погостить в родной город, на фоне тех же шести окон и того же парадного крылечка, что описаны в «Далеком детстве», - только что нет уж «нарядных разноцветных стекол»…». Дом Булгаковых был истреблен в Кузнецке при тех самых горкомовских и обкомовских секретарях, коим сегодня в Кузбассе посвящаются целые книги, написанные в жанре панегирика. В пору, когда М. Кушникова напоминала им о содеянных гнусностях и уничтожении ростков культуры, они все были при должностях и пользовались почетом (сегодня иные из них записаны в почетные граждане и получают звонкие звания «за вклад в культуру», сиречь – за долголетнее глумление над ней…).

124. Мир, где родственны цветы и дети // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 6 декабря (псевдоним: М. Алексеева).

Из статьи о персональной выставке художника Павла Афанасьевича Чернова в Кемеровской картинной галерее: «Так же как нельзя описать музыку, нельзя описать и эту экспозицию. Каждый находит в ней самое впечатляющее именно для себя и созвучное своему восприятию. Вспоминая об этой выставке, хочется говорить об искренности. О Чернове – художнике детей. О портретисте вещей и даров земли. Дети – большая любовь Чернова. Долго вглядываюсь в лукавое личико «Девочки в красном» с вишенно-темными глазами и смоляной косой… Кораллово-багровая симфония – «Девочка с куклой». Девочка – уже не дитя, и кукла – скорее преддверие будущих еще далеких материнских чувств, нежели игрушка. «Подсолнушки» – девчушки под подсолнухами, не традиционно золотыми, а как бы стушевавшимися перед мягкоакварельной голубизной круглолицых подружек. И понимаешь – подсолнухи-цветы это объявление темы, и главные вовсе не они, а солнечность этих девочек на переднем плане. «Подружки» – снова передний план, такой деликатный, ненавязчивый, как бы вырастающий из сплетения коричневых яблоневых ветвей, из кипени весеннего цветения, словно девочки-подружки – душа этого цветения и душа весны. Пожалуй, это характернейшая черта художника – выявление сущности, души сюжета. Поэтический реализм с акцентом символичности, зовущий не столько к размышлению, сколько к постижению чувством тех ассоциаций, которые художник не навязывает, а мягко подсказывает. Таково «Лето» или, как сказано в скобках, - «Девочка с яблоком». Вся сиренево-голубая с всплесками сиренево-розовых бантов девочка точно маленькая Ева с незрелым яблоком познания в ладошке…».

125. На макете и в жизни (Письмо с комментарием) // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 29 мая (без подписи).

Приводится и комментируется письмо А. Полосухина и других новокузнецких краеведов, возмущенных запущенностью Народного Дома – памятника архитектуры и истории. «Теперь мы, - писал А. И. Полосухин, - с болью смотрим на здание, которое должно было стать украшением города. В нем выбиты все стекла, разрушены внутренние стены. Пьяницы устроили там распивочную точку и общественный туалет. Полы, выстланные десятисантиметровыми кедровыми досками, которые прослужили людям 75 лет, выворачиваются и растаскиваются. По настоянию общественности здание Народного дома передано краеведческому музею для ремонта и организации там филиала. Но что может сделать краеведческий музей, который собственное здание ремонтирует третий год?..» Из комментария М. Кушниковой: «…Чтобы не быть голословными, авторы приложили фотодокументы – сегодняшний «экстерьер» Народного дома с выбитыми стеклами и сломанными дверьми. И «интерьер» с развороченными полами, разрушенными стенами и косяками. Судьба этого памятника давно волнует новокузнечан. Мы помним, какие усилия они предприняли, чтобы уберечь дорогое всем здание, которое… подпадало под снос. Тогда же раздавались голоса скептиков, сомневающихся в архитектурной ценности этого старинного здания… В феврале 1979 года на пленуме областного общества охраны памятников прогнозы были весьма оптимистичны. Недавно городская газета «Кузнецкий рабочий» тоже порадовала новокузнечан. В присланной газетной вырезке, датированной 3 марта, читаем: «Градостроительная комиссия с высокой оценкой приняла проект генерального решения экстерьера и интерьера филиала Новокузнецкого краеведческого музея – Народного дома. По замыслу авторов, «…Народный дом, истории свидетель, должен рассказать молодым не только о дне вчерашнем… Много еще нужно сделать для реставрации Народного дома. Это наш долг – долг патриотов родного города. Мы отвечаем за будущее Народного дома – свидетеля нашего прошлого». Очень верные слова. Но, к сожалению, не во всем подкрепленные делом. Свидетельством тому – письмо.., которое мы привели выше… Не оказалось бы, что именно нынче, в период смотра памятников и памятных мест… Народный дом – истории свидетель – прекратит свое реальное существование и останется лишь запечатленным в великолепном макете, получившем высокую оценку градостроительной комиссии. А в том, что такая опасность есть, мы убедились, побывав на месте Народного дома…».

Печальный прогноз М. Кушниковой сбылся. Через несколько недель Народный дом дождливой ночью подожгли. Такое вот фатальное совпадение. Которое оказалось весьма кстати новокузнецким властям – отныне им не приходилось печься о многотрудной реставрации памятника, вокруг которой – столько скандалов и чиновных амбиций…

126. «Нам внятно все…» (рубр. «Завершая разговор») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 8 мая.

Статья подводит черту под своеобразную читательскую дискуссию о неинтересности преподавания литературы в школах, которое только отбивает охоту изучать классику: «Сердитое письмо В. Тишакова затронуло ряд вопросов, далеко выходящих за пределы заветного списка книг, после прочтения которых можно сойти за интеллектуала. Почему в такой моде Сартр, Камю, Кафка? Отлично помню, что десять-пятнадцать лет назад книжки «иностранной литературы» с рассказами Кафки не вызывали у молодежи особых эмоций… Вполне возможен такой вариант: уроки литературы узки, сухи и неинтересны – школьники семидесятых годов явно выросли из рамок курса годов шестидесятых. Неинтересные уроки демонстрируют нам два аспекта: либо убивают вкус к литературе, как к предмету «школьно-принудительному», а отсюда – читаю только то, что покороче, либо, пробежав галопом то, что по программе, для себя читаю только то, что в программу не входит. И еще. Если школа слишком муштровала подростка, то он отрицает все школьное, а это распространяется порой и на уроки литературы, …потому что литература эта – школьная. И тогда юный нигилист начинает познавать себя на свой страх и риск, он стремится к самосовершенствованию… Он хочет быть мудрым и зачитывает до дыр перепечатанные из старых изданий сочинения Блаватской о йогах… Побуждения хороши, но воплощения нелепы… И нередко оказывается, что человек, даже проглотивший… массу интересных книг, но не вооруженный собственной, классической, делается беспомощным, неприкаянным, непристроенным… Он, по сути, безродный, ибо классика – это память поколений…».

127. Оружием разума и чести // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 26 июля.

Из рецензии на постановку «Гамлета» Читинским драматическим театром: «Из эпохи Возрождения до нас дошли эти загадки: улыбка Джоконды и монолог Гамлета «Быть или не быть». Очевидно, пройдут века, а загадки останутся загадками – вновь и вновь люди будут пытаться ответить на них собственными поисками. Каждый век по-своему решал Гамлета – в свете «проблемы века». И каждое новое решение обогащало, но и отягощало этот образ, так что современному актеру все труднее и труднее вылепить своего Гамлета. Гамлеты-обличители и Гамлеты-романтики, Гамлеты трагедийно выспренные и Гамлеты рассудочные – груз вековых стереотипов довлеет над актером. И тем неожиданнее и приятнее была встреча с тем Гамлетом, которого показал Читинский драматический театр. В обрисовке принца Датского нет никаких псевдоромантических атрибутов. Сломан канон бледноликого, затянутого в черный бархат Гамлета. Смотришь на сцену и веришь, что этому Гамлету (В. Михайлов) – двадцать семь лет. Он учился в Виттенбергском университете. Для своего времени он человек просвещенный. Это с одной стороны. А с другой, он просто молодой человек – мастер поработать шпагой. Сын, после долгих странствий вернувшийся домой. Человек, на которого вдруг обрушивается лавина лицемерия и предательства, потрясая основы добра и зла, коим обучали магистры философии… Гамлет-Михайлов, столкнувшись со злом, не опускается, а, напротив, его просвещенность и духовная широта, еще дремлющие под покровом юности, попав в чрезвычайные обстоятельства, высоко поднимают его над злом…».

128. Охотники за миллионами: Заканчиваются гастроли Одесского музыкально-драматического театра в Кемерове. Сатирическая комедия Э. Золя на сцене Одесского музыкально-драматического театра (рубр. «Гастроли») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 28 августа.

Из театральной рецензии: «Показав такие масштабные спектакли, как «Верность» и социально-народную драму «Кто виноват», Одесский театр на прощание порадовал кемеровчан спектаклем «Наследники Рабурдена» по сатирической комедии Эмиля Золя. Этот спектакль в Одесском театре – премьерный, и кемеровский зритель смог оценить его прежде, чем постановка появится на одесской сцене. «Наследники Рабурдена» - малоизвестная комедия, которая нечасто появляется на театральной афише. Несмотря на гротесковую коллизию, комедия глубоко реалистична. Под идиллический перезвон множества старинных часов, до которых большой охотник главный герой Рабурдена, в хорошо выдержанном интерьере 70-х годов прошлого века (сценография И. Ивницкий), в остроумно задуманных и отлично решенных по колориту костюмах, действует многоликий буржуа. Вездесущий, он как бы разделился на множество персонажей, каждый из которых несет в себе общий букет соответствующих «добродетелей» и лично ему принадлежащие доминирующие черты. Перед зрителем проходит скрытый под видимой пристойностью паноптикум провинциальных лицемеров и мелких хищников. Бывший повеса Рабурден (засл. арт. УССР Н. Слезка) – об его жизненных путях и склонностях осведомляют вывески «Банк», «Воспоминания Казановы» и «Все для Вашего туалета», написанные на задниках и кулисах, и мы понимаем, что Рабурден – рантье, щеголь и любитель вольных забав, ныне старый холостяк, нежно холящий свои капризы и пристрастия…».

129. По законам тьмы… (рубр. «У нас на гастролях») // Кузбасс. – Кемерово, 1979. – 29 августа.

Из театральной рецензии: «Одесский музыкально-драматический театр познакомил зрителей с драмой «Кто виноват?» по пьесе одного из лучших классиков украинской драматургии Ивана Тобилевича. В оригинале пьеса называется «Бесталанная» (обездоленная, невезучая), и лишь в скобках как бы эпиграфом стоит «Кто виноват?». Уже то, что театр вынес в название спектакля именно вопрос, раскрывает режиссерскую позицию. В постановке и режиссуре заслуженного деятеля искусств УССР Б. Мешкиса история размолвки Гната и его возлюбленной Варьки превращается в неразрешимую коллизию. Она закономерно заканчивается гибелью Софии, жены Гната, и превращается в социальную драму, решенную не лобовым приемом, а исподволь подводящую зрителя к выводу: здесь нет виновных, а есть жертвы. Попытаемся вместе с театром оправдать участников разыгравшейся драмы. Виноваты ли Варька и Гнат в том, что завязали в трагический узел не только свои судьбы, но и ни в чем не повинных и преданных им людей… Хотелось бы осудить их – нельзя из-за необоснованного подозрения, не объяснившись, разбивать сильное чувство. Но разве виноваты они, что безъязыки? «Убью его, убью ее» – буйствует Гнат. И это естественно, потому что не словом, а кулаком решаются отношения в этом селе, где люди не обрели дара человеческой терпимости и радости прощения. И Гнат действует не хуже и не лучше, чем другие, - он действует привычно. В исполнении А. Дриженко порыв Гната – свидетельство не жестокости и зла, а «невоспитанности чувства»…».

130. Раешный смех театра (рубр. «У нас на гастролях») // Кузбасс. – Кемерово, 1979. – 21 августа.

Из театральной рецензии: «Трудно сказать, «Сватовство ли майора» вдохновило известного украинского драматурга М. П. Старицкого на написание искристой комедии «За двумя зайцами», но непреложно одно: в 90-х годах XIX века «на богатых жениться» было такой же «болезнью века», как и во времена Федотова. Одесский музыкально-драматический театр, поставив «За двумя зайцами» (режиссер заслуженный деятель исекусств Грузинской ССР А. Рубин), перебрасывает мостик и к названной злободневной теме, и к раешному Федотовскому куплету. Спектакль – ярмарочное действо, и в первой картине звучность слова, жеста и цвета ошеломляет зрителя, приученного к психологизированным постановкам последних лет. Открытость слова, жеста и цвета – раешничество! – стояло у истоков любого театра ярмарок и площадей. И украинскому театру преимущественно присуща эта традиция. Постановка комедии Старицкого решена по-раешному «в лоб», как и положено, когда речь идет не о случае, а о явлении («люди чужой хлеб жуют!»), о котором народный театр рассказывает без обиняков, хватая зрителя за рукав («даром смотри, только хорошенько очи протри!»): не узнает ли в себе или в близких своих франтоватого хама и мелкого афериста Голохвостого, купецкую дочь Проню, робеющих перед «ученостью» папашу и мамашу Серко, которые всю жизнь копили добро и вдруг обнаружили, что времена меняются и деньги без «знатности» обесценены – они не престижны. Отсюда основной стержень одесской постановки: погоня не просто за деньгами, а за престижем, пусть в масштабе Подола. И в этой погоне все обманывают всех, и потому нет обманутых и никого не жаль…».

131. Реквием по лиственнице (рубр. «Памятники и память») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 16 октября.

Статья посвящена вопиющему факту вандализма: в Новокузнецке спилена лиственница – современница Достоевского: «Она полтора века стояла в старом Кузнецке. Время и градостроительство щадили ее. В экспозиции Новокузнецкого краеведческого музея до недавних пор можно было увидеть не только фотографию не существующей ныне Одигитриевской церкви, где в феврале 1857 года Ф. М. Достоевский венчался с М.Д. Исаевой, но и фотографию лиственницы, которая была свидетельницей их прогулок… Но перед юбилеем писателя произошел такой казус. На пути одной из планируемых в Новокузнецке шоссейных дорог оказалось полуторавековое дерево… Дороги предусмотрены генпланом, но при составлении его почему-то никто не учел ни лиственницу-памятник, ни деревянный дом выдающегося русского доменщика Курако, именем которого назван Гурьевский металлургический завод, ни Кузнецкий Народный дом… Как уже сообщалось в печати, Народный дом усилиями общественности сохранен. Планируемая дорога чуть сдвинута в сторону. Но до сих пор Народный дом пребывает в таком жалком состоянии, что его сохранность вызывает подлинную тревогу не только новокузнечан. Дом Курако также обречен. А лиственница Достоевского спилена 1 октября сего года. В преддверии юбилея писателя. В присутствии ответственного секретаря Новокузнецкого городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры В. Ф. Луганской, заведующего отделом культуры горисполкома В. Т. Ягодицина и представителя Новокузнецкого краеведческого музея М. М. Лычагина. Никто из них не смог остановить «казни» лиственницы – рабочие ссылались на «указание свыше» и на то, что ветки дерева мешают двигаться стреле крана, а тем самым срывают фронт работ. Областное отделение ВООПИК обратилось в Новокузнецк за разъяснениями. Заместитель директора краеведческого музея умиротворительно сокрушается: мол, что поделаешь – дорога! В. Ф. Луганская ссылается на авторитет председателя райисполкома Г. И. Никонова и его заместителя по строительству В. С. Шалыгина. Главный архитектор города А. И. Выпов стоит на неизменных многолетних позициях: если памятник истории оказался на линии сложившихся транспортных магистралей – тем хуже для него. А уж что там лиственница… В итоге – виновных нет. Но разве при составлении генплана нельзя было учесть немногие – буквально единичные! – сохранившиеся в Кузнецке памятники истории? И разве о подготовке «акции» против лиственницы заинтересованные организации Новокузнецка не должны были заранее поставить в известность областной совет общества охраны памятников истории и культуры? Тем более, как оказалось, о судьбе, уготованной памятному дереву, известно было еще в августе. Разве заместитель председателя горисполкома П. Н. Свистула, являясь одновременно председателем городского отделения ВООПИК, пользуясь возложенными на него полномочиями, не мог обсудить вопрос о сохранении памятного дерева с остальными заинтересованными лицами?…».

132. Свидетели живые и вещественные: Письма из школы (рубр. «Память») // Кузбасс. – Кемерово, 1979. – 6 июля.

Некое поветрие, сопровождающееся открытием тысяч музеев «боевой и трудовой славы» в стране, преимущественно в зданиях школ, «для воспитательного эффекта» не было обеспечено самым главным – достаточной исторической перспективой и надлежащим дистанцированием от событий войны. Похожи они были друг на друга, как две капли воды и создавались скорее для «парада». М. Кушникова среди моря «серых» и однотипных экспонатов пытается выделить хоть что-то достойное внимания: «… В витрине – осколки, гильзы, оружие. Личные вещи тех, кто никогда не вернется с поля последнего боя. Подаренные музею осиротевшими семьями награды…, похоронки. Вот они – живые и вещественные свидетели войны…». Об иных «экспонатах» станет известно позже. Таких, как пулеметы, коими загранотряды расстреливали отступающих армейцев. Равно и о многом другом, что откроется не в «письмах – треуголках», а в иных, опубликованных М. Кушниковой в первом томе «Страниц истории города Кемерова» уже в году 1997-м.

133. Страницы истории (рубр. «Край родной») // Кузбасс. – Кемерово. 1979. – 30 ноября.

Ответсекретарь Тайгинского отделения Общества охраны памятников истории и культуры М. Н. Ковригина рассказала автору об обстоятельствах проезда Ленина через станцию Тайга в 1897 году, и встречи с его соратником Кржижановским. Факт этот в Кузбасской историографии был окутан туманом. Некий профессор истории в одной из публикаций сообщил, что Ленин изволил кушать на станции Тайга пельмени. Однако впоследствии профессор выступал против тиражирования этого сообщения и решительно от него отмежевывался. Очевидно, была дана инструкция не освещать в подробностях, что кушал (или мог кушать), какими уборными пользовался (или мог пользоваться) на станции Тайга вождь мирового пролетариата, светоч философии и гений революции. Дозволено было лишь сообщить, что будущий вождь о чем-то конспиративно совещался со своим соратником Кржижановским по пути от Тайги до Юрги (Кржижановский работал в депо помощником начальника), что и было отражено в аннотируемой публикации.

134. Та самая минута… (рубр. «Заметки с выставки») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 20 марта.

Статья продолжает серию публикаций разных лет о художнике И. Филичеве под одним и тем же названием, но с разным сордержанием: «… На персональную выставку живописца Ивана Филичева иду с волнением. Мне знакомы его работы. Я не раз их видела в мастерской. Многие – в процессе рождения. Но никогда не видела их, собранные вместе, выявляющие и поддерживающие друг друга, ведущие между собою спор и тем самым отражающие ту сложную и непрерывную «духовную работу», которая свойственна каждой творческой личности. Впервые для себя открываю «общий цвет» выставки. Ибо точно также, как у каждого века имеется свой преимущественный колорит, у каждой выставки есть свой доминирующий цветовой ключ. Он – лицо выставки. У Филичевской пылающее, теплое, медово-золотистое, порою бархатно-синее и всегда праздничное «лицо». Такие обобщающие выставки позволяют, как срезы земли, прочесть пласты настроений и способа видения художника за разные годы. Вот изначальный «момент» первого знакомства с Филичевым, тот самый спорный «триптих», который, мне кажется, сколько бы ни прошло лет, все равно будет делить мнения и будить мысль... У Филичева почти в каждом холсте есть свой звонкий цветовой сполох - пунцовая сорочка на портрете поэта…, золотые факелы осенних деревьев на краю бархатной синевы ульканского пейзажа…, глубокая синева окошка, за которым фары грузовиков бередят ночь в немного академичной картине… Неожиданно выявляется и родственное звучание разных по чувству картин… Кипучая самобытность, обогащенная профессионализмом, пропущенная через гражданственность Филичева-человека…».

135. Там, где гремели бои // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 10 июля.

Статья о поисковой работе кузбасских музеев, о необходимости прояснить «безымянный» статус убиенных на поле брани.

136. «Фарфоровый» праздник // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1979. – 19 мая.

Из рецензии на спектакль Московского камерного музыкального театра «Сокол Федериго дельи Альбериги»: «Постановку «Сокола» нужно «уметь принять» особо. Безукоризненная стилизация под XVIII век в декорациях и костюмах – следование не букве, а духу века. Вся постановка идет «под знаком розы», - налицо все атрибуты «галантного века»: розовые венки и гирлянды, и банты, и в какой-то момент даже дирижерская палочка заменена подхваченным на лету цветком, невзначай оброненным в оркестр абсолютно стилизованной и абсолютно достоверной Жанеттой. Непринужденно сочетается условность нарисованной игрушечной фермы, где даже коровы украшены розовыми бантами. Что главное в этом спектакле? Все. Именно синтез образа, музыки, жеста… В основу спектакля (так и хочется сказать на старинный манер «представления») положена одна из наиболее целомудренных и лиричных новелл «Декамерона». Обедневший дворянин Федериго влюблен в добродетельную вдову, и, потеряв надежду на взаимность, удаляется в свое захиревшее поместье. Но больной сын возлюбленной просит показать ему прекрасного сокола, которым очень гордится Федериго. Следуя законам гостеприимства и заветам рыцарского «служения», Федериго закалывает любимого сокола, чтобы стол его был достоин гостьи. Услышав про горе возлюбленной, он вынужден признаться, что в угоду любви принес в жертву прекрасного сокола. Понимая глубину жертвы, дама сердца вознаграждает Федериго взаимностью…».

1980

137. «Бабочка на ладони»…» (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 19 февраля (без подписи).

О художнике А. Г. Венецианове: «… Двести лет назад у московского купца со странной фамилией Венецианов – потомка не то грека, не то итальянца – родился мальчик. Ему уготована была судьба необычная, о которой так просто не скажешь, была она счастливой или несчастной…».

138. Бунтующий «апатрид» (рубр. «Экслибрис») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 30 августа.

К 100-летию со дня рождения Аполлинера: «Имя Аполлинера обманчиво. Порой, его ищут среди классиков Древнего Рима. С ними у него ничего общего… Гийом Аполлинер появился в Париже, который на рубеже веков XIX и XX испытывал изнеможение… И вдруг Францию захлестнуло явление, которое историки культуры назвали «русское пришествие». Франция как бы вновь открыла для себя Мусоргского, Толстой и Достоевский учили французских писателей «служению человеку». Гийом Аполлинер был крупинкой культурного нисхождения «загадочной славянской души» на просвещенную, но пресыщенную Францию. Славянской? Именно. Аполлинер лишь псевдоним Вильгельма Альберта Влодимежа Александра Аполлинария Костровицкого, внука одного из троих сосланных в Сибирь братьев Костровицких – участников Польского восстания 1863 года… Пикассо высоко ценил Аполлинера за его самобытное искание новых путей в поэзии… Он искал чуда в искусстве, пораженном неверием и снобизмом, он презирал эстетствующих художников и светских снобов, игравших в меценатов… Удивительно, но непохожесть Аполлинера критика всегда пыталась причесать «под кого-то» или «под что-то». Даже его книга «Иересиарх и Ко» объявлялась подражанием Гофману и Эдгару По, несмотря на ярко выраженную авторскую индивидуальность…».

139. Драма на заимке Вучичевича (рубр. «Это нашей истории строки») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 1, 3 июля.

Очерк о художнике В. Д. Вучичевиче-Сибирском, убитом в 1919 году большевиками, и о судьбе его творческого наследия. Из очерка: «Так сколько же картин Вучичевича-Сибирского, ученика и друга Репина и Шишкина, было в Кемеровском музее, где сейчас уцелело их всего 9 (если их еще можно считать уцелевшими), коли актом 1967 г. приняты и такие картины, которые находились в музее с 30-х годов? И сколько еще «бесхозных» картин можно найти в Кузбасса? Например: известно, что согласно объявлению, данному в прессе театральной секцией Щегловского уездного отдела народного образования, «с 25 июня по 3 июля 1920 года в Щегловске посмертно состоялась третья и последняя в этом городе персональная выставка Вучичевича-Сибирского». А в комиссию по изучению наследия художника входил учитель Филимонов, который в 1938 году показал (художнику) Шахматову 18 этюдов Вучичевича и большую картину «Мельница» – свое личное собрание… В поселке Зеленогорске бульвар по праву будет носить имя художника… В 1920 году дом художника перенесли в село Бартеневку, где была открыта школа. И эта школа тоже по праву являет собой мемориал Вучичевича. Но можно ли, прикрепив мемориальные доски на всех объектах, связанных с именем Вучичевича, считать долг выполненным? Мне кажется, обобщенный памятник торжеству творчества над мракобесием требует себе места в Кемерове, в областном центре, в предположительном районе ныне утраченного захоронения художника… И неужели братья по творчеству – кузбасские художники – не внесут свою лепту в почитание Вучичевича-Сибирского…».

140. «И звон клинков, и лица лихих командиров…» (рубр. «Это нашей истории строки»). // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 28 февраля.

Очерк посвящен фольклору гражданской войны. Поминается в нем партизан Демьян Погребной, погибший во время войны, и дом, в котором он родился, находившийся в Ленинске-Кузнецком. М. Кушникова тщательно и скрупулезно зафиксировала «партизанское предание» о смерти Погребного и отразила его в публикации. Через некоторое время обнаружились иные факты. Оказывается, Погребной со своими родственниками-однофамильцами был членом роговской партизанской банды, вырезавшей население «просто так», из любви к убийствам. Известны и имена жертв Погребного. Его родственники в период массовых репрессий в конце 30-х годов пишут доносы на тех, кого не успели добить во время гражданской войны. Эти доносы М. Кушникова опубликовала в других своих книгах, вышедших уже в 90-е годы. Из этих же доносов узнаем о принадлежности Погребных к роговской орде, истребившей в Кузбассе многие тысячи ни в чем не повинных жителей.

141. Король сказки: 175 лет со дня рождения Г. – Х. Андерсена // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 5 апреля (псевдоним: М. Юрьева).

Заметка под рубрикой «Календарь» призвана привлечь внимание к ликам европейской культуры.

142. «… Мы новый мир построим» (рубр. «Это нашей истории строки») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 6 ноября.

Переложение рассказа Константина Васильевича Гулевича, одного из организаторов сельскохозяйственной коммуны «Зародыш» (под Кемерово). История этой коммуны образца 1920 г. нашла отражение в экспозиции топкинского городского музея. Рассказ Гулевича крайне односторонний. Более того – газетное его изложение неполное (отсутствуют, например, сведения о коллективизации, сопровождавшейся истреблением скота, чему Гулевич был очевидцем). Более подробные сведения о жизни села содержались в очерках, опубликованных М. Кушниковой уже в 90-е годы. Поминался в них и Гулевич, но уже в другой, новой, ипостаси, о которой в 80-е годы писать было по цензурным соображениям нельзя (см., например, очерк «Плач о лошади»). В год же 110-летнего юбилея Ленина властям была интересна не история кузбасского крестьянства, а лишний повод увидеть на странице газеты имя кумира: «Он, - пишет о Гулевиче с его собственных слов М. Кушникова, - находит то место, куда в день похорон Ильича коммуны-соседи пошли с траурными знаменами навстречу друг другу, ибо «кто-кто, а коммунары были те люди, для которых Ленин в ту пору был светлее самого света» (слова Гулевича закавычены, - сост.)…». О соратниках же Гулевича М. Кушниковой были в 90-е годы опубликованы столь нелицеприятные документы, свидетельствующие о их посильном участии в сталинском геноциде, что весь пафос рассказа Гулевича поневоле сводится на нет. «Энтузиазм» первых «коммунаров» дорого обошелся их соплеменникам…

143. Немеркнущие «Алые паруса» (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 23 августа.

К 100-летию Александра Грина: «… На страницах его повестей звучали названия неведомых городов, к ласковым бухтам плыли каравеллы, по волнам скользила прекрасная девушка, смирявшая грозное море… Современность бывает сиюминутная, а бывает вневременная. Гриновская не зависела ни от моды, ни от конкретных календарных событий. Это была вечная современность истины, добра и разума, торжествующих над бездуховностью и злобой… Александр Грин никогда не был утешителем. Его тревожные и печальные книги будоражили душу, призывая к такому высокому нравственному эталону, к которому легкие пути не ведут… Он совсем по особому умел любить людей. Неудивительно, что его считали чудаком, его великий дар сочувствия оставался непонятным… Он верил в надежность мечты, которая бывает прочнее иного гранита…».

144. Неукротимое слово Беранже (рубр. «Календарь2) // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 19780. – 19 августа.

К 200-летию со дня рождения Беранже: «… Если бы поэты жили двести лет, мы увидели бы Пьера-Жана Беранже, которого время ничуть не состарило. Наверное, он улыбнулся бы иронично и печально, прочитав множество посмертно адресованных ему комплиментов. И, пожалуй, порадовался бы словам В. Белинского: «Вся сущность национального духа Франции высказалась в песнях Беранже в самой оригинальной, в самой французской и притом роскошно-поэтической форме»… Его ценил великий Гете: «Песни Беранже полны такой грации, остроумия и тончайшей иронии, они так художественно совершенны, что возбуждают восхищение не только Франции, но всей образованной Европы»... Не только усмешка и убийственная ирония – ему знаком гражданский гнев… В его творчестве разыгрывалась «Песенная комедия» – предвестница «Человеческой комедии» Бальзака…».

145. О живом и вечном (рубр. «Сверяя жизнь по Ильичу») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 21 февраля (псевдоним: М. Алексеева).

М. Кушниковой поручено сделать материал о заочной читательской конференции, объявленной обкомом ВЛКСМ, городской библиотекой им. Гоголя и редакцией газеты «Комсомолец Кузбасса» по материалам книги Мариэтты Шагинян «Четыре урока у Ленина». М. Кушникова воспользовалась удачно подвернувшимся поводом для пропаганды творчества местного самобытного художника Г. Захарова (одного из лучших, на наш взгляд, живописцев Сибири той поры), который, не будучи членом Союза художников, тоже вынужден привлекать к себе внимание, работая над «образом Ленина» (тема эта особо поощрялась и лелеялась). Но и здесь: «В его «Лениниане» поражала именно попытка найти непарадный неканонический подход». Одним словом, читая статью Кушниковой, приходишь к выводу, что, в отличие от Г. Захарова, в «Лениниане» процветает «канонический» и «парадный» способ подачи образа, что отдавало некой крамолой. В самом деле, в юбилейный ленинский год заявлять о некоем привившемся «парадном подходе» к Ленину – это все равно, что поставить под сомнение его культ. Очевидно, повсеместно раздуваемая вокруг юбилея Ленина культовая компания уже многих раздражала, однако – неплохо оплачивалась и отражалась в СМИ, так что для самодеятельного художника «лениниана» была шансом заявить о себе широкой аудитории, пусть даже и в ущерб своему настоящему, истинному, «непарадному» призванию.

146. О Зощенко и его героях (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 14 августа.

К 85-летию Зощенко: «Он шел в литературу долгим и противоречивым путем... В его первой книге «Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова» (1922 г.) содержалась заявка на особую писательскую индивидуальность… «Пережиточные» «не парниковые» герои Зощенко постоянно попадают в новые обстоятельства, но в них действуют согласно своей, не изменившейся сути… В зощенковских рассказах нет «мелочей жизни». Навсегда вошел в русскую литературу новый зощенковский виток темы «маленького человека». Не забудется «одичавший» мелкий служащий Забежкин («Коза»), потерпевший крах надежд, когда его избранница обнаружила, что не ее он домогается, а просто мечтает стать владельцем козы – больших взлетов ему не дано; не забудется «Мишель Синягин», мнивший себя поэтом и интеллигентом, умиротворенно закончивший жизнь в нахлебниках у мужа любимой им женщины. Как запомнятся нам не перипетии велосипедиста в большом городе, а призыв писателя: «Товарищи, мы строим новую жизнь, мы победили, мы перешагнули через громадные трудности – давайте, черт возьми, уважать друг друга!»…».

147. «… О том, как зреет гнев в сердцах» (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 29 ноября.

К 100-летию А. Блока: «… Каким же был он? Дитя любимого Шахматова, с которого и начиналась великая его привязанность к Родине? Неизменный бард «Прекрасной дамы» – Л.Д. Менделеевой, через всю жизнь пронесший горение посвященных ей строк? Поэт и гражданин, во всем и всегда предъявляющий максимальный счет к жизни, а поэтому – немного Дон Кихот, так легко ранимый и такой беззащитный перед разочарованиями? Наверное, для каждого Блок – особый. Ибо был он дитя эпохи «крушения гуманизма», вознесший риторику Надсона и декламацию Апухтина, а потому всегда немного театрализовавший чувства и ситуации… Он был прежде всего выразителем высочайшей культуры, накопленной в славном роду Бекетовых, ученых и литераторов, к которому принадлежал по матери. И, как таковой, был носителем алмазной ясности мысли и отточенности слова. Возможно, колдовские образы Блока оттого так пленяют читателя по сей день, что они порождены самим содержанием блоковской мысли. И в этой чеканности мысли и слога Блок прямо родственен Врубелю в живописи, Рахманинову и Стравинскому – в музыке. Любая эпоха среди множества рождает лишь малую горстку прямых выразителей ее сути в искусстве. И чем она сложнее, тем ярче должны быть светочи, ставшие ее знамением…».

148. «Остановись, мгновенье…» (рубр. «На книжную полку ровесника») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 7 июня.

Рецензия на книгу кемеровской тележурналистки З. Естамоновой: «…Внутренние эпиграфы книг диктуются, как правило, самой личностью автора. Первый мой разговор с З. Естамоновой был о городе Мариинске. Очерк о деревянных кружевах Мариинска в книгу не вошел. Но, может, именно он наиболее полно отражал личностные свойства автора: останавливать мгновения и хранить верность своим привязанностям. Двенадцать лет назад тележурналист З. Естамонова и внештатный автор телевидения Е. П. Новоселова увидели мариинские дома, которые обречено глядели светлыми окнами на тех, кто подписывал им путевки в небытие… По следам телепередачи создавались альбомы о Мариинске, составлялись письма, собирались авторитетные мнения. Но время Мариинска еще не пришло, и много горьких минут было пережито, пока удалось добиться хоть малого: сохранения здания, в котором расположен сейчас Мариинский краеведческий музей». М. Кушникова пользуется книжкой З. Естамоновой «Сотворение рябины» как поводом лишний раз напомнить о бедственном положении памятников Мариинска (главное зерно рецензии состоит именно в этом). Что касается самой книги, то о ней – самые общие слова: «…О художниках Кузбасса появятся, возможно, целые тома высказываний историков, искусствоведов и журналистов. Но если в двухтысячном году читатель захочет ощутить вкус времени, а не просто получить информацию о времени, он спросит «Сотворение рябины»…».

149. Отец Писсаро (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 15 июля.

К 150-летию со дня рождения Камиля Писсаро: «Винсент Ван Гог звал его отец Писсаро. У него было сухощавое лицо и длинная патриаршая борода. Поль Сезанн и Поль Гоген считали его своим учителем. Моне и Дега искали его советов. За артистической внешностью, типичной для обывателей монмартрских бульваров, скрывался не только большой художник, но и гражданин, мечтавший «о справедливом обществе и о гармонии в искусстве». Во множестве писем к любимому сыну Люсьену он часто поминает о том, что «художник прежде всего человек среди людей», и о том, что «его труд не хуже и не лучше, чем труд врача, химика, кузнеца и крестьянина». И еще о том, что живопись не столь обожествляемое сокровище, сколь народное достояние… Но прежде всего – он был художников… Его кредо – «нет святынь святее самой природы!» вовсе не толкало его к идиллическому укрытию на лоне импрессионистского пейзажа… Он прошел импрессионистский искус и увлекался пуантилизмом. Он экспериментировал с цветом и пытался «цвет разъять на составные части…». Художнику удалось совершить чудо – одинокий в своей семье, в тесном жилище, он писал пейзажи и лица, преисполненные покоя и величия. Он писал синюю парижскую ночь, пронзенную золотистыми вспышками фонарей и мерцающую потоками экипажей, и писал окутанную жемчужной дымкой «Площадь в Руане»… В автопортрете 1900 года глядит убеленный сединами старец в художническом берете. Взор его по-прежнему зорко вглядывается не только в красоту мира, но и в глубины общественных вихрей…».

150. «Письма из безвременья…». К 120-летию со дня рождения А. П. Чехова // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 29 января.

Статья к юбилею А. П. Чехова, который кратковременно пребывал и на территории Кузбасса. Из статьи: «…Он жаждет видеть людей простыми и гармоничными. А между тем «вся Россия – страна каких-то жадных и ленивых людей: они ужасно много едят, пьют, любят спать днем… психология у них – собачья: бьют их – они тихонько повизгивают… ласкают – они ложатся на спину, лапки кверху и виляют хвостиками…». Оценки, выдаваемые Чеховым своему народу, приведенные в статье М. Кушниковой, как нельзя лучше подходят и для «новой исторической общности – советского народа», которая на момент 1980 г. представляла собой ленивое, пьяное, рабское, с мазохистскими наклонностями сообщество с той самой «собачьей психологией», о которой писал именно Чехов…

151. Поэма чистой человечности… (рубр. «Гастроли. Рецензирует зритель») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 9 августа.

Из театральной рецензии: «И вот в постановке Саратовского академического театра оперы и балета вагнеровский Лоэнгрин (засл. арт. РСФСР Е. Лудер), личность идеальная, творец добра, появляется при сумрачном Брабантском дворе, где главенствует злое начало в лице Ортруды (Г. Яковлева), дочери лишенного трона языческого короля Радбора. Колдунья Ортруда превратила в лебедя мальчика Голтфрида, сына умершего брабантского герцога, а его дочь Эльзу (В. Баранова) обвинила в убийстве брата… Такова фабула либреттиста Вагнера, почерпнутая из народных сказаний… Оперы Вагнера – прежде всего синтез драматургии и музыки… Понятно, почему оперы Вагнера особо трудны для постановки, и большой заслугой Саратовского театра можно назвать даже сам факт постановки «Лоэнгрина». Но это не значит, что сама постановка «Лоэнгрина» свободна от просчетов. Лоэнгрин слишком идеально светел, слишком статично прекрасен… На сцене не создан образ, который перекликался бы с замыслом Вагнера… Носитель добра обязан быть неузнанным, иначе добро его может быть возвеличено, и тогда оно теряет свою значимость. Этот акцент не проставлен, и высоко нравственный драматизм ситуации утрачен… Тема злого начала в спектакле значительно затмевает тему добра – явление Лоэнгрина не озаряет сумрачность коллизии. Нравственное просветление не наступило. Очевидно, постановка терпит ущерб от слишком тесной «чужой» сцены. Она не рассчитана на «массовость», необходимую для вагнеровских монументальных творений…».

152. Разве вещи виноваты? (рубр. «Продолжаем разговор») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 21 февраля (псевдоним: М. Юрьева).

Автор предлагает свой взгляд на модную в ту пору дискуссию о «вещизме», и на попытки объявить некоторые вещи «хищными»: «Я думаю, что вещи не могут быть ни добрыми, ни хищными. Будучи лишь мнимо немыми, они красноречиво повествуют о своем времени, о нравах, о мастерстве тех, кто их создал, о вкусах и пристрастиях тех, кто вводил их в свой дом. Если же вещи старинные, то нередко за ними таится летопись семьи. Сами по себе вещи пассивны. Активно-добрыми (напоминающими об искусе былых мастеров либо удивляющими мастеровитостью современников) или активно-злыми (развязывающими ураганы страстей – суетности и стяжательства) делают их люди. Только взаимоотношения человека и вещи обуславливают те эпитеты, которыми человек ее наделяет. Вещи не могут быть носителями пороков, точно так же, как цветы. Цветы безотносительно прекрасны, но если человек начнет ими торговать, а на вырученные деньги приобретать «по блату» престижные вещи, тогда и цветы станут «хищными»… Но именно вещи, творения умельцев, хранят отпечаток их неповторимой индивидуальностью… И если в сундуке вашей бабушки хранятся дивное кружево, скатерти, шитые «настилом», ковры, сработанные «впритык»… - не спешите с ними расстаться. Они – не мертвы. Они – не хлам. Они просто ждут возвращения к жизни… Они вовсе не «хищны» и не грозят поразить вас недугом «вещизма». И это не от них, а от нас зависит, займут ли они достойное место в волшебной мозаике, из которой складывается портрет нашего времени, и почетным или позорным окажется наше с вами место в этой мозаике…».

153. Самое «воспитательное» увлечение (рубр. «Размышления читателя о роли театра в воспитании детей») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 4 декабря.

Статья приурочена к всекузбасской неделе «Театр и дети»: «…Она, эта неделя общения детей с театром, - строжайший суд актерской работы. Когда «взрослые» актеры говорят неестественно наивным голосом поддельно-романтические или неволшебно-скучные слова, нельзя ожидать горящих глаз и пылких оваций в зале. Театральная неделя беспощадно сдирает самые соблазнительные обертки режиссерских новаций, если в зале нет завороженных ребячьих лиц. Потому что условность спектаклей-сказок нужна скорее взрослым, чем детям. Детям нужна реальность, потому что они «видят мир впервые», и, значит, обычная жизнь для них всегда достаточно загадочна. Как часто чрезмерная выдумка-условность отпугивает детей и отучает их видеть реальный мир, как он есть! И тогда театр перестает быть школой, призванной подготовить именно своей узнаваемостью к будущим жизненным дорогам… И еще, неделя «Театр и дети» должна не тешить, а будоражить. Не просто развлекать, но и тревожить. Обнаружать проблемы, возбуждать сомнения, толкать к раздумью. Она – лакмусовая бумажка для любой школы, потому что выявляет, что сделано за год, чтобы так высоко ценимая Львом Толстым «работа души» совершалась в каждом школьнике…». Автор считает, что жизнь сама по себе для детей и есть театр: «С давних времен дети любят играть «в театр»… Но главное – не переодевание. Главное – воспроизвести «взрослые» ситуации и найти их решение в своем, детском, понимании…».

154. Светлая душа Виолетты (рубр. «У нас на гастролях») // Кузбасс. – Кемерово, 1980. – 14 августа.

Из театральной рецензии: «… «Травиата» в переводе означает «порченая» и «распутница», но и «заблудшая». В самом названии уже заключается вызов. В ходе спектакля по либретто Ф. Пиаве зритель узнавал, что «распутная» была чище, бескорыстнее и идеальнее, нежели ее светские партнеры. Верди вынес на суд публики социальную и психологическую драму своего времени, рассказанную посредством его чарующей музыки. Саратовский государственный академический театр оперы и балета привез на гастроли «Травиату». Чем же волнует сегодня зрителя коллизия, отзвучавшая полтора века назад?.. Психологической драмой, в которой двое куртуазных мужчин каждый по-своему убивают любовь, а с ней и душу Травиаты. Не «порченой», а загубленной предстает она перед зрителем. И в этом заслуга театра. В истории постановок «Травиаты» были Виолетты легкомысленные, погибающие как бабочки, были опасно-соблазнительные, погибающие как бы в отместку за нескладно прожитую жизнь и лишь на мгновение покоренные искренней любовью. В саратовской постановке Виолетта – простая душа. Очевидно, это наиболее близкая к истине трактовка образа. Ведь «камелии» прибывали в Париж с железным деревенским здоровьем и деревенским же простодушием, что и влекло к ним парижских жуиров. «Дамы с камелиями» не могли позволить себе роскошь нездоровья. И в течение всего спектакля Виолетта проводит линию тщательно скрываемой болезни, не столь из мужества, сколь по необходимости. К такой трактовке образа подготавляет лирическое вступление оркестра. Задушевно развертывается бесхитростная и печальная тема Виолетты – светлой души, в которую врывается блестящая, беспечно-холодная тема Виолетты-куртизанки…».

155. Счастливые и грозные дни Достоевского (рубр. «Люди и судьбы») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1980. - № 2. – С. 60-72.

Из очерка о «кузнецком периоде» Ф. М. Достоевского, снабженного тремя иллюстрациями: «Читатель, конечно, догадался, что настоящая статья, нарочито отстаивающая, казалось бы, вполне очевидную значимость Исаевой в жизни Достоевского, является некоторым образом ответом на непонимание весомости «грозного чувства» великого писателя. От такого непонимания не нависла бы угроза над кузнецким домиком. Сгорел же ненароком, полыхая подозрительно жарким пламенем, в дождливую осеннюю ночь не менее важный памятник Кузнецка – старый Народный дом. И тем более так недавно спилена чуть не полтора века прожившая «лиственница Достоевского», лишь потому что ветви ее мешали стреле башенного крана… Скажете: неоправданная тревога? Ведь принято решение Министерства культуры РСФСР об открытии музея имени Ф. М. Достоевского в Кузнецке в 1981 году в 100-летию со дня кончины писателя. Но решение – не свершение. Разве не было принято решение об открытии отдела… Новокузнецкого краеведческого музея в погибшем теперь Народном Доме? Преувеличена ли тревога и не правомочно ли настойчивое желание автора еще и еще раз привлечь внимание читателя к значимости кузнецкого домика, коль намеченный в нем музей по сей день не имеет не то что научного совета, но даже конкретного названия (название – значит, направление!), а к общему удовлетворению числится в планах просто литературно-мемориальным музеем (как будто музей, посвященный памяти писателя, может быть не литературным или не мемориальным!)?..»

156. «Целитель времен» - Авиценна (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 18 сентября (без подписи).

Очередная заметка из рубрики «Календарь», посвященной ликам прошлого, не подписана из опасения, чтобы сотоварищи по перу в очередной раз не возмутились, что «Кушниковой слишком много» (этот штамп имел хождение в газетных кругах среди тех, кто ведал вопросами культуры).

157. Человек с «планеты людей»: К 80-летию Антуана де Сент-Экзюпери (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 28 июня.

«…Он не дожил трех недель до освобождения Франции, но успел подарить нам мальчика с астероида В-612, к голосу которого еще многие поколения будут прислушиваться с нежностью и тревогой, учась его волнению за судьбы мира…».

158. Чтобы быть человеком // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 11 марта (псевдоним: Л. Андреева).

В год 110-летия со дня рождения Ленина газетные коллективы должны были инициировать интерес к «вождю мирового пролетариата». Однако интереса со стороны читателя не было. М. Кушниковой поручают осветить в печати ход заочной читательской конференции, посвященной книге М. Шагинян «Четыре урока у Ленина». Книга была откровенно примитивной и никаким читательским спросом (несмотря на большие тиражи) не пользовалась. Однако парадное мероприятие следовало довести до конца во избежание «оргвыводов». И вот принято решение: написать отклики за несуществующих читателей. Так родился материал «учительницы Л. Андреевой», который по предложению штатного сотрудника «Комсомольца Кузбасса» был написан именно М. Кушниковой. Показушное мероприятие (или, как выразилась одна ее близкая знакомая, «мертвоприятие») требовало самых общих «плакатных» слов: «Ленин очень любил жизнь… Мы должны… любить, понимать, чувствовать Ленина». Утверждается также (со слов М. Шагинян, конечно), что Ленин был «самым большим другом всего живого – детей, деревьев, животных» (иронизируя, М. Кушникова уже вслух, не на бумаге, продолжает: тараканов, пиявок, блох…). Празднование юбилея Ленина в 1980 году – это не только глобальная показуха в размерах страны. Это – рецидивы все той же сталинщины (вспомним: «Сталин – лучший друг детей… Лучший друг физкультурников…»). Множество гранитных изваяний Ленина, расставленных повсеместно по стране, в преддверии подобных юбилеев и сопутствующий этим действам азиатский церемониал, напоминает нам тот самый «заговор беззастенчивой лести», о котором писал еще в XIX веке маркиз Кюстин.

159. Чтобы мир не знал войны (рубр. «Календарь») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1980. – 20 марта.

К 80-летию со дня рождения Фредерика Жолио-Кюри: «И. Эренбург вспоминал: Фредерик Жолио-Кюри был не только великим ученым, но и великим гражданином. Он выступал в защиту мира в Бомбее и Стокгольме, в Варшаве, Берлине, Вене и Хельсинки. Его речи запоминались. Он вообще был запоминающейся личностью. Художник, ищущий в композиции гармонию не меньшую, чем физику. Мастер лыжного спорта – виртуоз «поворота алле». Страстный рыболов и ихтиолог…».

1981

160. Литературная карта Кузбасса (рубр. «Это нашей истории строки») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1981. – 12 декабря.

О некоторых «славных именах, вошедших в историю мировой культуры», оказавшихся связанными и с Кузнецким краем: «…Проследим же за ямщицким возком, что в марте 1797 года вез А. Н. Радищева из ссылки к родному сельцу Немцово, и мы встретим множество знакомых и сегодня селений, описанных в его «Записках о путешествии из Сибири». Зеледеево, Суслово, Почитанка, Подъельничее, Берикуль мелькают перед глазами. Мы читаем краткие записи о красоте ландшафта, состоянии природы, занятиях населения, об особенностях момента и местности. Так, «около Суслова ныне зверя совсем нет, а прежде были хорошие промыслы». Или «Около Тахина (Старый Тяжин) появилась воздушная язва и мерли люди, но лекарств не знают». Мы узнаем, что в Итате почту держат тобольские ямщики, и местные купцы эксплуатируют этот старейший в Сибири промысел. В Ишиме (Яйский район) Радищев, сидя за самоваром, ждал лошадей, надеясь, что прояснится погода. Чуть раньше «в Кайле (Ижморский район) нашел пономаря-балагура. Ему – на вино, он хотел поминать в церкви или на кабаке». Радищев недавно потерял жену и в упомянутой Ишимской церкви заказал панихиду в ее память. Это сооружение – истинная жемчужина первых лет XVIII века – стоит по сей день. Стоят в Итате и два каменных здания конца XVIII века с характерными рельефными медальонами по фасаду. Они тоже помнят Радищева и вместе с Ишимской церковью ждут возрождения и достойного использования на ниве культуры… А вот знаменитая Варюхинская переправа (Юргинский район)… Во времена Радищева, который ночевал в Варюхине.., здесь… процветал ямской извоз…».

161. Пять лет спустя… // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1981. – 20, 22 января.

О кузбасском сувенире и прикладном искусстве, представленном на выставке в картинной галерее: «Тяга к «домашности» сувенира, который звал бы к размышлению, будил чувства, ощущается во всем. Элигична и проникнута большой и умной любовью к родному городу серия настенных панно (объемная резьба по дереву) новокузнечанина Ю. Антонова. «Кузнецкая крепость», «Дом Достоевского», «Церковь, в которой венчался Достоевский», «Народный дом»… Со временем эта серия приобретет еще и значимость документа – она фиксирует памятники Кузнецка. В современном интерьере, в котором голые стены, поспешно заклеиваемые любыми обоями (так жаждет глаз целительной зацепки), не приживаются штампованные имитации «под грузинскую чеканку», не будоражат псевдобуддийские маски из гипса и дерева. Тем более не найдут покупателя псевдоцалехские панно мебельной фабрики или удивительно живучее дитя юргинской шелкографии – панно «Аленушка». Поэтому особенно интересным и перспективным кажется творчество новокузнечанина Е. В. Романенко. Его очень тонкие, истинно «природолюбивые» композиции из сухих листьев и цветов могли бы в любом интерьере составить очень выдержанные серии маленьких панно, выявляющих изящество листьев и трав, давно подмеченные китайскими и японскими живописцами. Поиск «домашности» интерьерных предметов соединяется порой с оттенком игровым – «в своем доме живу, как хочу»… Опыт приходит с годами. Каждая выставка – лучше, чем предыдущая, каждая наводит на размышления. Нынешняя по праву привлекает… заинтересованность общественности… Итоги говорят: декоративно-прикладное искусство в Кузбассе выдало новый и мощный росток…».

162. С любовью к Сибири (рубр. «Люди и судьбы») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1981. - № 2. – С. 64-74.

Очерк о художнике В. Д. Вучичевиче-Сибирском (ученике Шишкина и Репина) проиллюстрирован фотографией. Из очерка: «Это случилось в августе 1919 года. На своей заимке, близ Крапивина, вместе с женой и двумя дочерьми был зверски убит русский художник Вучичевич-Сибирский. В Крапивине еще живы очевидцы и косвенные участники этой драмы. У многих по сей день хранятся фотографии и личные вещи загубленного семейства. Многие хорошо помнят картины художника, большая часть которых, считаясь утерянной, вспыхивает то там, то здесь опознавательным огоньком: ищите! И спустя шестьдесят два года еще не постигнут по-настоящему общественный смысл случившегося. Как-то в кругу уважаемых и просвещенных людей в ответ на предложение подумать о том, чтобы воздвигнуть памятник художнику в областном центре (а не только скромный бюст в отдаленном Крапивине) возник спор: а был ли Вучичевич столь уж значительным художником? Почему в такое смутное время уединился на заимке… А картины? Вернемся к «детективным» картинам из музейных фондов, оттого детективных, что поступление их в музей по сей день окутано тревожной двусмысленностью. По акту № 181 они переданы музею 28 мая 1967 года Геннадием Даниловичем Мехоношиным с такой легендой: их хранил отец сдатчика Мехоношин Даниил Петрович, который до 1924 года учительствовал в селе Борисово… Но тогда – как же утверждение такого свидетеля, как С. В. Никитин, о том, что уже в 1940 году в отделе природы Кемеровского музея числились картины Вучичевича, изображающие «характерные для нашего края пейзажи»? И как быть с авторитетным свидетельством Павла Фокиевича Шахматова, … что…. «картин Вучичевича было много, но их растащили»…».

1982

163. Варюхинская переправа (рубр. «Время-люди-судьбы») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1982. - № 4. – С. 57-65.

Очерк о том, что связывало с Кузнецким краем выдающихся деятелей российской культуры А. Н. Радищева, А. П. Чехова и Н. Г. Гарина-Михайловского. Открывается он «Прологом» на тему «Великого кандального пути»: «Великий кандальный путь врезался в плоть Сибири. Омытый слезами, он все же был подобен животворной артерии. Таковы парадоксы истории. Именно он привносил сюда лучшие умы России, которые, врастая в неподатливую сибирскую почву, пускали в ней могучие корни. Здесь проводились исследования и написаны были труды куда более обстоятельные, чем если бы их авторы продолжали носить щегольские столичные мундиры или чинно исполняли департаментские обязанности в европейской более благопристойной части России. Они, будущие авторы статей, писем и дневников, появлялись здесь не добровольно – Александр Радищев, славная когорта декабристов, опальный сочинитель Достоевский и многие другие… И нужна была алмазная твердость, чтобы недобровольностью этой пренебречь и жить отмеренный здесь срок, сохраняя светлый разум и стремление к творчеству так, словно ничто не душило и не мяло ни достоинства, ни саму судьбу недобровольных этих сибирских жителей… Других манила неведомость и отторгнутость Сибири, и они, подобно Чехову, приезжали сюда по велению совести… Нет в Сибири такого края, которого прямо или косвенно не коснулся бы животворный источник, притекавший сюда от сердца России».

164. Верность // Кузбасс. – Кемерово, 1982. – 31 июля.

Статья из цикла «Человек и природа» – о бездомной собаке: «Она появилась с неделю назад на «пятачке» перед девятиэтажным домом около главного корпуса КемГУ. Она кидалась на проезжую часть улицы, облаивала машины. Прохожие глядели с удивлением: бестолковая собака, так и норовит под колеса! Но она была вовсе не бестолковая. Она лаяла не из собачьей удали. Она возмущалась, она спрашивала: может быть, кто-нибудь видел хозяина? Хозяина, который наверняка имел отношение к машинам. Может, возил ее с собой, а она отстала и потерялась. Но, может, предательски увез ее подальше от дома и бросил. Не бывает? Еще как бывает… И вот целую неделю собака тоскует. Устав, ложится на асфальт, грустно сложив на передние лапы симпатичную лобастую голову. Ее жалеют дети и взрослые. Ей приносят еду и она вяло тянется к подношению. Ей не хочется есть. Ей ничего не надо. Она ищет хозяина. За неделю она похудела, и ошейник на ней болтается. Она похожа на овчарку, но это неважно, она – из породы друзей. Собака никогда не поверит в вероломство хозяина. Наверное, она и теперь думает, что лишь роковая случайность разлучила ее с хозяином. Но так ли это на самом деле? Не столкнулись ли здесь верность и предательство, преданность и жестокость? Кто вы, неизвестный нам хозяин? Вы, конечно, помните о трагической судьбе Белого Бима, просмотрев всем полюбившуюся киноленту. Сейчас ваша собака мечется около чужого дома, очевидно, на том месте, где вы ее покинули – хочется думать, что волею случая, а не потому, что жестоко распорядились ее судьбой. Она верит, что вы к ней вернетесь. Отзовитесь!»…

165. За звонкой строкой поэта // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1982. – 24 июня.

Новые данные о кузнецкстроевском функционере 30-х годов Иулиане Петровиче Хренове, герое известного произведения Маяковского. Повод для публикации – документальная находка: «… В архиве заводоуправления КМК новокузнецкий филолог Борис Дмитриевич Челышев двадцать лет назад обнаружил… документ. В папке № 2454 – личное дело некоего Иульяна (Яна) Петровича Хренова…Судя по документам, которые так долго молчали в забытой папке, Ян Петрович был типичным для 30-х годов «героем стройки»… Имя Хренова известно не только потому, что после Кузнецкстроя он был на высоких руководящих постах при пуске … металлургических заводов и что известный художник Николай Федорович Денисовский написал с него в 1934 году обобщенный портрет строителя. Я. П. Хренов был хорошо знаком с Маяковским, и есть сведения, что именно по совету поэта был написан упомянутый портрет. Хренов был близок с семейством Брик, с которым так тесно связана жизнь Маяковского, - в их доме поэт познакомился с Хреновым, а тот – с художником Денисовским…». В 90-е годы Кушниковой (в соавторстве) опубликованы новые данные о Хренове. Выяснилось, что работал он руководителем московского представительства Кузнецкстроя и в его аппарате находилась такая приметная в те поры личность, как Хазанова, секретарь члена Политбюро ЦК ВКП(б) Томского по ВЦСПС (позже репрессированная, но очень гордившаяся своими связями с видными деятелями большевизма). После ухода с работы Хренова заменили А.П. Ордынским (позже обвиненного в троцкизме), ушла из представительства и Хазанова, уехавшая в Сталинск и там уличенная в связях с троцкистами и в поставке проституток для иностранных специалистов. Облик самого Хренова как «типичного строителя 30-х» в свете новых найденных документов несколько видоизменяется: перед нами, скорее, не энтузиаст из рабочих и моряков, а – весьма информированный о многих закулисных интригах деятель, с мощными связями и поддержкой. Не простоватый паренек – а игрок, который, играя в политику, поставил «на кон» свою жизнь…

166. Сельский обелиск помнит… (рубр. «Это нашей истории строки») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1982. – 23 марта.

Разговор о варварском отношении к памятникам истории и культуры в Кузбассе. Из статьи: «… Сколько же… варварских нападок пережила Ишимская церковь! Старики рассказывали, что когда-то в Ишиме были колокола с «золотыми звонами». И когда они звонили, «слышно было в Иркутске». И эти колокола разбивали кувалдами… А в 1964 году для каких-то нужд потребовался кирпич. С четырех сторон подгоняли трактора, стали стены разбивать, а они не разбиваются. Лишь некоторые кирпичи выпадывали, только в дело не пошли. Кирпич-то старинный – мягкий, его тесать можно… А деревянная церковь в Красноселке! Сделанная без единого гвоздя руками местных плотников, иконостас расписан местными художниками. Минувшим летом там спилили два креста – думали, что золотые. На самом деле эти кресты – бронзовое ажурное литье с позолотой – бесценное творение рук человеческих. Иконостас растащен. В самой церкви – зерносклад. В зерне мы обнаружили две иконы. Какой-то варвар буравом выколол глаза! А один крест унесли на чью-то могилу. Многие знают, на чью, но считают «неудобным» вставать на защиту культовых сооружений. Пытаюсь представить внутренний мир человека, который поднял камень, топор, кувалду и нанес первый удар архитектурному памятнику, когда тот еще стоял в первозданной красе. Не изящные купола стройных глав сбивал тот топор – руки мастера обрубал он, на свидетеля самобытной национальной культуры ополчился… Неуважение к ценностям человеческого духа, к памяти и мастерству – злой недуг…».

167. Чалдонский корень (рубр. «Время-люди-судьбы») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1982. - № 1. – С. 57-62

Из очерка о «Доме Губкиных» – самом старом строении города Кемерово, памятнике истории и архитектуры: «Осенью 1978 года старинному деревянному дому по улице Трудовой, 60, грозил снос. А этот дом – последний, оставшийся от прежнего Щегловска. Оцененный в 120 рублей, он заранее был продан на дрова еще до того, как его обитатели получили новые квартиры. Но вот дом опустел. К нему подкатили «бабу» – дому осталось жить минуты… Однако акция «дом по улице Трудовой» к тому времени уже успела приобрести гласность и несколько организаций срочно и категорично встали на пути разрушения. Схватка закончилась их победой. Дом уцелел. Теперь он стоял одинокий и бесхозный и, укоризненно глядя пустыми окнами, ждал, когда закончатся дебаты: кому брать его на баланс. Охотников не было: сохранение его сулило лишь расходы и хлопоты… Теперь постановлением облисполкома дом все-таки утвержден в правах как памятник истории и деревянного зодчества, и даже вступил в стадию реставрации. Сейчас уже не верится, что судьба его висела на волоске. Решающими могли оказаться малейшие вехи его биографии. Биографию же эту приходилось собирать по крупицам. На одну из моих газетных публикаций откликнулась кемеровчанка Валентина Павловна Губкина, дочь бывшего хозяина дома… Фотографии, которыми сопровождала свой рассказ В. П. Губкина, оказались истинной находкой. Они подкрепляли семейные предания старого сибирского рода и придавали им весомость… Когда речь зашла о сохранении дома по улице Трудовой, необходимо было определить его историческую ценность и архитектурно-эстетические достоинства, - но после рассказа Валентины Павловны какими мертвыми казались эти слова!…».

 1983

168. «… Вот что имею я поведать вам»// Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1983. – 14 июля (псевдоним: М. Юрьева).

Из рецензии на постановку Уфимского театра: «Итак – снова Гамлет. Всякий раз при встрече с ним – вопросы… И были времена, когда в зале лились слезы о трагической истории, в конце которой мертвы все ее участники. И были времена, когда именно хрупкий облик безвинно погибшей Офелии впечатлял зрителей, и были другие, когда в Гамлете ловили мрачные созвучия хилые дети уходящего века… И вдруг – в спектакле неожиданный поединок, Гамлет (засл. арт. БАССР В. И. Малюшин) и Клавдий (Ю. М. Карманов). И вдруг мы видим Клавдия – не маску. Не повод для монологов Гамлета. Мы видим противника. Два нравственных полюса перед нами, две психологии. Гамлет, брошенный в мир, где точно в невыполотом саду «все заполонили грубые начала», и восстающий не против вероломства Клавдия и неверности матери, а против мира, что кажется «ничтожным, плоским и тупым»… И тогда естественна позиция Клавдия: не просто злодей. Он – убийца, не видящий смысла в раскаянии. Ведь он убил ради определенной цели и получил свое. («Отчаиваться рано. Выше взор! Я пал, чтоб встать… При мне все то, зачем я убивал; моя корона, Дания и королева»). Значит, цель оправдывает средства. Значит, добытое надо уберечь… Это рассчетливый игрок, шахматно выстраивающий свой «путь наверх», на самый верх, куда добравшись, надо усидеть во что бы то ни стало, не выбирая средств и не щадя встающих на пути…».

169. За звонкой строкой поэта (рубр. «Возвращаясь к напечатанному») // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1983. – 19 ноября.

Продолжение темы, начатой в одноименной публикации годичной давности об одном из функционеров Кузнецкстроя 30-х годов Иулиане Петровиче Хренове. М. Кушниковой поминается только что показанная по ЦТ телепередача «Клуб кинопутешественников» с ее участием, и новая библиографическая находка сотрудника областной библиотеки О. Д. Крылевой: «Несколько дней назад Центральное телевидение, рассказывая о памятных местах и памятниках Кузбасса в популярной программе «Клуб путешественников», не только упомянуло незаслуженно забытое имя Иулиана Петровича Хренова, но и показало небольшую брошюру. На титульном листе читаем: «От Кузнецкстроя к Кузнецкому металлургическому гиганту». Автор – И. Хренов. В этот день заведующая сектором краеведения областной научной библиотеки Ольга Дмитриевна Крылева просматривала каталоги не как обычно, а «нацелившись» на публикации тридцатых годов. И вдруг увидела фамилию Хренова. Книжка в четыре печатных листа, изданная тиражом 25 тысяч в 1932 году в Москве, мирно дремала в фондах библиотеки. Конечно же, фамилия Хренова сотни раз попадалась на глаза. Но коварный «эффект примелькания» мешал увидеть за ней ТОГО Хренова… Находка в библиотеке, думается, вносит дополнительные штрихи в описание встречи Маяковского с Хреновым в Москве в квартире Осипа и Лили Брик… Брошюра, найденная в фондах областной научной библиотеки, привлекла внимание музея Маяковского…». Статья М. Кушниковой снабжена фотографиями титульного листа брошюры И. П. Хренова, а также иллюстрациями из этой брошюры, отражавшие производственные будни 30-х годов.

170. «Кто прав – то времени теченье покажет нам…» // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1983. – 12 июля (псевдоним М. Юрьева).

Рецензия на постановку Уфимского театра: «Из трилогии А. К. Толстого при жизни автора в театре прошла лишь «Смерть Иоанна Грозного». «Царь Борис» театральным начальством был отвергнут вообще. На тридцать лет закрыла цензура путь к сцене «Царю Федору Иоанновичу». Более того – 4 мая 1868 г. эта трагедия вызвала бурю на заседании Главного управления по делам печати… Прошло более ста лет. И вот на сцене Уфимского театра – царь Федор (нар. арт. РСФСР и БАССР В. В. Прибылов). Небольшого роста, полноватый, круглолицый, в одеянии, которое не вяжется с семенящей «коротконогой» походочкой. Нет, хохота он не вызывает. Скорее – недоумение. Где же хотя бы намек на царское величие, которое должно было привлечь «русскую красавицу», лебедушку, царицу Ирину (засл. арт. БАССР Г. И. Мидзяева), сестру Бориса Годунова (лауреат премии Г. Саляма В. А. Терентьев)? Ничего этого нет. По сцене мечется суетливый человек, гневается на стремянного, на понесшего коня, тут же всех прощает, беспокоится, не простыл бы обед, нежно подтрунивает над супругой, поминая красавицу княжну Мстиславскую, проникновенно говорит о своей любви к царице. И, кажется, совсем пасует перед сдержанным, несколько европеизированным даже в одежде (кафтан много короче положенного – «на фряжский лад») Годуновым… Театр сумел создать динамичную, бурлящую и тревожную атмосферу, в которой решается не столь судьбы престола, сколь всевременной этический вопрос: каково соотношение между победой дела и нравственной ценой, которой за победу нужно расплатиться…».

171. Кузнецкие дни Достоевского // Имя на карте города. Улицы Новокузнецка. – Кемерово: Кн. изд-во, 1983. – С. 7-11.

Статья М. Кушниковой открывает книгу, посвященную улицам Новокузнецка: «…Это одна из самых тихих улиц Старокузнецка. Кажется, будто время остановилось у первых ее домов. Дома – деревянные, одноэтажные. Когда-то их строили тароватые купцы и зажиточные мещане, щеголяя друг перед другом затейливыми «полотенцами» наличников и кружевной вязью карнизов. На этой улице под № 40 стоит скромный бревенчатый дом. Сейчас он обшит тесом, который приобретет привычный для старых домов медово-коричневый оттенок, может быть, через полвека. Тогда он вновь врастет в свое время и в свою естественную среду. Это – «домик Достоевского». В 1931 году, когда герои романа И. Эренбурга «День Второй» случайно заворачивали на эту улицу, обитатели соседних деревянных домов будто и не знали, чье имя она носит. Хотя улица, ранее Полицейская, получила имя Достоевского еще в 1901 году. А тем не менее в 30-е годы в «домике Достоевского» еще обитали внуки бывшего хозяина, портного Дмитриева, бывшего ссыльного Соловьева, с которым Достоевский был знаком еще по омской своей каторжной жизни… Именно этот дом помнит недолгий праздник будущего великого писателя земли русской, в последний раз побывавшего здесь, чтобы обвенчаться с М. Д. Исаевой… Помнит маленький этот дом тревожное обаяние женщины, послужившей прямым и косвенным прототипом для многих героинь Достоевского…».

172. Кузнецкие летописцы (Рубр. «Память Сибири») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1983. - № 2. – С. 58-65.

Из очерка об Иване Семеновиче Конюхове, авторе «Кузнецкой Летописи», «учиненной» в 1867 году: «В 1966 году в газете «Кузнецкий рабочий» появилась статья потомственного кузнецкого старожила – историка, педагога, страстного краеведа Антона Ивановича Полосухина, о котором мы не раз упоминали в публикациях и телепередачах. Называлась она «Кузнецкая Летопись», и речь в ней шла о редкостном документе: «о летописи града Кузнецка», составленной местным жителем Иваном Семеновым сыном Конюховым. Антон Иванович намеренно пытался привлечь внимание к уникальному документу, который и по –сей день хранится в научной библиотеке Томского университета… Прошло 16 лет. В материалах конференции, которая проходила в Новокузнецке по случаю 350-летия Кузнецка, можно, правда, найти упоминания об этой летописи, но не более. В 1978 году удалось познакомиться с рукописью Конюхова, о чем была сделана публикация в газете «Кузбасс», но «познакомиться» это отнюдь не то, о чем беспокоился Антон Иванович Полосухин… Нам нужна была эта рукопись! Она очень была нам нужна! В любой копии. Хотя бы и рукописной. Однако на сей раз библиотека Томского университета конюховскую летопись предоставить не спешила и даже категорически возражала против фотокопирования. Похоже, библиотека оберегала монопольные интересы. Впрочем, фотокопирование было почти невозможно – выцвели чернила. Пришлось решиться: рукопись была переписана от руки, хотя и с некоторыми опущениями…».

173. Кузнецку посвящается… (рубр. «Память Сибири») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1983. – С. 63-71.

Очерк о Вениамине Федоровиче Булгакове, брате последнего секретаря Л. Н. Толстого. Источниковая база – воспоминания Вениамина Булгакова (в ту пору еще не опубликованные). Из очерка: «…О… Вениамине Федоровиче Булгакове известно гораздо меньше, чем о его брате Валентине, который был последним секретарем Л. Н. Толстого и хранителем Яснополянского музея. Преклонение перед гением Толстого как бы передалось от брата к брату. Вениамин Булгаков 18 лет проработал в московском государственном музее Толстого. Но даже если бы служению в толстовском музее не было отдано столько лет, а написана всего лишь одна «История дома Л. Толстого в Москве», опубликованная в двенадцатом томе «Летописи государственного литературного музея», то только за этот труд нашему земляку были бы обеспечены известность и благодарность потомков. Составленный им перечень лиц, посетивших Толстого с 1882 по 1901 годы, по сей день считается ценнейшим литературоведческим пособием. Вениамин Федорович Булгаков так же, как и его брат, поддерживал тесную связь с гимназическим другом – кузнечанином Константином Александровичем Ворониным, а через него – с Новокузнецким краеведческим музеем, в котором хранится названная неизданная книга. Полистаем ее страницы…». За помощь в оказании доступа к рукописи Булгакова М. Кушникова благодарит сотрудницу новокузнецкого городского отделения ВООПИК Н. В. Мальковец, а также старейших сотрудников новокузнецкого краеведческого музея Л. А. Побожию и скончавшегося к моменту опубликования очерка К. А. Воронина.

174. О правде завтрашней // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1983. – 23 июня (псевдоним – М. Юрьева).

Из рецензии на спектакль театра имени Моссовета, побывавшего на гастролях в Кемерове: «Посмотрев спектакль театра им. Моссовета «Ревизия» Б. Рабкина, зритель может задать себе вопрос: на чьей же стороне автор во взаиморевизии поколений, которая происходит в некий субботний день в семье Михаила Антоновича Кочеварина (М. Б. Погоржельский), человека почтенного во всех отношениях и действительно ревизора? Вопрос этот не просто зрительский – хороша ли драматургия? Вопрос животрепещущий: хорошо ли мы живем? И если нет, то как надо жить хорошо? «Хорошо», то есть в ладу со временем. С очень требовательным временем, которое одинаково строго спрашивает с отцов и детей: «Верно ли вы вели своих детей в будущее?» и «Лучшее ли вы восприняли от своих отцов?». Намеренно или нет, но Б. Рабкин на эти вопросы не ответил. Может, чтобы нужно было задуматься. Но, может, затронув серьезнейшие вопросы наших дней и не углубив их до однозначного ответа, прибегнул к спасительному варианту: все проблемы правильно решил в конце спектакля Кочеварин, отец. Ведь он заслуженный человек, за ним опыт… поворотных вех нашей истории – значит, ему и направлять ход событий, прямо или косвенно определяющих дальнейшую жизнь всех его детей. Но почему? – спрашивает себя зритель. Ведь только что на наших глазах дети Кочеварина «ревизовали» отца и – опять жгучий вопрос наших дней! – доказали, что вся его «правильная» (чуть ли не праведная!) жизнь никого из детей не увлекла, никому из них не послужила идеалом, которому хотелось бы следовать…».

1984

175. Деревянные кружева (рубр. «Увлечения») // Советская Россия. – М., 1984. – 10 октября.

О резчике по дереву из поселка Промышленное Анатолии Акимовиче Водопьянове: «…Мимо его дома не прошел равнодушно ни один человек. Он весь сияет радугой красок, деревянной резьбой. На воротах сошлись в поединке богатыри. Вздыблены кони, копья наперевес. Ограда – словно завеса из тончайшего железного кружева. Что ни наличник, то новый орнамент, непохожая на другие голова воина… Резные изделия поселились и в комнатах. Что ни вещь – произведение самобытного искусства. По стенам разошлись фигурки русских крестьянок разных веков. На столах – деревянные графины, кружки… Пейзажи Водопьянова. Розовые рассветы. Сиреневые сумерки над рекой. Дорогие русскому сердцу цвета сибирского лета…».

176. Кузедеевские чудеса (рубр. «По заветам мастеров») // Советская Россия. – М., 1984. – 2 сентября.

О старинном кузбасском селе Кузедеево: «…За рекой, за туманами раскинулось древнее село Кузедеево. Четыре века ему, если стариков послушать. И еще говорят, что есть в нем свои семь чудес. Реликтовая липовая роща. Особый секрет хлебопечения. Знаменитый шорский мед. Своя фабрика игрушек. Свой народный кукольный театр. Свой, народный же, сельский музей. И, наконец, сами люди – мастера на все руки. Богатое село. Местное предание повествует: в давние времена, когда ил здесь непревзойденный стрелок Кузедей, многие промышляли зверя вероломно и не от нужды, а их прихоти. И взмолилась матерь-тайга: «Одумайтесь, опустились руки мои – некого мне укрывать ими. И теперь я велю вам – не рушьте мира с меньшими братьями вашими. Верните, что отняли. Иначе дети ваши не увидят зверей и птиц и не узнают их лица, и забудут их имена…». С той поры будто бы люди села Кузедеево бросили вероломную охоту и начали вырезать зверушек из твердого кедра и из липы пахучей. Было ли – не было, кто теперь скажет… Только допоздна светятся в морозной ночи окошки мастера Степана Андреевича Калмыкова. В этом доме живет «медвежий кудесник». Мы подоспели вовремя. Ловко орудует резец. Вьется стружка. На наших глазах рождается медвежонок. В сторонке еще двое мишек. Силушкой меряются на полотенцах. Ну-ка, кто кого?.. Мордочки сосредоточенные, очень разные… Степан Андреевич улыбается – и наделяет свое твореньице человеческими чертами: медвежонок под резцом залукавил глазами…».

177. Место в памяти. Повесть // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1984. - № 3. – С. 8-44.

Повесть с ярко выраженным акцентом публицистики, основанным на типичных для научной среды той поры коллизиях. Автор имел возможность наблюдать таковые во время долголетней работы в Алма-Ате, и в соприкосновении с научным климатом в Кемерове. Климат был таков, что истинные ученые были обречены на прозябание, тогда как в наибольшем почете были апологеты «бальной системы» оценки научного таланта: столько-то походов в кино приравнивались, допустим, к участию в международной конференции. Автор пользуется приемом фантастического реализма, которому, впрочем, следует во всем своем творчестве. Смешение времен и врастание сегодняшних персонажей в «прототипы» таковых двухсотлетней давности, а также вовлечение эпизодов многолетне минувших событий в канву жизненных перипетий сегодняшнего дня, пожалуй, одна из характерных черт автора. Персонажи повести оказались настолько типичными, что некоторые представители кемеровских научно-исследовательских институтов лично явились в Союз писателей и предъявили претензии: «Мы себя в героях повести узнали, но на самом деле все это неправда». Засим последовала жалоба в обком партии в отдел химии П. Е. Трихину, о чем он лично с большим сочувствием и высокой оценкой повести сообщил автору. Тем более, что повесть увидела свет незадолго до трагической кончины одного из ее прототипов, который, находясь в больнице (болезнь сердца), даже не успел прочесть ее до конца; тем не менее на полях оставил свои замечания и «нота бене».

178. Остались в памяти края. Страницы литературно-краеведческого поиска. – Кемерово: Кн. изд-во, 1984. – 192 с. 15000 экз.

Первая книга М. Кушниковой. Очерки о выдающихся представителях российской и сибирской культуры. Отдельные главы посвящены В.П. Обнорскому, А.Н. Радищеву, А.П. Чехову, Н.Г Гарину-Михайловскому, Ф.М. Достоевскому, Н.И. Наумову, В.В. Берви-Флеровскому, И.С. Конюхову, Вениамину и Валентину Булгаковым, В.В. Маяковскому, И.П. Хренову, фольклору гражданской войны, кузнецкому уездному училищу. Книга снабжена предисловием старшего научного сотрудника Государственного литературного музея, кандидата филологических наук Галины Федоровны Коган. В списке использованной литературы 52 названия. Фотоиллюстрации на 16 с.

179. Украшал садами землю (рубр. «Далекое–близкое») // Советская Росси. – М., 1984. – 8 августа.

Из статьи об Иулиане Петровиче Хренове, видном функционере Кузнецкстроя, личном знакомом Маяковского и семьи Бриков: «…Недавно в телевизионной передаче «Клуб путешественников», посвященной Кузбассу, мелькнули те листки из личного дела, что хранятся в архивах КМК, нечеткая фотография Хренова в морской форме… Откликнулись дочери Иулиана Петровича, проживающие в Москве… У дочерей сохранился оригинал снимка, сделанного в 1926 году. Пришло письмо и из музея Маяковского. В записной книжке поэта есть номер телефона Хренова, а вот брошюры его музей не имеет… Особый интерес представляет обнаруженная в архивах записка Хренова: «В декабре 1935 года… я был на квартире у Примакова (Примаков был командиром червонного казачества). Семью Брик я знаю свыше десяти лет, а с Примаковым познакомился в 1931 году у Бриков в Москве»… Впоследствии Хреновы всей семьей бывали у Маяковского… После Кузнецкстроя Хренов возводил Новокраматорский машиностроительный завод, был одним из первых директоров Славянского изоляторного завода и всюду неизменно закладывал рядом с заводами сады…». Статья проиллюстрирована той самой фотографией Хренова «в матросской форме», поминаемой выше. В ней поминается имя сотрудницы Кемеровской областной научной библиотеки О. Д. Крылевой, обнаружившей в книжных фондах ту самую брошюру Хренова, которую не имел даже музей Маяковского, хотя имя Хренова находим даже в заглавии известных поэтических виршей («Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»), в которых содержатся знаменитые строчки: «Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть…».

1985

180. Большое «малое» искусство // Комсомолец Кузбасса. – Кемерово, 1985. – 13 июля.

Статья о днях Тувинских художников на VI зональной выставке «Сибирь социалистическая» снабжена фотоснимками тувинских поделок (резьба по дереву К. Т. Хунана и К. М. Саая). Как правильно было отмечено на одном партийном собрании газеты «Кузбасс», М. Кушникову действительно интересовало не идеологическое, а художественное, эстетическое содержание работ художников. Именно поэтому она в своей статье идеологии не уделяет ни строчки, восхищаясь искусством как таковым, а не его «направленностью», заданной вычурным и нелепым названием выставки. Из статьи: «…Четыре стеклянные витрины в пространстве огромного зала. В витринах – причудливый особый мир. Добродушные драконы, надменные верблюды, яки, овцы, кони. Малая пластика. Камень. Розовый и палевый. Изредка – черный. Работы тувинских мастеров… Почему именно они еще и еще раз влекут к себе? Потому ли, что прикладное искусство ближе рядовому зрителю? И что такое вообще «прикладное искусство»? Оно, которое еще так недавно именовалось «малым» искусством, может, именно потому, что так нехитро подразумевалось – прикладное искусство, значит, чашка, ковер, подсвечник, ваза. То, что «прикладывается» к нам. К нашему быту. Вот стою перед этими витринами и думаю – а тувинские фигурки, они как же: «прикладываются» к нам или же, напротив, зовут – приобщитесь. Стою перед ними – странное ощущение охватывает. Будто в марево веков ухожу… Вот говорю себе: орнаментальные приемы тувинских мастеров читаются легко. И тут же себя одергиваю: так ли уж прост их язык?..»

181. Колодец чудес. Повести. – Алма-Ата: Жалын, 1985. – 80 с. 12000 экз.

«Повести, входящие в книгу, написаны в разном ключе, посвящены разным проблемам, но общее для них – мысль о верности, о готовности прийти на помощь попавшему в беду человеку. Повесть «Колодец чудес» – талантливая обработка старинного казахского предания. Вера во всемогущество всевышнего, обычаи часто держатся на людской разобщенности, страхе перед жизнью, героиня повести Нагима выносит приговор мулле: «Уста ваши лживы, слова ваши жалят того, кто идет к вам с открытым лицом, не прикрывшись ложью…», – пишет автор аннотации, редактор издания С. Макаренко.

182. Обелиск для наших мальчиков // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1985. - № 1-2. – С. 149-161.

Очерк, основанный на личном дневнике М. Кушниковой периода войны. Предваряется он вступлением, или прологом, о состоянии памятных мест, связанных с войной, в Кузбассе: «15 июня 1979 года мы встретили в аэропорту московского архитектора, присланного от Министерства культуры… архитектора интересовало состояние памятных символов на селе и возможность поставить два-три капитальных мемориала Великой Отечественной войны. Я работала в Обществе охраны памятников… В селах – великое множество маленьких оштукатуренных обелисков… Мы много лет вносили их в охранные списки и за счет них списки памятников разрослись настолько. Поначалу нутро искусствоведа не то что возражало – орало во мне: да не памятники они, эти плохо побеленные, никак к ландшафту не привязанные «печурки» – такой термин бытовал среди архитекторов. Истинного захоронения нет, художественных достоинств – тоже. Просто к 30-летию Победы сказано было – поставить. И поставили. На таких же позициях стоял и наш московский куратор, с которым мы отправились в путь. Его позиция к тому же подкреплялась четкой инструкцией: что есть памятник, а что – нет. И вот он фотографировал обелиски. На некоторых вовсе не было таблиц с именами и стояли они на самом неподходящем месте… В некоторых селах на обелисках висели увядшие венки, видно, оставшиеся с последнего 9 мая… Мой спутник судил категорично: обелиски надо снести. Сделать это деликатно. Как-нибудь вечером или ночью разобрать – благо, они кирпичные, дело нетрудное. А потом заменить новыми, на высоком художественном уровне. И не обязательно в каждом селе. Можно только в районном центре – зато поставить настоящий мемориал…».

183. Первые коммунары (рубр. «Память Сибири») // Огни Кузбасса. – Кемерово, 1985. – С. 67-71.

Очерк о первых коммунарах – членах сельскохозяйственных коммун «Зародыш» и «Красная Поляна», организованных в 1920 г. недалеко от Кемерова. Он строится на воспоминаниях К. В. Гулевича, очень политизированных и преподносящих историю коммун в «розовом свете». Часто поминаются им братья Лесниковы, которые стояли у истоков коммунарского движения в сельской местности близ Кемерова. М. Кушникова в других своих книгах, написанных в соавторстве, вносит существенные дополнения в рассказы Гулевича. Так, Гулевич поминает среди организаторов коммуны Ивана Петровича Лесникова. М. Кушникова выходит на документы иной тональности. Так, в 1937 году И. П. Лесников работает парторгом колхоза «Новый Путь» Воскресенского сельсовета близ Кемерова. 16 ноября 1937 г. И. П. Лесников обвинил своего односельчанина Василия Кудреватых в том, что он «через жену соучастницу (врага народа) Кукса имел связь с заграницей», а брат Василия Афанасий знал, что «Васильева, сестра жены, находилась за границей и Кудреватых А. до сих пор молчал». В декабре 1937 г. тот самый Лесников, который обвинял своих односельчан в связях с врагами народа, на партсобраниях уже сам называется врагом (между тем, еще в начале 1937 г. он входит в состав пленума Кемеровского горкома). Лесников обвинялся также в том, что во время побывок в его колхозе будущих врагов народа, занимавших высокие должности в Кемерове, он «снабжал эту банду продуктами» – поросятами, медом и сахаром (подробнее см. книгу «Кемерово и Сталинск».., с. 293, 302, 328, 373).

Далее >>

   [ 1953-1976 ] [ 1977-1978 ] [ 1979-1985 ] [ 1986-1991 ] [ 1992-1994 ] [ 1995-1996 ] [ 1997-2001 ]

Ждем Ваших отзывов.

По оформлению и функционированию сайта