|
ГОД
1934
Страница
2 из 2
[ 1 ]
[
2 ]
БУРЕНКОВ:
Я хочу подчеркнуть, как можно,
работая в многочисленном коллективе,
при участии молодых, средних
и старых специалистов вести
так широко, я бы сказал для
нашего завода, контрреволюционную
деятельность. Саров возглавлял
несколько ответственных участков
на нашем заводе. Я не знаю периода
строительства, но я хорошо знаю
тот момент, когда он перешел
в аппарат заводоуправления уже
в эксплуатационную часть и был
назначен начальником УРП. Согласно
приказа ГУМПа этот отдел должен
был вести очень глубоко связанную
с производством работу, т.е.
на этот отдел возлагалась исследовательская
работа, т.е. изучение возможностей
технологического процесса на
данном заводе, выяснения всех
его неполадок, узких мест и
их устранения. Следовательно,
на этот ответственный участок
был назначен Саров. Он развернул
работу очень хорошо. Прежде
всего, он очень быстро сумел
набрать огромное количество
работников. Набирал он работников
по принципу квалификации такой,
которая бы дала возможность
взять максимум из наблюдений,
которые мог сделать аппарат.
Он подобрал группы и старался
стремиться к тому, чтобы, имея
под руками достаточно компетентных
и работающих на производстве
инженеров, создать группу, которая
бы могла по его указанию выполнять
ту или иную работу, но с максимальной
производительностью в смысле
действительного положения вещей.
И самое важное, как Саров мог
работать так, чтобы не было
заметно. Я не сомневаюсь, что
если бы он вел более открыто
такую агитацию среди своих сотрудников,
то это быстро было бы замечено
всеми. Чрезвычайно интересно
все-таки, что коллектив УРП
был многочисленным, в нем половина
была коммунистов, но несмотря
на это ни у кого из работающих
по крайней мере мне об этом
неизвестно, не возникло каких-либо
сомнений, что мы работаем под
руководством наиболее закоренелого
противника советской власти,
ибо человек работал с 1924 года
шпионом. Следовательно, здесь
возникает вопрос – какие же
методы могли ему помочь в том,
чтобы остаться совершенно незамеченным
и в то же время вести наиболее
эффективно контрреволюционную
работу. В чем заключаются эти
методы? Они заключаются в том,
что будучи начальником такого
основного отдела, он всегда,
при всех возможностях никогда
не проявлял собственных указаний,
которые бы он проводил жестко,
т.е. сказал – делать нужно так,
а не иначе. Если бы он вел так
работу, то, очевидно, при малейшей
неправильности каждому более
или менее грамотному технику
стало бы ясно. Неправильная
мысль и задание могло один раз
пройти, другой раз, а на третий
вызвало бы сомнение. Это было
бы чрезвычайно печально для
него. Он делал так. Он совершенно
ни в чем не давал никогда исчерпывающих
определенных указаний. Он только
вызывал руководителя соответствующего
участка и говорил: нужно бы
сделать то-то и то-то. Как делать,
что делать, об этом он точно
никогда не информировал, а предлагал
на усмотрение каждого, т.е.
он давал полную инициативу своим
помощникам, а сам оставался
в стороне. Он получал весь материал,
его апробировал, хорош он был
или плох, рассматривал со своей
точки зрения, что можно высасывал,
но никогда ни в чем не противоречил.
Второе, что можно отметить и
на чем я хотел бы здесь остановиться,
это на том, что могла заставить
молодых специалистов типа Латкина,
Давыдова и Лисочкина пойти по
этой линии. Мне кажется, здесь
тов. Злотников правильно сказал,
в чем заключается этот основной
момент такого сворачивания в
сторону. Очевидно, бытие определяет
сознание. Отсюда такое понимание
вещей, такая контрреволюционная
деятельность молодых специалистов
могла быть только в том случае,
если они подвержены чрезвычайно
сильному чуждому влиянию. Мне
кажется, что Давыдов этому влиянию
подвергся за границей, где он
прожил около года, где он мог
столкнуться с элементами совершенно
другого мировоззрения. Латкин,
я не знаю в какой среде вращался,
но во всяком случае люди, которые
работают и вращаются в среде
далеко несоответствующей. Если
люди чрезвычайно редко бывают
в коллективе, живут на отлете,
то только в таком случае можно
ожидать что-нибудь подозрительного,
но между прочим, на это никто
не обращал внимания. Если говорить
так, то у нас Давыдов, Латкин,
Дампель, они в самом отделе
почти не бывали. Все знали,
что Латкин получает деньги,
Дампель получает деньги, что-то
они делают, но никогда в отделе
почти не бывают, ни в каких
собраниях не участвуют, ни с
кем никаких дел в отделе не
имеют. По уверениям Сарова,
они ведут очень большую работу,
на которую отпускаются специальные
кредиты. Вот сейчас как будто
бы ясен момент, когда начальник
ОРП говорит, - люди делают ответственную
работу по специальным кредитам
сверх штата. Какая работа, что
они делают, как делают, никому
совершенно не известно. Все
это делалось на квартире у Сарова
и это никому, между прочим,
не бросалось в глаза.116
ВЛАДИМИРОВ:
Научное инженерно-техническое
общество и секция научных работников
СМИ на сегодняшнем совещании
поручает мне передать свое глубокое
возмущение по поводу диверсионной
работы группы Сарова. Работая
с 1931г. на площадке завода
СМИ и отдельные его научные
работники встречали при первых
попытках проведения в жизнь
своих научно-обоснованных выводов
самый резкий отпор со стороны
Сарова, Лисочкина и др. Если
бы я располагал временем, я
бы мог привести десятки примеров
такого вредительского отношения
к научно-исследовательской мысли,
проявленной на нашем заводе.
Эти примеры я мог бы умножить
и личными впечатлениями за период
работы в мартеновском цехе в
1931 году, когда моя работа
протекала под непосредственным
руководством шпиона Сарова.
Из всех примеров я хотел бы
отметить еще несколько наиболее
ярких. Очевидно, не случайно
явилось то, что Саров и Лисочкин
явились вдохновителями работы
доменных печей на кислых шлаках.
Несмотря на ряд докладов профессора
Костылева и ряд литературных
выступлений, они упорно развивали
теорию, что рабочие на кислых
шлаках обеспечивают лучшую работу
доменных печей чем те предложения,
которые вносил профессор Костылев.
Практика работы доменных печей
за последнее время совершенно
ясно показала, чей взгляд был
более правильным. Исследовательская
работа при пусковом периоде
мартеновского цеха под разными
предлогами оттягивалась в течение
больше чем двух месяцев и в
конце концов была сорвана, потому
что Саров находил всякие уловки
для того, чтоб эту работу не
проводить. Главный инженер Никулин
говорил, что все-таки надо дать
им возможность работать, потому
что иначе нас скоро в газете
пропечатают. Наконец, те выводы,
которые сделал профессор Костылев
о режиме мартеновской печи №
1, были взяты в штыки со стороны
Сарова. Таких примеров можно
привести очень много. Когда
научно-исследовательские работники
стали упорно и настойчиво добиваться
проведения в жизнь тех мероприятий,
которые считались наиболее целесообразными,
Саров для ослабления действия
этих учреждений, основываясь
на недостаточности профессорско-преподавательского
состава института и его якобы
малой авторитетности, организует
при центральной лаборатории
исследовательскую группу, т.е.
научно-исследовательский институт
имени Сарова, о котором мы говорили
года два тому назад на другом
подобном собрании. Эта группа
противопоставляла себя научным
учреждениям площадки и срывала
те мероприятия, которые намечались
при проведении исследовательской
работы.
…
Я думаю, что результатом обсуждения
этого вопроса необходимо подчеркнуть
также то, чтобы не ослаблять
классовую бдительность не только
в производстве, но и в научной
работе. Это ни в коем случае
нельзя, а это можно будет сделать
только тогда, когда каждый молодой,
только что вышедший из ВТУЗа
инженер на производстве будет
в достаточной степени ясно оценивать
не распоряжения и производственные
указания, которые он будет получать
от инженеров той партии, к которой
принадлежали Саров, Латкин и
другие.117
КОМАРОВ
(шамото-динасовый цех): Самое
печальное в этой истории с моей
точки зрения это то, что люди
сравнительно молодые и окончившие
советскую школу, поддались влиянию
чуждых и окончившие советскую
школу, поддались влиянию чуждых
нам настроений и были вовлечены
в контрреволюционную организацию.
Это значит, что ни школа, ни
ИТРовская организация наша не
смогла оказать достаточно влияния
на эту публику. Конечно, решающее
в этом деле, - это классовая
сущность или классовое прошлое
каждого из тех, кто был замечен
в этой контрреволюционной организации.
Но я также не согласен и с тем,
что совершенно справедливо подчеркивал
тов. Злотников, что есть мнение
в частных разговорах, когда
появилось это сообщение в газетах,
и до этого среди отдельных членов
ИТРовской организации, что действительно
ли эти люди были такими незаменимыми
специалистами и проделали колоссальную
работу, оказали колоссальную
пользу заводу и т.д. Если посмотрим
на это глубже, будет несколько
иное. Возьмем Лисочкина. Ведь
он определенно провалил мартеновский
цех, в тот период как то не
придали этому факту должного
значения. Но если вы помните
тот период, когда Лисочкин был
во главе мартеновского цеха,
это было что-то ужасное. Он
приходил в цех в 10 часов, аккуратно
в 5 часов уходил из цеха и совершенно
нельзя сказать, что отдавал
все силы производству. Это неверно.118
МИКУЛИН
(технико-производственный отдел):
Я не стану останавливаться на
характеристике отдельных лиц,
которых сейчас огласил т. Злотников,
потому что о них много было
сказано. Правда, с некоторыми
из них я работал в первый период
своей деятельности, например,
с Саровым. Что было характерно
во всем этом деле для Сарова?
У Сарова была одна сторона –
очень тяжелая его срабатываемость
с людьми. Определенные разговоры
о том, что его угнетают, что
ему не дают работать и одновременно
с этим ни одно дело он не брал
с тем, чтобы довести его от
начала до конца. Одновременно
с этим он обладает крупнейшей
эрудицией как металлург. Вот
эта его крупнейшая эрудиция
как металлурга с одной стороны
и такое благодушное настроение
к ответственности отдельных
товарищей на определенных участках,
вероятно, и могли создать ту
общую атмосферу, в которой в
конечном счете отдельные лица,
выступавшие на процессе, не
были замечены. Больше того,
большинство из них почти и даже
почти все считались на прекрасном
счету у завода. Что характерно
для всей этой истории. Ведь
та идеология, с которой выступала
группа, это не новость. Если
вы помните процесс Рамзина в
1931 году, мы почти видели те
же самые ноты там. Если вы помните,
Рамзин толковал о том, что нужно
создать такое государство, во
главе которого была бы техническая
интеллигенция, и вот эта молодежь,
выученики советской школы, чуть-чуть
вкусившая техники, вероятно,
переоцененная, по существу достаточно
классово-чуждая, пытается новой
организацией воссоздать ту же
самую идеологию с соответствующими
экивоками на новые веяния чисто
фашистского порядка, которая
тогда в свое время воодушевляла
группу Рамзина и теми же методами,
теми же способами ведет свою
работу. Нет ничего удивительного,
что Латкин прежде всего искал
сочувствующих и вербовал именно
таких, как Саров, который с
1924 года был шпионом. Этот
Саров в своем отделе создал
такую обстановку, чтобы ни за
что не отвечать и вел большую
работу по осведомлению иностранной
державы. Это был самый благодарный
элемент для вербовки в кадры
Лыткина. Это само собой понятно
и сегодня, по-моему, внимание
нашего собрания должен занять
другой вопрос. Где же, собственно
говоря, тот лакмус, та бумага,
которая нам покажет действительную
сущность человека, несмотря
на то, что он хочет показать
себя ударником, а по существу
своему является нашим классовым
врагом. Где тот лакмус, где
те показатели, которые бы нам
всем каждого из нас на своем
месте могли показать, что это
наш человек или наш враг. Я
думаю об этом больше всего надо
говорить на сегодняшнем собрании.
Как я понимаю вопрос? Я считаю,
всякого рода тонкая деятельность,
всякого рода контрреволюционная
деятельность возможна там, где
нет определенной ответственности
каждого за порученное ему дело.
Вот это обстоятельство с самого
начала, с того периода, когда
я еще работал на заводе, особенно
впоследствии, когда развила
свою работу контрреволюционная
группа, вот это отсутствие единоначалия,
отсутствие строгой ответственности
за порученный ему участок и
породило то, что можно было
за всем этим скрыть свою заведомо
плохую работу.119
БАРДИН:
Мне очень тяжело говорить по
поводу людей, которые со мной
вместе работали и которые решились
на такое преступление и заслужили
вполне достойный приговор Верховного
Суда. Еще более тяжело говорить
потому, что приходится третий
раз говорить: первый раз в 1928г.,
когда было шахтинское дело,
второй раз в 1930г., когда было
дело Рамзина и самый тяжелый
последний раз – теперь. Понятно,
когда говорят, что они плохие
работники – есть плохие, есть
и хорошие, но все-таки надо
сказать, что шпионы дураков
не нанимают. Шпионство это самое
страшное преступление и понятно,
эти люди работали тут у нас
на глазах, занимались выемками,
составлением всякого рода сведений
о заводе и торговали этими сведениями
нашим врагам и этим самым получали
себе или какие-нибудь виды на
будущее, или какое-нибудь немедленное
вознаграждение в виде денежного
и т.д. Не в этом дело, а важно,
что они торговали этим. Я рисую
себе картину таким образом.
Понятно, начало дела торговли
как таковое происходило от Сарова
и торговать ему было чрезвычайно
удобно, потому что он работал
с 1929г. до самого последнего
времени. Он неглупый инженер,
немного не похожий на других
в смысле умения говорить, в
смысле определенной быстроты
разговора, немного косноязычный
и т.д., но грамотный, знающий
языки, знающий хорошо металлургию,
как таковую, и он был безусловно
человеком, который мог все понять
на нашем заводе, если хотел
понимать так или иначе все эти
дела. Он объехал почти все 6
заводов за все 10 лет своей
жизни здесь и впервые попался.
Первое дело, помимо своей собственной
торговли и своих собственных
знаний, он здесь встретил таких
людей, которых больше всего
для него казались подходящими
и которые больше всего могли
для него быть удобными. Мы знаем,
что это за люди. Нельзя сказать,
чтобы были голые дураки. Наоборот,
многие из них прекраснейшие
работники, но это еще ничего
не говорит. Можно быть прекрасным
работником и прекрасным подлецом.
Люди, которые иногда честно
работают, но нечестно торговали
своим знанием. Это тоже совсем
разное дело. Можно работать
в одном месте и торговать с
японцами. Это были люди, которым
советская власть дала не так
мало. Возьмите хотя бы Давыдова,
хотя бы самого безнадежного
человека, который был совершенно
из нервов. Видно, что у него
было за душой такого, что говорило,
что он не особенно себя спокойно
чувствовал. Его советская власть
держала в Гипромезе для проектирования
нового завода. Дампель, Давыдов,
Лисочкин и некоторые другие,
которых я не хочу оглашать –
они все получили образование
в Гипромезе, прекраснейшим образом
усвоили американскую технику
и дальше перешли на другие заводы,
которые являлись современными
и опять так учились на этих
производствах. Кроме того, Давыдова
послали еще за границу, он был
за границей в общей сложности
в Америке, Германии и т.д.,
два раза в Германии, раз в Америке
в течение всего года. Был бы
вполне квалифицированный и достойный,
если бы честно работал, для
нас помощник. Этого не оказалось.
Лисочкин – работник, который
тоже знал дело, очень способный
человек, начиная от конца института,
я читал его записки, видел отзыв
о его работе, очень способный
человек. У него было плохое
то, что он не только торговал
– это преступление, но никогда
не хотел учить своих помощников.
Если товарищи припомнят, из
тех, с кем он работал, и кто
у него работал сейчас, они знают,
что он пользовался пословицей
«разделяй и царствуй»
и никогда не говорил, что это
так, сделайте так, а просто
делайте, и больше никаких. Это
была главная причина, что его
сняли. Затем Дампель был заведующим
доменной группой в Гипромезе.
Позже всех приехал и поступил
сюда прямо на производство.
Латкин для меня менее известный
человек. Тех людей я знаю несколько
больше, чем с Кузнецкстроя,
я их знаю с 1926 г. Латкина
я знаю только как человека-белоручку
и труса в работе. Надо сказать,
кто помнит пуск 3-й доменной
печи и попытки Латкина все время
отойти в сторону, и надо сказать,
в конце концов удачные попытки.
Кто видел его в рудные минуты,
тот видел его жалкое положение.
При всем этом Латкин не желал
нести общественную работу. Вот
это те лакмусы, о которых говорил
здесь тов. Микулин и, кроме
того, это было дезертирство.
Я не знаю, может быть эти люди
почувствовали, что пахнет жареным
и начали свертывать свои удочки,
а может быть другое. Я объясняю
как они вышли на эту дорожку.
Молодежь, которая начала учиться
в высшей школе при советской
власти, советская власть их
учила, посылала за границу,
они ее так отблагодарили. Воспитывавшиеся
в Москве, Ленинграде, у своих
тетушек и бабушек, где они жили
как полагается по старому, когда
попали на настоящую стройку,
когда увидели, что тут в белых
перчатках работать нельзя, что
тут ноги холодные, а руки грязные
и надо подвергать себя всяким
неприятностям, кроме того, видя
многие и долгие чужие страдания,
они нашли выход и думали, что
это вполне благоприятный выход.
Они пришли к этому потому, что
они не знали ничего, кроме простого
взгляда на вещи, они читали
просто фотографии, а не то,
как они производятся, как они
делаются. Они считали, если
я увижу и пожалею рабочего,
то это значит много сделать,
если я скажу, как тебе плохо
живется, - это все. Они думали,
что этим можно много сделать.
Этим ничего нельзя сделать.
Надо понять одно, что нам никакая
заграница никогда не поможет.
Путь
у нас нелегкий, путь
страданий, которые неизбежны,
потому что мы одиноки в своей
борьбе и возврата для нас тут
нет. Раз поехали, надо ехать
до конца, иначе погибнешь. И
все твои слезы, они не помогут
тем, кому ты хотел помочь. Почему
это могло развиться у такой
молодежи? Очень просто, потому
что это была простая молодежь,
молодежь, которая ничему не
училась, не знала, что такое
капитал, какое производство
как осуществляется, как это
вкладывается в нашу жизнь, какие
имеются пути и вот эти люди
попали под такое влияние, когда
им предложили непосредственно
использоваться их знания, с
пользой для них, с пользой для
будущего. Что мы можем сказать,
раз они оказались изменниками,
значит, мы были бы тоже изменниками,
если бы говорили, что есть какое-то
другое слово, кроме как смерть
для этой публики, как бы приятны
они нам не были, как бы они
хороши ни были, но раз они изменники,
никаких разговоров не может
быть, и нам надо избавиться
от того, чтобы не было повторения
и не пришлось бы собираться
еще раз и вести точно такие
разговоры. Что для этого нужно?
Первое дело – вести общественную
работу, для того политического
строя, который мы осуществляем
сейчас, нужно знать это дело,
и третье – хорошо помнить, что
никакой помощи ниоткуда, никаких
соболезнований мы не получим
несмотря на то, что многие иностранцы
иной раз с нами разговаривают.
Выход из этого положения только
один – путь достаточно длинный,
но единственный, которым можно
вывести и которым страна до
сих пор выводит с успехом из
того положения, в котором находится
(аплодисменты).120
АЛЕКСАНДРОВ
(главный строитель): Товарищи,
я думаю, у большинства ИТРовских
работников нашей площадки сообщение
о мерзкой работе, которую вела
группа этой оголтелой сволочи
в лице Сарова, Лисочкина, Латкина
и прочих, вызвала истинное чувство
возмущения. Почему особенно
углубляется это чувство возмущения?
По-моему, потому что среди этой
сволочи имелись, как говорил
Иван Павлович (Бардин), инженеры,
которые выросли, по существу,
в стране Советов, которые учились
на деньги рабочих и крестьян,
которые имели возможность повышать
свою квалификацию, которым была
оказана очень большая честь
работать на нашем заводе и работать
в большинстве не в качестве
рядовых работников, а на очень
ответственных постах. Ведь Лисочкин
был у нас одним из руководителей
мартеновского цеха, Саров у
нас был главным металлургом,
остальные работники работали
также на достаточно ответственных
местах на нашей площадке, и
несмотря на то большое доверие,
на ту большую работу, которая
была дана нами этим людям, они
оказались в рядах изменников.
Что это были за специалисты?
И. П. (Бардин) совершенно прав,
что некоторые из них были, во
всяком случае, хорошими специалистами.
Я со многими из них сталкивался,
с рядом из них не имел непосредственного
соприкосновения в работе, в
частности, с Саровым. Я сам
не металлург, металлургическими
вопросами не занимаюсь, но с
работой некоторых из них я сталкивался.
Например, Лисочкин считался
хорошим работником. Все они
много работали, нужно сказать.
Сейчас, правда становится несколько
яснее, почему они так много
работали. Дело в том что они
работали не столько на наш завод,
сколько на японцев. Очевидно,
японцы требовали от них этой
большой усиленной работы и наша
слепота позволяла вести такую
большую работу. Тов. Микулин
говорил, работа Сарова оказывалась
в большинстве своем пустопорожней
для нас. Работа Лисочкина, если
по честному, по совести, баланс
работы Лисочкина на мартеновском
цехе, я не могу определенно
судить о его работе на мартене-эксплуатации,
но всем известно, что во время
работы Лисочкина мартеновский
цех был и оставался в самом
жестоком прорыве. Очевидно,
Лисочкин палец о палец не ударил
для того, чтобы поднять производство,
а наоборот принял все необходимые
меры к тому, чтобы производство
довести до такого состояния,
в каком оно находилось при Лисочкине.
Я задаю себе такой вопрос, каким
же образом могло случиться,
что оперировать по существу,
мне кажется, совершенно открыто
в этой организации, которую
возглавлял Саров, этим отделом,
который возглавлял Саров, отдел
был исследовательский, куда
стекались все основные нити
нашего производства, где вскрывались
все секреты нашего производства.
Я бы сказал, что это один из
наиболее ответственных участков
нашей работы. Каким образом
могло случиться, что эти люди
работали по существу у нас на
глазах и все стягивали себе,
все нити только для того, очевидно,
чтобы передавать это дело японцам?
Мне кажется, что тут действовала,
во-первых, наша слепота, наше
ослабление классовой бдительности.
Чем же вызывалась наша слепота
по отношению к этим лицам? Слепота
вызывалась, очевидно, тем, каким-то
в большинстве случаев не вызванным
большим доверием, которое мы
оказывали и подчас сейчас еще
оказываем далеко не проверенным
людям, передавая им в совершенно
бесконтрольное и безответственное
распоряжение наиболее ответственные
участки работы… Вы знаете, что
у нас имеются на площадке лица,
которые были осуждены в свое
время за измену советской власти.
Они работают у нас, некоторые
из них работают иногда и на
руководящей работе. Будут случаи,
когда придется оставить их на
этой работе. Наша задача заключается
в том, чтобы поставить их под
бдительный контроль, создав
вокруг них такое окружение,
которое помешало бы им, если
бы у них явилась мысль возобновить
свою предательскую работу против
нашего государства, вредительскую
работу против нашей власти,
чтобы это окружение немедленно
прекратило эту работу… Вот мне
кажется, те задачи, которые
стоят перед нами как вывод из
очень тяжелого и печального
урока, который мы получили,
дав возможность группе этих
прохвостов все-таки как-то действовать
в течение нескольких лет на
нашем заводе.121
ЗИНОВЬЕВ:
Я не знал ни одного человека
из этой группы, но разрешите
сейчас провести аналогию. Когда-то
мне пришлось разорить волчье
гнездо и вытащить несколько
щенят. Пожалел их, соской вскормил.
На глазах ласковые были, но
стоило отвернуться, начинали
бросаться. Русская пословица
говорит: сколько волка ни корми,
все в лес смотрит. Своих щенят
мне пришлось пострелять. Если
советская власть постреляла
эту группу – правильно, другого
ответа быть не может. Я не знаю
социального происхождения этой
группы, но дела говорят за то,
что они не наши люди, не из
нашей среды. Может быть, вокруг
этих людей существовало предвзятое
мнение, что они ударники, что
они хорошо работали, но в нескольких
жестких простых словах т. Бардин
обрисовал лицо этих ударников,
он обрисовал, как они работали.
Действительно они умные люди
были, дураков японский империализм
не возьмет себе на службу, а
вся эта ударная работа была
не более, не менее, как маскировка,
- это ясно. Цену этой маскировки
мы знаем.122
КОСТЫЛЕВ
(профессор): Товарищи, я считаю
своим долгом сделать краткое
вступление со своей стороны,
так как я лично слишком много
сталкивался с Саровым и Латкиным.
Мне в качестве руководителя
исследовательской группы в СМИ
приходилось исследовать пусковой
период на доменной печи № 1,
так и мартеновской печи. В результате
этого исследования мной зафиксировано
в моей докладной, в моей работе,
помещенной в журнале, я пришел
к определенному выводу, что
на кислых шлаках нам работать
хуже, чем на шлаках основных.
Вот это первое положение, которое
я вывел и с которым не был согласен
инженер Саров. Инженер Саров,
наоборот, держался того взгляда,
что надо работать на кислых
шлаках, так как они выгоднее
и лучше. В своих докладных,
в своих работах, помещенных
в журналах, я приводил доказательство,
почему на основных шлаках работать
лучше, указывал, что те неполадки,
которые были у нас в тот момент
в очень острой форме, отчасти
зависели именно оттого, что
мы держались чересчур кислых
шлаков. Последующее подтвердило
мои предположения, как вы теперь
знаете, и сейчас мы на 3-й доменной
печи получаем именно те шлаки,
какие мы рекомендовали. Это
вопрос чисто теоретического
характера. Конечно, нам не приходила
в голову мысль, что у инженера
Сарова могли быть особые причины
защищать такое положение, поэтому
я предполагал, что у нас разногласия
чисто теоретического характера.
Такие предположения мне пришлось
сделать тем более, что в один
из своих приездов сюда профессор
Павлов также защищал несколько
кисловатые шлаки для доменной
печи. Тогда эти предположения
не оправдались. Я в своих работах
это подчеркивал. Но были некоторые
вопросы разногласий, которые
меня и тогда поражали, и я не
знал, как их объяснить. Я приведу
два из них. Прежде всего, инженер
Саров и инженер Латкин по всем
моим докладам утверждали, что
на кислых шлаках работать лучше
потому, что фурмы горят на них
меньше. Мы знаем, как у нас
сильно горели фурмы, когда мы
работали на этих шлаках. С переходом
на шлаки более основные горение
фурм прекратилось. Я не буду
утверждать, что тут дело только
в одних шлаках, равно как не
думаю утверждать, что хорошие
результаты мы имеем только потому,
что переходим на более основные
шлаки. Это один из факторов,
но фактор один из крупнейших.
Второе положение это насчет
недоуменных положений, которые
вытекали в результате пуска
печи № 1. Все из нас, особенно
те, которые участвовали в качестве
гостей, желали посмотреть выгрузку
шлака и вы, вероятно, помните
то тяжелое положение, очень
острое, когда несколько часов
Фергюссон вертелся вокруг печи,
всячески хотел вызвать шлак
и чугун. Так гости не дождались
чугуна. Я, разбирая причины,
нашел, что шихта была подсчитана
неверно. Это тогда было ясно
с точки зрения теории, что никаким
сомнениям не могло быть подвергнуто.
Однако Саров решительно опровергал
это мнение. Тогда казалось странным
мне это положение. Я буду останавливать
ваше внимание на других сторонах
моих столкновений с этими инженерами,
так как еще раз повторяю, что
результаты таких столкновений
были мною выражены в моих докладных
записках сюда и в заводоуправление,
и в моих работах. Я позволю
себе сделать некоторые выводы,
что из этого следует. Не буду
также останавливаться на тех
работах, по поводу пускового
периода мартеновской печи, еще
более острые разногласия были
у меня с Саровым и разногласия
привели к тому, что Саров позволил
себе выходку очень некрасивого
свойства по поводу моего доклада.
Он прямо так и заявил в официальной
форме, что институт следовало
бы работы поставить выше. Я
ему дал достойный ответ и тоже
в официальной форме. Я ему сказал,
что ни его положение, ни теоретическая
подоплека его знаний не дали
ему права так говорить… Второе.
Я здесь совершенно согласен
с теми, кто говорил об инженере
Лисочкине. Лисочкин был превосходный
инженер-строитель, но когда
его поставили на эксплуатацию,
конечно, он оказался никуда
негодным.123
КАЗАРНОВСКИЙ:
Работая несколько лет на заводе,
мне приходилось встречаться
со всеми этими лицами. Тем тяжелее,
конечно, было слышать о их ужасных
преступлениях. Здесь правильно
указывали, что некоторые из
них были хорошими работниками,
некоторые плохими, некоторые
более способные, некоторые неспособные,
которых мы успели узнать не
как работников, а как людей
– и надо сказать, что все-таки
они были людьми нехорошими.
Совершенно верно было указано,
что во всей работе Лисочкина
красной нитью проходило нежелание
учить своих помощников, своих
товарищей, которые знают меньше
всего. Саров, может быть, более
ловко это скрывал, но в его
работе также как то это чувствовалось,
несмотря на большие знания,
которые он имел. Что можно сказать?
Они совершили страшное преступление
и понесли, конечно, то наказание,
которое явилось правильным.124
БУТЕНКО:
Я, товарищи, из всех этих шпионов
знаю только одного Сарова. Должен
сказать, что Саров, собственно
говоря, если так говорить, специалист
крупный, или он не специалист,
то мы можем это оценить –только
с точки зрения того, как и где
он себя показал. Насколько мне
известно, Саров до 1926 г. работал
на Надеждинском заводе. Приехал
в 1926 г. на Сталинский завод
в Донбассе. Там он представлялся
совершенно молодым неопытным
инженером, который владеет японским
и английским языком и больше
ничего. Поручено ему было капитальное
строительство доменной печи
№ 6, на котором он с треском
оскандалился, был оттуда снят
с работы и, собственно говоря,
сам заявил, что я не практик,
никогда не строил, поэтому поставили
вы меня, у меня ничего не выходит,
освободите меня от этого дела.
Было поручено ему на доменной
печи № 1 заняться тем же в части
эксплуатации – и здесь он обнаружил
свою несостоятельность. Он,
кстати сказать, начинал там
работать и мы увидели, что этот
человек, который имеет способность
пойти к директору или к техническому
директору, наговорить ему вообще,
показать свой широкий кругозор,
но что касается дела – он решительно
в этом деле профан, ясно и точно
выражаясь. Никакой доли знания
и понимания дела он не показала
и он вынужден был оттуда сбежать
со Сталинского завода в 1927г.
По истечении довольно большого
промежутка времени я опять встретил
его в Макеевке. Я вспомнил,
что когда-то я видел такого
человека и фамилия знакомая.
Потом вспомнил, что он был на
Сталинском заводе, неудачный
малограмотный доменщик. Я прямо
вам откровенно говорю, потому
что я в этом деле разбираюсь
достаточно и могу довольно точно
определить человека, тем более
понимает ли он в доменной печи
у дела. Я с ним переговорил.
Он сначала говорил с нашими
работниками в Макеевке и уговорил
всех, что он замечательный мартеновец,
прекрасно разбирается в сталеварении
и в прокатном деле, сам здесь
на кузнецком заводе поставил
производство осей, причем безо
всяких: надо 8 тысяч осей в
месяц – и без каких-либо затруднений
кузнецкий завод дает и что он
читал лекции на заводе Дзержинке,
собирал материал о безграмотной
работе и приехал знакомиться
с работой на Макеевском заводе.
Надо сказать, что на Макеевке
тоже оси никак не шли к этому
времени, так что мы ухватились
за него и я в том числе, мне
было несколько удивительно,
откуда он вдруг стал специалистом,
но полагал, что, возможно, он
здесь руководил этим делом как
главный металлург и, несомненно,
ценность известную представляет.
Поэтому мы его приняли туда
на Макеевский завод этой зимой.
Что было характерно для Сарова,
это то, что он имел какой-то
действительно иезуитский подход
ко всему, выудить чужую мысль.
Это действительно так: кто-нибудь
что сказал, он расскажет лучше
самого автора, он сказал, почему
сказал и подробнейшим образом
это дело увяжет. Между прочим,
производство осей здесь на Кузнецке
демонстрировал довольно подробно,
есть стенографический отчет,
в течение 3-4 часов он это дело
излагал самым подробным образом.
Не знаю, действительно ли он
здесь вел осевые плавки, как
он там говорил, но было установлено,
что он не вел. Он также наблюдал,
как производилась работа и самым
детальным шпионским образом
это дело записывал. Таким образом,
ясна характеристика Сарова на
протяжении этого времени. И
последний случай, надо сказать,
что он был достаточно талантливый
инженер по специальности шпиона,
иначе я его никак не могу характеризовать,
потому что практика дела как
я его знаю по Донбассу, показал,
что он на это дело не способен
и в этом деле он необычайно
слаб, просто младенец. Какую
роль играл Саров? Благодаря
своему иезуитскому характеру
и тонкому подходу, в особенности
с точки зрения литературы, так
как всякий практический инженер
не имеет возможности полностью
знакомиться с мировой литературой,
он прислушивался и говорил:
вот в таком-то и таком-то журнале
напечатано то-то и то-то. Людям
казалось, что этот человек много
знает, прочитал все журналы.
Это дало Сарову возможность
создать авторитет. Надо сказать,
в 1923 году его признали лучшим
инженером, чуть ли не мировым
специалистом только потому,
что он читал некоторые журналы
такие, которые не имели возможности
читать инженеры-производственники,
а конкретная постановка дела
испытания его на производстве
показала, что он не может справиться
с элементарными вещами. Он по
специальности доменщик, и я
утверждаю, что как доменщик
он был очень слаб. Исключительное
свойство его – это была шпионская
специальность и глубокое тонкое
улавливание чужих мыслей и передача
этого другим. Я подробно остановился
на этом примере, Сарове, для
того, чтобы показать, как мы
иногда возвышали совершенно
зря некоторых лиц, возможно,
они также этим делом занимались
и главной целью было путем ли
подхалимства, путем ли принадлежности
отличаться от всех других людей
и надежда, что меня в этом деле
поддержат. Это, очевидно, имело
место и практика дела доказывает,
что как только Лисочкин был
поставлен на мартеновский цех
и должен
был на деле показать
себя, какой же он специалист,
он сразу же обанкротился. Оказывается
– гроша ломаного не стоил в
этой части, а во время строительства
я представляю, тут все грехи
можно затушевать, тут можно
конкретного такого человека
не выявить, как он, справляется
ли, достаточно ли он подготовлен.
Здесь на него работает коллектив
и не проектные организации,
которые этим делом заняты. Поэтому
Лисочкин и провалился на первых
же порах своей работы, когда
на практическом деле был проверен.
Вот доменщик Латкин тоже самое,
на 3-й доменной печи с треском
оскандалился, несмотря на то,
что он вокруг себя создал довольно
благоприятную атмосферу, раз
ему доверялось такое дело и
мнение вокруг него было создано,
что он замечательный работник
и только соприкосновение с делом
показало, что дальше тут не
обманешь, потому что они, как
говорится, не вотрешь в этой
части. Дать на мартене 2000
или 1000 тонн на доменных печах
– это не то, что рассказать
и описать все это дело, это
проще, чем непосредственно сделать,
поэтому я предостерегаю вас
от следующей ошибки, что вот
такая шпионская группа, она,
очевидно, в качестве тактики
и метода пролезания и завоевания
себя позиций пользуется этим
положением, что зная друг друга
создали себе авторитет и затем
начали пролезать, по возможности
используя подхалимство, прилежность
и т.д., а потом по авторитету
дается должность, он делает
свое дело, которое намечено
ему, организовано по плану.
Это первый урок, наиболее серьезный,
на который надо обратить внимание.
Второй момент, который я хотел
отметить, это момент такой.
Всякие аварии на нашем заводе
и комбинате продолжают иметь
место. Безусловно, многочисленные
аварии, которые имели место
в последнее время и до этого
времени, показывают, что все-таки
такие группы, очевидно, у нас
имеются, может быть, отдельные
личности, но факт выявленной
шпионской организации заставляет
нас с большой бдительностью
следить за каждой аварией и
то, что мы имели аварии именно
в таком деле, как водопровод,
в таком деле, как электрическое
хозяйство сетей и подстанций,
свидетельствует и доказывает
о том, что классовый враг в
этой части не дремлет и выбирает
именно запутанные места, где
у нас царит обезличка. Три хозяина
– и ТЭЦ, и Главный энергетик,
и Электроцех, и в водоснабжении
тоже самое, вот они пролезает
тут, чтобы не найти виновных….
Поэтому второй вывод заключается
в том, чтобы мы анализировали
каждую аварию, анализировали
с точки зрения, кто же этим
делом руководит, сколько там
слепых имеется во главе этого
дела. Сколько там ненадежных
элементов, сколько там имеется
скрытых врагов, которых надо
беспощадно искоренить…. О чем
это дело свидетельствует? Последние
аварии, последние акты, которые
имели место, свидетельствуют
о том, что слепых среди наших
руководителей, среди честных
работников все-таки имеется
достаточное количество и врагу,
вроде Сарова, Лисочкина, Латкина,
удается замазать глаза и честным
беспартийным руководителям,
и партийным слепым…. Надо сказать,
что этот же Саров, насколько
мне известно, являлся также
членом некоторых организаций
и наша общественность не смогла,
очевидно, должным образом подметить
и их деятельность, и их выступления.
Это есть большой минус, также
свидетельствующий о слепоте,
о том, что нет достаточной бдительности,
нет достаточной четкости и пристальности
в нашей работе (аплодисменты).125
ХИТАРОВ:
Товарищи, группа лиц, о которой
сейчас идет речь и которая была
только что вскрыта и уничтожена
органами диктатуры пролетариата,
является прежде всего шпионской
диверсионной организацией. Это
главное и основное в этой группе.
То, что они пытались, кроме
того, делать большую политику,
сочиняли какие-то программы,
писали устав и даже называли
себя высокопарно, какой-то там
партией национального возрождения,
все это производит на серьезных
людей больше впечатления детской
игры. Это интересно только с
точки зрения выяснения физиономии
этих лиц, их устремлений, их
настроений, к чему они плыли,
какими идеалами питались. С
точки зрения действительности
политической организации, конечно,
это была игра в бирюльки. Главное
и основное было то, что они
были агентами японского империализма
и были людьми, которые готовились
в нужный момент, помимо доставки
сведений своим хозяевам, по
их указанию совершить тот или
иной диверсионный акт для разрушения
того производства, на котором
они вместе с нами работали,
будучи облечены доверием советской
власти. Что это были за люди?
О них сегодня много говорили,
об их особенностях, качествах,
характере. Конечно, у этих людей
были знания, в значительной
степени украденные у советской
власти, полученные на средства
советской власти. Конечно, у
них были и способности у отдельных
из них, но выдающимися работниками
их считать, по моему, никак
нельзя: таковыми они не были.
Это были довольно обыденные
люди. Ни в какой степени их
нельзя рассматривать как цвет
нашей технической интеллигенции
и потому мы их не можем считать
выдающимися работниками. Относительно
более способным из них был Лисочкин,
но не говоря уже о том, что
он как руководитель мартеновского
цеха, себя не оправдал, человек,
который за 800 долларов продал
японским империалистам сведения
о нашем заводе, о том заводе,
на котором тысячи и десятки
тысяч людей положили свои лучшие
силы, который они строили и
строят со всей преданностью,
как расценивать этого человека?
Ведь это показывает всю его
омерзительную сущность и весь
полет, его мысли, его устремлений.
Эти люди надели овечью шкуру
хороших производственников.
Таким путем и они приспосабливались
к обстановке – это совершенно
ясно. Потому они и старались
быть хорошими производственниками,
что это была для них лучшая
и единственная возможность вершить
в глубоком подполье свои гнусные
дела. Активными общественниками
они прикинуться не могли, это
уже слишком сильно противоречило
их натуре, поэтому они надевали
личину ударников на производстве
и мы должны сегодня, к стыду
нашему, признаться, что эта
личина нас обманула. Мы приняли
на веру этот их облик и поверили,
что это действительно честные
и преданные работники и доверили
им полностью. Сейчас этот опыт
должен нас научить всех и партийцев
и беспартийных, научить тому,
что одна только ударная работа
на производстве в тот или иной
промежуток времени еще мало
говорит. Этого еще мало для
того, чтобы полностью оценить
человека, разгадать его натуру
и понять, куда он тянет, куда
он ведет курс. Сейчас нас это
уже не может обмануть, сейчас
мы должны и можем глубоко поверить,
каждого человека, безусловно,
возможность у нас для этого
имеется, и даже тех людей, которые
иногда помимо работы на производстве
прикидываются активными сторонниками
советской власти, выступают
с теми или иными декларативными
заявлениями, даже их мы должны
прощупать глубже, потому что
одних словесных заявлений мало…
История с этими гнусными предателями
не может поколебать нашей линии
потому, что это есть единственно
правильная линия, это есть линия
нашей партии, линия на органическое
слияние старого поколения технической
интеллигенции, честно прошедшей
с нами, с новыми молодыми кадрами,
с нашим коммунистическим авангардом…
Я думаю, что вся эта история
со шпионской вредительской организацией,
она должна нас научить именно
лучше работать в этом направлении,
заострить нашу бдительность.
Эта группа людей была, конечно,
ничтожной кучкой в нашей среде
но все-таки, товарищи, эти люди
работали на нашем заводе в течение
ряда лет и это обстоятельство
неизбежно накладывает позорное
пятно на весь наш завод, на
весь наш коллектив…. Это позорное
пятно мы можем смыть только
усилением нашей бдительности
на всех участках…. Кузнецкий
завод живет и будет жить. Будет
расти и крепнуть на страх врагам,
на радость рабочему классу,
наперекор всяким проискам предателей
и агентов иностранных империалистов,
подобной этой только что раздавленной
кучке изменников (продолжительные
аплодисменты).126
Таким
образом, ИТРовский коллектив
города одни из первых начал
«ловлю ведьм». В
первых рядах «ловцов»
– знаменитый инженер Бардин
(кстати, беспартийный), а также
Хитаров, Бутенко, Александров
(последние будут через несколько
лет расстреляны). Больше всех
из разоблачителей повезет «народному
академику» Бардину: он
сохранит себе жизнь, и ему будет
поставлен памятник. Его жертвам
памятников не ставили…. Что
до злосчастных «японских
шпионов», думается, основная
их вина была в «непохожести»
на прочих-иных, так что невольно
вспоминается «бородатый
анекдот про ковбоя, которого
застрелили, поскольку «он
слишком много знал»….
Нацмены.
– В то же время в Сталинске
– наплыв переселенных «нацменов».
Действует нацмен-клуб. В нем
имелись на нацмен-языке две
брошюрки Сталина и Кагановича
– так что нацменам есть что
почитать. Существует при клубе
драмкружок и хор. Выписываются
нацмен-газеты. На заводе работает
863 рабочих- нацмен, из них
неграмотных 452. В строительных
организациях 885 нацмен, из
них неграмотных 655. Итого,
значит, 1720 нацмен, из коих
1207 неграмотных. Как следует
из партийных документов, в Сталинске,
как и в Щегловске, нацмены жили
в грязных бараках, «в
которых не соблюдается минимум
санитарных условий». Одна
партийная комиссия обошла аж
шесть нацменовских бараков,
и ни в одном из них не было
матрацев: «в лучшем случае
кровати накрыты кошмой, а в
большинстве просто голые нары
и доски накрыты тряпками, в
бараках нет шкафчиков, нет вешалок,
стены завешаны рабочей одеждой,
мешками, над головами развешивают
портянки». Баки, предназначенные
для воды, текут и поэтому в
бараках мокро и грязно.127
Упоминаний
о зловредности казахов, которые,
якобы, поедают русских детей,
пока еще нет, но все же это
впереди. Щегловские ситуации
повторяются «по кальке»
и в Сталинске, в подтверждение
пресловутой «дружбы народов»,
которой до недавних пор одурманено
было столько наивных голов…
<< Назад Далее>>
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
