|
Эти люди доверчивым взором глядели в завтра. Они это
«завтра» видели. Они созидали его собственными руками. Их жизнь была
своеобразным подвигом, и тем самым они – сродни строителям Кузнецкстроя.
Первые коммуны 20-х годов – сложнейшая,
родниково-светлая и драматичнейшая страница нашей истории. Страница о вере и о
муках, во имя ее добровольно принятых.
В 1920 году на территории Кузбасса появились первые 13
коммун. В следующем году их было уже 108. Многие распались. Другие же послужили
основой для будущих колхозов. В 1979 году из Топкинского района прислали мне
пакет. Это были материалы о двух коммунах – «Зародыш» и «Красная поляна».
Материалы об истории первых коммун увлеченно собирал
директор Усть-Сосновской средней школы товарищ Сетруков, он же и был одним из
активных организаторов съезда первых коммунаров в Усть-Сосново в 1976 году. Но
о Зарубинских коммунах известно было немного. Так что пакет меня обрадовал.
Его сопровождало письмо: «У меня есть еще материалы о
коммунах, если нужно, то пришлю. Эта тема меня очень заинтересовала, так как я
жила в том самом доме, где жили братья Лесниковы, организаторы коммуны «Красная
Поляна». Некоторые из коммунаров – мои родственники, а Гулевич Константин
Васильевич, коммунар – мой бывший учитель. Это очень хороший человек, у меня
есть мечта сделать в сельском Доме культуры стенд о коммунах на местном материале,
которого собралось уже довольно много. В том числе и воспоминания коммунаров,
документы и фотографии». Писала директор Зарубинского сельского Дома культуры
Кузнецова-Коновалова Любовь Андреевна.
Радость была еще и от того, что эта молодая женщина, с
которой я, будучи в командировке в Топках совсем по иным делам, лишь случайно
заговорила о местных коммунах, так живо, так горячо откликнулась. Однако
присланный текст оказался сухим, сугубо информативным:
«Сельскохозяйственная артель «Зародыш» образовалась в
начале 1920 года. Ее организатором был Скульский Григорий Иванович, который в
то время занимал пост председателя Щегловского уездного комитета по
землеустройству. Организация возникла в деревне Дедюево, а потом коллектив
артели переехал на земли недалеко от деревни Красная Поляна, и там была
основана сельскохозяйственная артель. В артель входили Ильины Сафон и Николай,
Антонов Василий Яковлевич, Харолиутин Павел, Погодин Матвей, Чувасов Иван,
Пономарев Сергей, Варанов Степан, Громов Михаил и другие.
Дома перевезли из окрестных деревень. Постройки были
самые примитивные. На территории артели находились амбары для хранения зерна и
хозинвентаря, навесы, коровники, конюшня, кузница. Был и общественный огород,
где выращивали овощи для членов артели – огород был не огорожен, но окопан
глубокой канавой.
«Зародыш» назывался вначале артелью, а потом коммуной,
однако большой разницы в этом не было, т. к. государству это коллективное
хозяйство ничего не сдавало – сами коммунары еле сводили концы с концами. В
коммуне «Зародыш» было много организационных просчетов, поэтому коммунарам так
и не удалось по-настоящему наладить хозяйство, и в 1925 - начале 1926 года
коммуна «Зародыш» влилась в более стабильную соседнюю коммуну «Красная Поляна».
Однако, несмотря на свою недолговечность, сельскохозяйственная артель «Зародыш»
вошла в историю Кузбасса как первая сельскохозяйственная артель.
В нашем селе проживают бывшие члены коммуны «Красная
Поляна».
Гулевич Константин Васильевич, коммунар «Красной Поляны»,
старейший учитель Зарубинской средней школы, ныне пенсионер, родился в 1914
году в деревне Рудниковке Томской губернии, а 1929 году вступил в члены ВЛКСМ,
был секретарем комсомольской ячейки коммуны, вел борьбу за построение
коллективных хозяйств в деревне. В 1939 году вступил в ВКП(б), с 1931 года
работал учителем. Имеет награды: «За трудовую доблесть» (1945г.), «За
доблестный труд в Великой Отечественной войне» (1945г.), «За доблестный труд. В
ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» (1977г.). Его супруга,
Голубева Полина Франсовна, родилась в 1916 году в Рудниковке Томской губернии
Кузнецкого уездного округа, в 1931 году вступила в комсомольскую организацию
коммуны «Красная Поляна» (в состав ячейки в то время входило 30 человек и
возглавлял ее учитель Зубков). В 1934 году Голубева П. Ф. Была направлена на
учебу в Топки на курсы пионервожатых, в коммуне возглавляла работу пионерского
отряда из 15 человек, готовила с пионерами пьесы, концерты, водила их помогать
взрослым на уборке урожая. Во время войны работала дояркой. Сейчас на пенсии,
проживает в с. Зарубино».
Вот такой текст. Очень ценный для познания, но никак
не касающийся самого сокровенного: той светлой веры в будущее, без которой
коммуна – как явление сугубо добровольное – не состоялось бы. И еще – почему одни
коммуны распадались, другие вырастали в прославленные колхозы, отнюдь не только
под натиском шквала коллективизации? Наверное, не только объективные
обстоятельства, но в немалой мере и психология людей определяла само зарождение
и дальнейшую судьбу коммун, без которых немыслима была бы сама идея колхозов.
Я отправилась в Топки. В отличный маленький музей,
душой которого можно назвать бывшую учительницу Клавдию Севастьяновну
Чужайкину.
Есть в экспозиции Топкинского музея особый раздел. Он
посвящен первым коммунам 20-х годов. На фотографиях – лица людей, многих из
которых уже нет в живых. Нехитрые предметы красноречиво характеризуют быт
первых коммунаров. С красочной грамоты глядит на нас сама история. Титульный
лист радужен – он подобен щедрому летнему полдню. Цветы, колосья, знамена и
ленты украшают его. Круглая печать коммуны «Красная Поляна» удостоверят: эта
грамота выдана в 1935 году «Ударнику колхозного строительства Гулевичу
Константину Васильевичу, живущему в селе Зарубино».
В Зарубино был пройден дерзновенный этап холодных и
полуголодных первых коммун. Когда коммунары жили в общем бараке и «мануфактуру»
(ситец) делили поровну, даже если на каждого приходилось по одному метру.
Когда, помимо своих прямых занятий, по вечерам и ранним утром делали кадки,
ведра, туеса и ушаты. Это не было «хобби», заполняющее досуг самодеятельных
умельцев, - это «работались» изделия-кормильцы. На них и выменивали в окрестных
селах мужу и крупу, а главное – зерно, без которого невозможна была сама жизнь.
Нет, с Константином Васильевичем Гулевичем надо было
встретиться срочно. Я уже не раз убеждалась, как порой опаздываешь с такой
встречей. Опаздываешь навсегда, потому что так короток предел человеческой
жизни, и потом бессильно коришь себя за то, что об этом пределе не вспомнилось
вовремя…
Он оказался сухощавым, подтянутым, подвижным. Вились,
свободно падая на лоб, заметно тронутые сединой рыжеватые кудри. Прозрачные,
очень светлые глаза укрывались в сети морщинок. Глаза и морщинки не сживались.
На лице Гулевича соседствовали, не сливаясь, две поры жизни.
Он гордился своим ухоженным садом. На грядках пылали
пионы. Ухоженность была особо приметна во всем хозяйстве Гулевича.
Его супруга уже никак не напоминала юную активистку,
которая поднимала «пионерские массы» на помощь взрослым во время летней страды.
Спокойное лицо, усталые руки. Красивые рабочие руки, помнящие теплую землю,
шелковистые крутые бока множества буренок, которых она, доярка, долгие годы
пестовала…
Константин Васильевич сразу согласился поехать с нами
на место первых коммун. Вот только пошел переодеваться и вышел к нам в белой
сорочке, в которой выглядел совсем моложаво.
Когда мы подъехали к полю, солнце садилось. Буйно зеленели
травы… На месте былых коммун не сохранилось ничего. Только земля, которую
глубокие рвы с давно сглаженными краями словно уложили земли и рассказывал:
- «Красная Поляна» в 1925 году была уже образцовым объединением
и даже получила диплом 1 степени на выставке по Западно-Сибирскому краю за
культурное ведение хозяйства. Этот диплом долгие годы украшал стену конторы и
был гордостью коммунаров, даже когда «Красная Поляна» переросла в одноименный
колхоз. Вы видели – в нем по сей день еще стоят построенные коммунарами скотный
двор и деревянный клуб. Там и были вручены те самые грамоты, одну из которых мы
видели в музее. Красивее их, - вспоминал Гулевич, - мы ничего на свете не
считали.
… Но кто сказал. Что нет на свете больше коммуны «Зародыш»?
В весенних сумерках Гулевич стоит на зеленеющем склоне, где сохранились те
глубокие рвы. Он говорит:
- Вот тут были жилые дома-бараки, а вот тут скотный
двор, а это, видите, - клуб, а тут – школа.
Он и сам не заметил, как перешел из времени прошлого в
настоящее. Он «видит» коммуну «Зародыш», он находит то место, куда в день
похорон Ильича коммунары-соседи пошли с траурными знаменами навстречу друг
другу…
Много позже я получила тетрадь воспоминаний Гулевича.
Теперь, когда его уже не было в живых, и я все-таки
радовалась горькой радостью, что довелось хотя бы с ним встретиться, и что был
все-таки тот вечерний разговор на весеннем поле, со страниц полученной тетради
попеременно звучал то голос мальчика, то голос умудренного годами человека, ставшего
свидетелем, а потом и горячим участником поворотной вехи нашей истории. Тетрадь
называлась «Из воспоминаний Гулевича К. В. о коммуне и коммунарах…»
Полистаем ее страницы:
«Коммуна «Красная Поляна» была организована 8 января
1921 года братьями Лесниковыми: Иваном, Львом и Степаном Петровичами. Возникла
коммуна в тайге на реке Барзас, в деревне Рудниковке Ермаковской волости
Щегловского уезда Томской губернии. Теперь это территория Кемеровской области
Ермаковского сельсовета Березовского горсовета.
11 семей из деревни Рудниковки стали членами этой коммуны.
Первых коммунаров по праву можно считать первопроходцами в неизведанную жизнь.
Их жизнь – подвиг в борьбе за становление нового начала на развалинах старого
мира!»
Да это и был подвиг! Ибо что такое 1921 год на
территории Кузбасса?
«После изгнания колчаковцев в Сибири осталось 40 тысяч
белых офицеров и множество других контрреволюционных элементов. Остатки
разбитых колчаковских войск и кулаки стали ядром банд, терроризировавших
население. Банды действовали в Кузнецком и Щегловском уездах вплоть до осени
1922 года», - читаем в истории Кузбасса.
Весной 1921 года бандиты нападали на деревни и рудничные
поселки. На Прокопьевском руднике, в с. Бачаты рабочим раздали оружие. На копях
действовали дополнительные отряды ЧОН.
В это время газеты «Знамя революции» сообщала: в конце
января 1921 года в деревню Знаменка (Крапивинской волости) ворвалась банда
Олиферова. Прикрывая отступление, в плен к бандитам попали тяжело раненные
секретарь комсомольской ячейки, коммунист. Учитель Ушаков Василий Венедиктович
и секретарь сельского Совета коммунист Винокуров Алексей Павлович.
Раненых коммунистов подвергли пыткам. Ушакову нанесли
12 ран, у него была изрублена голова, а шея и грудь проколоты штыком насквозь.
Ушаков и Винокуров приняли смерть с достоинством и
величием, свойственным той поре. Коммунист и вождь сельской молодежи Ушаков в
последний момент запел Интернационал. На могиле героев сейчас стоит обелиск.
Его установили односельчане. «Герои! Ваш пример будет навсегда памятен в
сердцах лучших борцов за свободу!» - гласит надпись.
Представим еще и разруху 1921 года – и мы поймем, что
такое был подвиг и святая вера коммунаров. Вновь вспомнилась встреча с
Гулевичем…
… В тот весенний вечер, казалось, сама земля
заговорила с нами. «Создать коммуну, стать членом коммуны – для этого какое
нужно было мужество, но прежде всего, самим решиться поломать уклад жизни,
который стоял веками. Притом, что никто не знал, что принесет неизвестное
новое. Но люди решились и шагнули в неизвестность…
Как возникла «Красная Поляна»? В своих записках Константин
Васильевич рассказывает, как в 1900 году деревни Рудниковка и Ермаки были
основаны белорусами-переселенцами из деревни Рудни теперешней Гомельской области,
что стояла на реке Сож. Приписаться к степи и лесостепи переселенцам-белоруссам
не удалось.
«Крестьянский начальник предложил им освоить тайгу в
районе реки Барзас. Приехали они, построили шалаши, землянки, и началось
освоение. Сколько нужно было труда, чтобы отвоевать у тайги землю под огороды и
пашни, сколько надо было умения и пота, чтобы эта земля начала кормить людей.
Такие люди знали истинную цену хлеба. Они знали истинную цену жизни…»
Со страниц тетради Гулевича звучит продолжение рассказа,
начатого тогда, в поле:
«В дни гражданской войны Рудниковка стала партизанской
деревней. Она и была под особым прицелом колчаковских карателей. Зверствам не
было предела. Братенкова Алексея беляки заживо сожгли на костре из бересты.
Партизан Ключинский Семен Иосифович был схвачен, избит и увезен в Томскую
тюрьму, где и погиб. Дом партизана Гулевича Станислава Петровича беляки облили
бензином и сожгли дотла. Самого же Гулевича расстреляли по подозрению в
причастности к партизанскому отряду. До самой смерти на теле многих жителей
села сохранились рубцы и шрамы – память о колчаковских плетях и шомполах. Я
видел эти отметины на спинах Лесникова Ивана Петровича и Ключинской Матрены
Матвеевны, - пишет К. В. Гулевич. – Про Матрену Матвеевну, мать партизана, я
знаю, что она не успела скрыться в тайге от карателей, окруживших деревню. Они
схватили Ключинскую. Во время допроса ее пороли шомполами. Стальные прутья
рвали тело. Она потеряла сознание. Беляки бросили ее на обочине дороги возле ее
дома. Они были уверены, что жизнь ее угасла. Ночью Матрена Матвеевна пришла в
чувство и уползла. Постучалась в дверь Гулевича Василия Степановича (отца
Константина Васильевича – М. К.). Жена Гулевича спрятала ее в бане и лечила
мазью на гусином сале. В то время в большом ходу были разные домашние средства
от ран. Настолько были привычны расправы беляков… Когда вернулись силы, Матрена
Матвеевна на день уходила в тайгу, а ночью возвращалась в баню».
Но минула злая година. Началась мирная жизнь… Из рукописи
К. В. Гулевича мы узнаем, что в 1920 году коммунисты Лесниковы Иван, Лев и
Степан Петровичи, жена Степана Екатерина Иосифовна (дочь Ключинской Матрены
Матвеевны), Гулевич Николай Тимофеевич и его жена Степанида Ивановна и
Ключинский Трофим Иосифович стали инициаторами организации коммуны «Красная
Поляна». Вечерами заседали будущие коммунары – обсуждали, как жить дальше.
Избрали совет коммуны. В него вошли братья Лесниковы, Гулевич Николай Тимофеевич
и Ключинский Трофим Иосифович. Председателем коммуны избрали Льва Петровича
Лесникова.
«Долгое время прикидывали, где и как жить коммуной.
Некоторые хотели остаться в Рудниковке и жить как жили. Другие не соглашались и
предлагали переселиться в лесостепные районы. Потому что жизнь в тайге была
очень нелегкой. Подзолистая земля родила плохо. Хлеба не успели дозревать, и их
прихватывало заморозками. Хлеб из такого зерна был черным и невкусным. Да и не
хватало его. С окрестными лесостепными районами коммунары были знакомы хорошо.
Мучила обида, что при переселении из Белоруссии они так и не смогли приписаться
и жить в этих благодатных местах. Загнала их нужда в тайгу, в комариной царство
– так и жили.
Поэтому и победили сторонники переселения в лесостепь.
Щегловский уком предложил коммунарам «Красной Поляны» соединиться с коммуной
«Заря», которая возникла в Щегловске. Что и было сделано в конце января 1921
года. Но порядки в коммуне «Заря» не понравились таежникам, и они решили всем
скопом переселиться на свободные бывшие кабинетские земли Топкинского района
Зарубинского сельсовета», - пишет Гулевич. Словно кадры кинохроники
представляю, как это было…
Послали ходоков. Они облюбовали новое место. В апреле
1921 года началось переселение. Огромный обоз тащился по весеннему бездорожью.
Кони с трудом волокли телеги. Взрослые и подростки шли пешком. На возах –
только дети и старики. В намеченном месте телеги остановились. Взору коммунаров
открылась полянка с редкими стройными березами. За полянкой – маленькая речушка
Сосновка, а за ней – бескрайние поля с березовыми рощами.
Вот на этой полянке около старых высоких берез начали
коммунары строить шалаши. Начиналась жизнь на новом месте…
… Итак, уже существует коммуна «Зародыш», организованная
в селе Дедюево братьями Скульскими. Председатель – Николай, секретарь
комсомольской ячейки – Алексей. А всего-то в коммуне «Зародыш» девять семей.
Одно такое семейство – Щепакова Терентия Ивановича, партизана гражданской войны,
со всеми чадами и домочадцами – мы видим на фотографии в Топкинском музее…
… И вот возникает по соседству коммуна «Красная Поляна»
Зарубинского сельсовета, созданная 8 января 1921 года белорусскими
переселенцами. Со страниц рукописи Гулевича звучит мальчишеский голос:
«Здесь было все не так и не такое, как у нас в тайге.
До сих пор мы, дети, не видели ничего другого. Родились и жили в тайге, она
была для нас самым близким, родным и любимым уголком земли. Другой земной
красоты мы не знали. Отец, правда, часто рассказывал, как он, до переселения в
Сибирь был плотогоном, уходил из своей деревни на заработки и нанимался на
работу по сплаву леса вниз по Днепру. Все, что он видел сам на этом пути от
Белоруссии до Черного моря, бывало, рассказывал нам. И мы тоже хотели побывать
в новых местах. И вот – мы на новом месте. Радость и любопытство наполняли
душу. Долго казалась нам непривычной здешняя природа. Мы видели море цветов,
огромные стаи птиц. Особенно нас поразило лето. Земляники и клубники было так
много, ягода была такой вкусной, что первое время мы объедались ею. Только мы
дивились, что ягода растет прямо на земле, а не на высоких ветках, как наша
таежная малина и смородина…
Но первые радости и любопытство вскоре сменились
все-таки тоской по родной тайге. Днем было легче – дневные заботы, работа, наши
нехитрые детские игры отвлекали нас. Но вечером, когда все затихало, мы
вспоминали о тайге. Скука по родным местам была такая, что слезы катились из
глаз. Плакать было стыдно. Приходилось крепиться – не выдавать же свою
слабость. Тогда мы были уверены, что к новому месту не привыкнем никогда…
Но человек ко всему привыкает. Привыкли и мы, и не
просто привыкли, а полюбили свою новую маленькую родину. И все окружающее стало
родным и близким нашему детскому сердцу. Эта любовь сохранилась до нынешних пор
и теперь уже не угаснет никогда…»
Взрослые понимали преимущества лесостепных просторов.
Они о тайге не жалели. Самым пожилым во сне еще виделись порой река Сож, дубы,
липы, луга, сады родной Белоруссии. Двадцать лет прожили они в тайге, даже
привыкли к ней, но полюбить – так и не полюбили.
И все-таки коммунары не порывали связи с тайгой. Они
везли из тайги лес, кедровые сутунки, таежную бересту. Детвора с нетерпением
ждала приезда взрослых, потому что те не забывали привозить шишки, орехи,
хвойные ветки.
Когда прибывал обоз, в коммуне пахло тайгой. Пилили
плахи, лес, опилки разносили знакомый аромат тайги. Кедровые сутунки
распиливались на чурбаны, их кололи на клепку. По вечерам и ранними утрами
делали домашнюю утварь – 1921-22 годы для коммуны были трудными, туеса и кадки
выменивали на муку, крупу, а главное – на зерно для будущего посева!
Зима 1921-22 года запомнилась особо. Нужно было сохранить
скот, подготовиться к весеннему севу. Работы шли полным ходом: кто возил сено,
дрова, кто ухаживал за скотом.
По трое-четверо охотников во главе с Кузьмой Сидоровичем
Гулевичем и Степаном Петровичем Лесниковым уходили на охоту за зайцами и другой
дичью. Зайцев в то время было много, собаки – таежные, так что зайчатина зимой
всех выручала. Многие занимались выделкой кож и овчин – времени не считали…
Трудовой день продолжался по шестнадцать-восемнадцать часов. В длинные зимние
вечера допоздна стучали топоры, летала щепа, струилась стружка. Логушки, квашенки
делали так искусно, что казались они цельнолитыми из дерева. Все, что делалось
тогда в коммуне, было добротное, надежное, «при высоком качестве» - словечко
Гулевича.
Женщины доили, пряли, ткали, вязали, шили, убирали,
стряпали и всех кормили. Вставали раньше всех и ложились последними. Так, в
трудах, прошел первый год коммуны.
«В 1922 году коммуна завела свою кузницу. Бессменным
мастером-кузнецом ее был мой дядя Лесников Лев Петрович. Я очень любил кузницу
и кузнецкое дело. Целыми днями пропадал в кузнице, старался помогать дяде,
качал меха, раздувал горны, - пишет Гулевич. - … А жили мы в коммуне хорошо. С
песнями ехали в поле, с песнями возвращались домой. За день трудились вволюшку,
уставали вусмерть, а на следующий день опять с шутками и песнями брались за
работу. А ведь жизнь свою коммуна начинала с колышка»…
Хлеба не было. Не только для еды, но и для посева. И
все-таки зимой 1921-1922 года коммунары, хоть и голодные, а все-таки сберегли
зерно на посев! И весной 1922 года отсеялись хорошо. Летом же за посевами
ухаживали как за детьми, и загодя землю заготавливали для посева 1923 года.
Было даже такое выражение: «драть залог». Это значило пахать целинные земли – а
было их видимо-невидимо, - так что в течение многих лет коммунары еще и
поднимали целину. И в поле ездили – с песнями.
Летом 1922 года строили дома. Очень у коммунаров было
плохо с жильем. А строительной бригады не было. И тогда еще до восхода солнца
поднимались на работу все. Выходили на работу до завтрака, мужчины с топорами –
строить дома, женщины доили коров, кормили свиней, кур, готовили завтрак. После
завтрака шли на прополку, а в сенокос – на уборку сена. Так и работали – с зори
до темна, но до зимы 1922 года построили еще четыре дома. И теперь их стало
пять. Коммунары переселились из землянок в дома по две-три семьи в каждом.
Половину одного дома отвели под школу…
«Мы очень уважали нашего первого учителя Сергей Степановича,
бывшего красноармейца из конницы Буденного. Очень многим мы ему обязаны. Он был
небольшого роста, живой, подвижный. Еще его уважали за то, что он был «партийный»,
- опять звучит с тетрадных листков мальчишеский голос, - книг, тетрадей,
карандашей у нас почти не было. Учиться было трудно, но мы учились. Да еще с
каким старанием. Режим дня у нас был расписан четко: до обеда – в школе, после
обеда быстро готовили уроки и – на работу. Помогали взрослым ухаживать за
лошадьми, задавали корм, пилили дрова - переносили, куда скажут взрослые. Нам
нравилось строить. В этот год для мелкого скота и птицы построили избушки. Это
было наше творчество. Так что этими
избушками мы очень гордились. Наконец, построили баню вместо прежней –
времянки. Как усиленно парились наши коммунары, сколько радости было!» Поистине
это удивительное поколение – умело верить, умело работать, умело радоваться…
… «Зима 1923-1924 года запомнилась навсегда. 21 января
1924 года умер Владимир Ильич Ленин. Это великое горе свалилось на наши плечи
сполна. Кто-кто, а коммунары были те люди, для которых Ленин в то время был
святее святых. Коммунары и коммуна в трауре. Наступил день похорон В. И. Ленина.
Две коммуны – «Красная Поляна» и «Зародыш» - с траурными знаменами пошли друг к
другу. Почти на полпути к «Зародышу», у мостика через маленькую речушку, на
поляне состоялся митинг. Ораторы говорили о великом горе с трудом, тугой комок
подкатывался к горлу. Коммунары не стеснялись слез, плакали. Смерть Ильича еще
больше сплотила наши ряды. Вся молодежь коммуны стала комсомольцами, все школьники
– пионерами. В партию вступили молодые коммунары Лесников Захар Ефимович,
Гулевич Адам Степанович.
Помню, как на собраниях коммунистов и комсомольцев, на
сборе пионеров, а потом и на собрании всей коммуны коммунары клялись быть
верными заветам Ленина. Свою клятву они с честью сдержали, а кто еще жив из
принимавших клятву в ту пору, верны будут ей до конца»…
В соседних деревнях недоверчиво косились на коммуну,
сочувствовала только беднота. Взрослые коммунары были вооружены – у всех были
винтовки или охотничьи ружья. Так и пахали с винтовками за плечами. Окрест
знали о дружной семье коммунаров, знал о винтовках. Это имело особое значение.
Коммунары – бывшие солдаты, опытные таежники и охотники, случись что – сумели
бы постоять за себя. Авторитет коммуны рос с каждым годом. Гулевич Николай
Тимофеевич, член коммуны и член Совета коммуны, стал председателем Зарубинского
волкома. Потом заменил его Ключинский Трофим Иосифович.
Члены коммуны вели большую агитационную работу в
окружающих деревнях. Молодежь, комсомольцы коммуны выезжали в другие села с
постановками, проводили беседы – «особенно против религиозного мракобесия».
Такая вырисовывается обстановка по воспоминаниям Гулевича.
«13 лет жила «Красная Поляна» по уставу коммуны,
вплоть до начала коллективизации. Только в 1934 году перешла она на устав
колхозной жизни. Много лет на коммуну кулаки и прочие враги Советской власти
клеветали. О коммуне и коммунарах сочиняли небылицы: коммунары, де, спят под общими
одеялами, женщины, де, в коммуне общие. Кулаки пускали слухи, будто коммунары
лодыри, работать не хотят, живут за счет субсидий от государства, за счет
денег, которые кулаки платят в виде налогов. Только все меньше веры было этим
слухам…» - читаем мы в записках Гулевича. Как бы неоднозначно ни звучал для нас
сегодня его голос, - не забудем: он – верный и верящий сын своей эпохи, и
оценивать все рассказанное им мы должны мерками того исторического периода.
Итак, «Красная Поляна» развивалась. А как же коммуна
«Зародыш» - почему не выстояла она? Константин Васильевич рассказал и об этом.
Не в рукописи, а в тот весенний вечер, стоя на зеленеющем поле бывших коммун…
«Жителям «Красной Поляны» была известна коммуна
«Зародыш» в деревне Дедюево в одном километре от нас. Школа была только в
коммуне «Красная Поляна», так что все дети «Зародыша» учились в нашей школе.
Коммунары часто бывали друг у друга в гостях. Молодежь обеих коммун была в большой
дружбе.
Коммуна «Зародыш» была по тому времени видной и богатой.
Мы завидовали «зародышцам»; ходили к ним смотреть на породистый скот,
лошадей-производителей, быков, сушилку, сложную молотилку и другие машины. К
1925 году коммуна «Зародыш» получила американский трактор «Фордзон». Он был чудом
для нас и производил куда больше впечатления, чем полеты в космос сегодня.
Но дела в коммуне «Зародыш» шли плохо. Не было там
сплоченности и единства и не было нужной организации труда. Кормов они
заготовили мало, скот болел чесоткой. Чесоточный скот, особенно лошадей,
вывозили из усадьбы и уничтожали. Наши коммунары попросили «зародышцев» не
убивать лошадей, а передавать их нашей коммуне. Одну землянку-барак люди
уступили для больных лошадей. Как лечить и выхаживать больных лошадей,
коммунары знали хорошо. Более десятка лошадей у нас выходили в зимних условиях
и поставили на ноги. Это было очень непросто. Причем нужно было еще не заразить
свой скот. Больных лошадей мыли крепким раствором купороса. В бараке-землянке
топили печи, чтобы лошади быстро обсыхали в тепле. Потом их смазывали мазью,
которую готовили на дегте. В мазь добавляли горячую серу и порошок черного
дымного пороха. В землянке сделали специальные подвесы с соломенными подушками.
Сами кони подниматься и стоять на ногах не могли. Их поднимали и подвешивали
так, чтобы они без усилий могли стоять на ногах, подстраховывая подвесной
системой. Лечение, уход, хорошее зеленое сено делали свое дело. Лошади
выздоравливали.
Как мы жили? Тяжело жили, но не жаловались. Основной
пищей коммунаров была конина. Детям же, кроме конины, давали понемногу овсяного
киселя с молоком. Зато летом ели вволю. Было больше молока, появлялась ягода,
собирали щавель, пучки, гусинки и множество других трав – из них мы варили щи…»
Так почему же не выдержали коммунары «Зародыша»?
Послушав Гулевича, думаю потому, что были жителями окружающих деревень и
поселков. Им неведома была тяжелая жизнь переселенцев-таежников. У многих
«зародышцев» родственники жили здесь же, в окрестных деревнях и на выселках. И
коммунары прикидывали и приглядывались. Оценивали и взвешивали свою жизнь,
сравнивали с жизнью своих родичей. У них был выбор. Был «другой берег», к
которому они могли отступить. Но не было у них того, что было в партизанской таежной
деревне Рудниковке – памяти об общей беде. Они не пережили того, что перенесли
в гражданскую войну белорусы-переселенцы, коммунары «Красной Поляны».
Коммунарам «Красной Поляны» отступать было некуда. «Всех, даже беспартийных
коммунаров, по тем временам смело можно было назвать коммунистами, а всю
молодежь – комсомольцами, - пишет Гулевич. – Поэтому наша коммуна выстояла и
через 13 лет стала небольшим, но крепким и хорошо организованным колхозом
Зарубинского сельсовета Топкинского района».
Коммуна же «Зародыш» в 1926 году распалась. В 1925
году из ее состава вышли несколько семей и образовали коммуну «Муравейник».
Поселились они в километре от «Красной Поляны» и «Зародыша». В 1926 году
оставшиеся в «Зародыше» коммунары влились в коммуну «Красная Поляна».
Прекратила свое существование и коммуна «Муравейник».
А коммуна «Красная Поляна» в 1925 году стала образцовым хозяйством…
Вот какие данные на 1 января 1926 года приводит К. В.
Гулевич в своей тетради:
«Всего в коммуне было 66 человек, мужского пола – 31 человек,
женского – 35, трудоспособных мужчин – 20, грамотных – 21, неграмотных – 10,
трудоспособных женщин – 18, грамотных – 7, неграмотных – 28, членов партии – 8,
из них мужчин – 6, женщин – 7, пионеров – 27, из них женского пола – 12, мужского
– 15
Жилых построек – домов – 10, всего хозяйств – 13,
водяная мельница, маслозавод, кузница, пасека – 31 колодка, рабочих лошадей –
20, жеребят – 10, коров – 43, бык-производитель, овец – 84, ягнят – 76, свиней
– 36, поросят – 27, сноповязалка – 1, самосброска – 1, сенокосилка – 1, веялка
– 1, рядовая дисковая сеялка десятирядка – 1, общая стоимость хозяйства – 23734
рубля, задолженность государству – 5044 руб.» Такое хозяйство было на 38
трудоспособных человек.
Скучные цифры? А я думаю о двадцать первом веке. Когда
человечество будет отделено от коммун двумя столетиями. Как ценны будут эти
цифры. Как будут гадать потомки, пытаясь представить, какими же необыкновенными
людьми были коммунары, взявшие на себя тяжесть драматичного исторического
эксперимента, - ведь до того никогда и нигде таких коммун не было! – и притом сохранившие
о той тяжкой поре светлую память…
А в тот весенний вечер проникновенно звучали воспоминания
старого коммунара – отголосок противоречивого времени веры и насилия, наивного
понимания столь сложного понятия, как равенство:
«Наша одержимость не была слепым фанатизмом. Мы жили
верой, мы жили мечтой о гении Ленина, мы жили презрением к благополучной сытой
жизни, к деньгам, к накопительству. Мы предпочитали уютной жизни подкулачников
даже голод и холод, потому что верили: это начало новой жизни».
… В той весенний вечер на месте былой коммуны «Зародыш»
мы слушали молча Константина Васильевича Гулевича. И, не сговариваясь, как-то
сразу пришли к единой мысли: хорошо бы воздвигнуть на месте всех первых коммун
мемориальный стелы и обелиски! В память о романтическом и трагедийном том
племени, рушившем устои, верящем, часто обманутом, почти искорененном…
- Я не знаю, какой текст должен быть высечен на таком
обелиске. Может быть: «Стоп! Здесь – коммуна «Зародыш»! Или – любая другая из
тех первых тринадцати. Как будто они еще существуют. Потому что они – строка
большой Истории и не могут считаться исчезнувшими. И пусть в такие места только
раз в десять лет забредет хоть один человек – все равно обелиски должны
сообщать, что здесь вписаны многотрудные, особые строки в развитие
человеческого сознания и, стало быть, - в развитие человеческого общества.
… А не будь тетради Гулевича, встречи с ним, не будь
того самого первого письма из села Зарубино и, наконец, не будь Топкинского
музея с его щемящее бесхитростными старыми фотографиями и такой праздничной
яркой коммунарской грамотой, кто знает, может, и не услышали бы мы рассказа
самой земли о многозначном и героическом времени, которое лишь ждет
справедливого осмысления, в котором строго и честно отделено будет зерно от
плевел – издержки эпохи от обретений эпохи.
<<Назад
Далее>>>
Содержание
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
