|
В 1927 году в Кемерове (тогда еще Щегловске)
выстроен Дворец Труда (ныне памятник
истории и арх итектуры). Щегловская
театральная труппа получила вместительное
помещение для постановок. Одной из первых
поставленных на этой сцене пьес был "Яд"
А.В.Луначарского, что выглядит вовсе не
случайно: "смертоубийственное"
название роковым образом совпало с
политическим процессом над "беляком"
Кузевановым (бывшим начальником щегловской
милиции), развернувшимся на тех же
театральных подмостках, и могло
расцениваться как замаскированное
требование смертного приговора.
Открытие Дворца Труда приурочили к
октябрьским торжествам. И получилось, что
самый главный "пролетарский" праздник
в Щегловске ознаменовали жестокой
расправой. Десять лет спустя это станет
нормой и даже модой. Накануне праздников
или сразу после них мифических "врагов
народа" исключали из партии, что
называется, "пачками", преподнося
долгожданный подарок особо идейной
тогдашней общественности, с нетерпением
ожидавшей приговоров.
Что касается Кузеванова, то его"карательские"
функции, по изучению материалов процесса,
нельзя считать доказанными. Да, порол
большевиков или им сочувствующих. Но эта
устрашающая кара "фартила", скорее
всего, не Кузеванову, а самим наказуемым,
ибо после порок арестованных, как правило,
отпускали с миром. Порки были превентивной
мерой, вполне вписывающейся в
патриархальный уклад глухой провинции.
Участие же в расстрелах, и даже сам факт
оных, не подтверждается. Белые считали себя
законной властью, следили за порядком,
вовремя обезвреживали буянов и хулиганов,
строго руководствуясь еще старыми царскими
законами. В Щегловске был случай:
родственника Кузеванова свои же, белые,
обвинили в изнасиловании крестьянки. Его
тут же лишили работы и завели уголовное
дело в Томске. Так если даже за
изнасилование - преследование, то, конечно
же, факты незаконных расстрелов, если бы
таковые действительно имели место при
белых в Щегловске, встретили бы адекватное
реагирование. Однако о таких расстрелах
никто и ничего не знал. Так, может, их вообще
не было?
Но парадокс в другом. После гражданской
войны Кузеванов прекрасно вписался в новый,
так называемый "советский", климат. И
занимал видные должности, будучи весьма
авторитетным и уважаемым человеком. Так что
во Дворце Труда приговаривали к расстрелу
не просто бывшего "белого карателя", но
и вполне идейного красного функционера.
Можеть быть, именно поэтому процесс
приковал всеобщее внимание. Вмещающий 2000
зрителей зал был полон...
Юбилей с жертвоприношением
В наших последних книгах приводится
схожая история некоего белого "карателя"
Милованова из кузбасского селения Бачаты. И
надо же - совпадение! - Милованов при красных
тоже занимает административные должности.
Что выглядит двусмысленно: попользовавшись
услугами "карателей" почти 10 лет,
советская власть решает их все-таки
расстрелять. Но если они были так полезны ей
столь продолжительное время и "белость"
прощалась им, то отчего вдруг красные
опомнились и заалкали крови? Не потому ли,
что власть постепенно переходила к
сталинскому клану, особо охочему до
репрессий и неких инквизиционных символов.
10-летний юбилей кровавой революции Сталин,
расправившись с оппозицией, решил сделать
тоже кровавым.
Отсюда - "дело палача Кузеванова".
Который, заметим, служил не только при белых,
но и при царе (был полицейским урядником).
Газета "Кузбасс" 23 ноября 1927 г., то есть
еще до процесса, называет его извергом.
Чувствуется, что суду над ним придается
исключительное пропагандистское значение.
Не случайно та же газета 2 декабря
оповестила, что слушание дела будет
принародным и открытым. Соответствующее
объявление набрано рекламными буквами и
взято в рамочку для привлечения
наибольшего внимания.
Нары со щелями
Всячески подчеркивалась необычность
происходящего. И время для начала "спектакля"
выбрано воскресное, выходное для суда, но
удобное для жадной до зрелищ толпы, Процесс
похож на аттракцион. А уж если бы Кузеванова
не судили, а расстреляли публично, то зал бы,
конечно, всех желающих вообще не вместил.
В это время Кузеванов содержится в
щегловском домзаке, рассчитанном на 65
человек. Но в нем 500 заключенных. Помещения
грязные, бревенчатые, проконопаченные мхом.
Всюду клопы. Двухэтажные спальные нары со
щелями. Окна выбиты и заткнуты паклей и
тряпьем. Заключенные завшивлены. Иные
камеры не отапливались совершенно. Сильная
духота. Обо всем этом узнаем из
соответствующей газетной заметки. Которая
была опубликована накануне процесса,
конечно, не случайно. Она удовлетворяла
низкие инстинкты "трудовой массы":
забитым щегловским трудягам было, конечно,
приятно узнать, что человек, занимавший не
последние административные должности при
царе, белых и красных, окончательно втоптан
в грязь и содержится в домзаке хуже скотины.
"Кухня, - сообщается в заметке о доме
заключенных, - помещение в темном
подвальном этаже, а рядом с нею расположена
уборная. Канализационная труба в уборной
попорчена и все жидкости из нее стекают в
примыкающую к кухне кладовку. Наполняя
кладовку, жидкости грозят перелиться в
кухню...". В той же заметке руководству
домзака рекомендовалось обеспечить мытье
полов, "выпаривание насекомых специально
устроенными для этой цели самоварами", а
также "смазывать зараженные насекомыми
места раствором скипидара с керосином" в
пропорции 1 часть скипидара на 2 части
керосина. Газета "Кузбасс" предлагала
также не производить дезинфекции сернистым
газом, чтобы не отравить заключенных.
Трогательная забота
Какая, однако, трогательная забота о
заключенных и, стало быть, о Кузеванове в
том числе! Ведь если его до суда отравить
сернистым газом - спектакля не получится.
Однако поражает другое. Условия содержания
Кузеванова адекватны пыткам - советская
судебная машина расправлялась с
обвиняемыми уже накануне суда. А ведь
Кузеванов номинально судом еще не
приговорен. И, значит, все мучения,
связанные с пребыванием в домзаке,
испытывает как бы преждевременно.
Для сравнения: мы, например, уже приводили
в своих книгах случай, когда в щегловской
"каталажке" при белых надзиратели даже
мылись в бане вместе с заключенными. Порки
же, как уже сказано - действительно
наличествовали, но, скорее, - к взаимному
согласию и судей, и провинившихся. Потому
что наказуемому предпочтительней, пожалуй,
три минуты экзекуции, чем томление на нарах
годами...
Но вернемся к Кузеваному. 6 декабря -
открытие процесса. Председательствует в
окружном суде Друсевич. Народные
заседатели шахтер Шимкевич и интеллигент
Кулаков (от профсоюза рабпроса). Запасной
нарзаседатель - Казанцев. В секретариате -
Терентьева (заместитель Левкович).
Обвинение представляет прокурор Лепендин.
Общественные обвинители - Чудинов и
Прищепов. Защищают Кузеванова член
коллегии защитников Нагель и председатель
коллегии защитников Евсинович.
Комедийный сюжет
Бросается в глаза, что Кузеванову
инкриминируется не преступление против
личности, а - против "революционного
движения рабочего класса". То есть
буквально - судят не за расстрелы,
изнасилования и истязания, которые, кстати,
так и остались недоказанными, за
исключением упомянутых выше порок партизан,
- что сегодня, после того, как мы узнали о
подвигах красной орды Рогова, истребившей
половину Кузнецка, можно аттестовать как
обращение весьма обходительное. Советскую
власть интересуют не изнасилования, а то,
что посягательствами на честь партизанок
нанесен урон революционному движению.
Однако фактов изнасилований или расстрелов,
как уже было сказано, доказать не удалось...
Накануне заседания, 30 ноября, во Дворце
Труда, где проходил процесс, поставили
разухабистую комедию "Тетка Чарлея", а
в субботу 10 декабря (т.е. в разгар процесса) -
комедию "Красный дьяволенок". Таким
образом, судебная тяжба оказалась "зажата"
комедийными сюжетами. У горожан как бы
намеренно возбуждали праздничные эмоции,
подспудно внушая им, что расправа над
Кузевановым - это некий водевиль, вполне в
духе "Тетки Чарлея". Впрочем, разве
расстрельные приговоры 1937 года не
встречались всеобщим народным ликованием?
И разве не расценивались они как
праздничное захватывающее зрелище?
Спектакль начинается...
После инкриминируемых Кузеванову
поступков минуло почти десятилетие. Как
можно полагаться на свидетельства,
связанные с той давней порой? Ведь было,
наверное, ясно заранее, что с
доказательствами на процессе будет туго.
Так оно и случилось. Есть и другая ипостась
вопроса: широко известно, что большевики
сразу после гражданской войны объявили
амнистию всем ее участникам - как белым, так
и красным. Что вполне понятно: в наших краях,
например, зверства красных партизан,
сжигавших невинных обывателей живьем,
распиливавших их заживо, отрезавших у них
половые органы, - производили куда более
отталкивающее впечатление, чем
патриархальные порки, организованные
белыми, дабы такими старомодными методами
упредить разгул пьяной партизанской орды,
не ведающей, что такое закон (при белых,
заметим, действовали и суд, и прокуратура, и
адвокатура, но всех этих институтов были,
конечно же, лишены партизанские "сообщества").
Послевоенной амнистией Ленин и его гвардия
"отпускали грехи" не столько белым (они
все равно, судя по случаю Кузеванова,
приговаривались к смерти), сколько
партизанам - их убийства объявлялись "во
благо" и они отныне ходили в героях.
Александр Александрович Кузеванов на "героя"
не походил. Каким он предстал перед взорами
тысяч горожан, мгновенно воспылавших к нему
ненавистью? Его ввели в зал под усиленной
охраной. Было ему 47 лет. С большой бородой. В
очках. Вид - старозаветный, что вполне
понятно. Он - выходец из крестьян села
Баннова Крапивинского района. Из
крестьянской среды, тем не менее, пытался
выбиться: освоил грамоту, был учеником
приказчика, сельским писарем и к 1917 году
дорос до должности урядника в селе
Брюханово (Красное). Кстати, "грамотность"
Кузеванова суд посчитал фактом,
доказывающим "отрыв от крестьянского
хозяйства", что в те времена не
приветствовалось. Знание азов письма и
чтения, таким образом, истолковано не в
пользу обвиняемого.
Мнимые расстрелы
Уже на первом заседании суда прозвучало:
Кузеванов - расстрельщик. Поминался некий
загадочный гражданин, которого кто-то когда-то
неизвестно при каких обстоятельствах
расстрелял под деревней Мозжуха. "Белым
палачом и выродком" назвали почему-то
Кузеванова. Однако никаких подробностей
столь приметного, казалось бы, события, на
процессе не сообщалось. Как, когда, в каком
месте Кузеванов расстреливал и при каких
свидетелях - неясно. Имя жертвы тоже никто
не знает. Предполагалось, что убили
партизана из отряда Шевелева-Лубкова. Но
почему же никто так и не вспомнил фамилию
убитого? А где же соратники Шевелева-Лубкова?
Уж они-то, наверное, должны были помнить имя
жертвы? Сам же Кузеванов факт участия в
расстреле отрицал начисто. Свидетелей тоже
не нашлось. Ни одного. Таким образом, некий
слух, пущенный непонятно кем, посчитали за
факт. И суд признает "обвинение"
доказанным.
Превентивные меры
В процессе Кузеванова потрясает многое.
"Свидетельств" собрано немало. Однако
подавляющее большинство не подкрепляется
никакими дополнительными показаниями.
Вообще - не подкрепляется. Никак. Доказуемые
же пункты обвинения касались, в основном,
порок, участие в коих Кузеванов и не думал
отрицать. Потому что это была вынужденная и,
скорее, превентивная мера, чтобы
приостановить буйства пьяных партизанских
толп, в которых любой трезвомыслящий
обыватель Щегловска той поры видел главный
источник беспокойства. Особую опасность
представляли партизаны красной банды
Шевелева-Лубкова.
Приводятся "примеры из жизни".
Поминается лавка местного купца Губкина,
разграбленная партизанской бандой.
Кузеванов арестовал грабителей и
погромщиков. Меру наказания определил
довольно суровую: арестованных стегали
нагайками. Названный купец Губкин, чья
лавка подверглась разграблению, -
представитель знаменитого чалдонского
рода Губкиных. В Кемерове по сию пору
существует "Дом Губкиных" - старейший в
городе дом деревянной архитектуры, взятый
под охрану памятник истории. О роде
Губкиных уже немало написано. Это было
трудолюбивое многочисленное семейство.
Символично, что Кузеванов на стороне
Губкиных и поддерживает многолетние
трудовые традиции этого семейного клана,
пользующегося большим уважением в крае.
Наши симпатии - на стороне Губкиных, и,
конечно, тех, кто их защищал, но никах не
ретивых "экспроприаторов", решивших в
партизанском пылу поживиться чужим добром...
Пафос
С доказательствами на процессе
Кузеванова, как уже сказано, было туговато.
А там, где не хватает аргументов, большевики
обычно прибегают к эмоциям. Читаем газетные
заголовки: "Обвинительное заключение
развернуло ужасающую картину зверств
Кузеванова", "Как тяжелые удары молота
падают слова обвинительного акта в зале
суда над Кузевановым". Какой пафос!
Приводятся примеры: по приказанию
Кузеванова арестовали руководителя
подпольной большевистской организации
Кемрудника и Химзавода Крылова и его
сподвижников. Но арестовать за организацию
смуты - это одно дело, расстрелять же -
совсем другое. Кузеванов расстрелами не
занимался. Он решительно оспаривает
возводимые на него вины, и, как может,
защищает свою жизнь, но остается, похоже, в
полном одиночестве. На первом же заседании
суда ему стало плохо. Врожденный порок
сердца. Он просит вызвать в суд врача, "который
поддерживал бы его во время процесса". В
зал заседания приглашается доктор Трусевич,
тут же, на месте, выписавший ему лекарство.
Но допустим на мгновенье, что суд был прав,
и что действительно Кузеванов - некая
разновидность Чикатило при должности. Но -
мы уже писали, что на протяжении чуть не
десяти лет он руководил сельсоветами и
вполне вписывался в советские структуры.
Что же привлекало новые власти в Кузеванове?
Не те ли способности к "мерам
профилактики", которыми он отличался на
службе у белых в Щегловске? И почему вплоть
до 1927 г. Советы чувствовали такое доверие в
Кузеванову и его "жесткой руке"? Что же,
"палач и зверь, изверг и каратель"
оказался в самую пору для новой красной
власти?
Единодушное ходатайство
И тут - поразительная деталь. Защитник
Кузеванова попросил приобщить к делу
ходатайство 17 уполномоченных сельсоветов и
22 делегатов съезда Советов, поручающихся за
Кузеванова, как за самих себя. Невероятно?
Представители красной власти вступаются за
"белого карателя" именно в момент,
когда столь же красные церберы от идеологии
ратуют за его расстрел!
Были и весомые "смягчающие
обстоятельства". Кузеванов работал в
белой милиции всего три месяца, и ушел из
нее добровольно. При красных же, не
стесняясь своего прошлого, даже не поменял
фамилию. Почему Кузеванов жил, ничего не
опасаясь? Очевидно, первое время власть
понимала, что "подвиги" местных
партизан были куда более кровавыми, чем "меры
профилактики" кузевановцев. В архивных
делах нам попадались сведения о помощниках
Кузеванова. Один из них был агентом
большевиков, проводником "партизанского
влияния". И этого помощника Кузеванова
советская власть позже не упрекала ни в чем,
а наоборот, всячески подчеркивала его
полезность, проявляющуюся, как тогда широко
заявляли, в своевременном информировании
партийных организаций и партизан о
готовящихся арестах. И этот помощник - де
вел себя при белых более чем интеллигентно.
Странно, однако, как это "зверь"
Кузеванов мирился с тем, что рядом с ним -
"не звери"? А если учесть, что факты
расстрелов не подтверждаются, то образ "зверя"
как-то не вырисовывается...
Местные борзописцы
Между тем обвинители и судьи кажутся все
более и более беспомощными. И чем очевиднее
их промахи, тем наглее ведет себя газета "Кузбасс".
В подробностях поведав читателю о диалоге
между прокурором и Кузевановым, газета не
опубликовала ни одной выдержки из обмена
мнениями защиты с подзащитным. Не потому ли,
что речи адвокатов вообще никого не
интересовали, и все были заранее настроены
на фатальный исход?
Газетные борзописцы - резвятся. О чем
свидетельствуют крупно набранные
заголовки: "Колчаковскому холопу
Кузеванову изменяет память", "Он не
помнит массовых расстрелов и пыток
трудящихся", "Живые свидетели с едва
залеченными ранами от рук Кузеванова
напоминают о кошмарах прошлого".
Удивительно, где же были эти "живые
свидетели" раньше и почему о своих "едва
залеченных ранах" вспомнили только в 1927
году? А что до "массовых расстрелов" -
тут и вовсе конфуз. Мало того, что ничего не
доказано, так еще появляются некие
двусмысленности. Так, одного председателя
сельсовета убили, в чем суд обвинил
Кузеванова. А выяснилось, что убиение
состоялось лишь после того, как вслед за
Кузевановым у сельсоветчика побывали
красные. И, стало быть, они и убили.
Казалось бы - полный провал процесса. Ни
одного прямого свидетельства, из коего бы
следовало, что Кузеванов - убийца. Одни лишь
слухи. Не убивал он ни лично, ни чужими
руками... Вот весьма типичное показание
некоего Чухонцева, которому в годы
гражданской войны было 13 лет. Он со своими
столь же малолетними друзьями-де самолично
видел расстрелы. Однако фамилий друзей он
не называет. В суд они вызваны не были. Нигде
не фигурируют имена "расстрелянных"
большевиков. Причем трудно понять, почему
среди 2000 зрителей на процессе Кузеванова не
нашлось ни одного, кто мог бы подтвердить
сказанное Чухонцевым. Показания "мальчика"
все более и более смахивают на "детские
фантазии", странные в рассказе уже
успевшего вырасти свидетеля. К тому же 13-летний
мальчик насмотрелся в 1919 году на зверства
партизан, так что задним числом усвоенные в
детстве образы вполне могли смешаться. Тем
более - кто знает? - комсомол к 10-летию
революции вполне мог выдать уже взрослому
"мальчику" похвальную грамоту за
заслуги в разоблачении "зверского
карателя" Кузеванова. Так что правдой
можно поступиться, и становится вполне
понятно, почему его показание вообще никем
и ничем не подтвердилось. А ведь речь - о
расстрелах, да еще "массовых"!
Рассказ Пелагеи Михеевой
Вспоминается рассказ престарелой Пелагеи
Михеевой, жительницы города Кемерова. Она в
детстве видела, как партизаны одну из девок
ее деревни привязали за ноги к двум молодым
березкам - и разорвали ее пополам. Еще она
вспоминает, как пряталась от партизан ее
семья (вовсе не зажиточная!) в подполье, и
что в бревнах ее деревенского дома можно
было и десять лет спустя видеть следы от
партизанских пуль - стреляли для устрашения.
Сейчас, наконец, понимаем, что Кузевановы -
блюстители порядка - руководствовались
законом даже в военное время и нужны были в
целях нейтрализации партизан, которые
вынуждены были жить грабежами (так легче и
проще), а где грабеж - там убийства и
изощренные пытки. Садизм - как ощущение
свободы. От закона и Кузевановых, его
представляющих.
"Инквизитор и
кровосос"
Провал процесса? Как бы не так! Газета "Кузбасс"
неистовствовала. Газетные "шапки": "Инквизитор
и кровосос", "Каратель Кузеванов под
ударами свидетелей", "Кузеванов и его
приспешники в клочья рвали тело рабочих и
крестьян". Корреспонденты в радостном
возбуждении. Они публикуют требования
рабочих Кемрудника поскорее расстрелять
Кузеванова. Подумалось: экая прыть! Ничего
еще не доказано, приговора нет - а давление
на судей уже налицо. Газета выбивается из
сил, играя на кровожадных инстинктах толпы.
Проникаешься чувством презрения к
журналистам, имевшим весьма отдаленные
представления о нравственности и
человечности. Напомним, что редактором
газеты в ту пору был некий Сосин. Запомним
это имя. Перед нами один из первых
редакторов-палачей. За ним последует череда
других - еще более усердных и ретивых.
В ходе процесса выясняются любопытные
детали. Например, факт порок, совершенных по
приказаниям Кузеванова, в большинстве
случаев устанавливают без участия самих
выпоротых, а руководствуются лишь
показаниями косвенных свидетелей. Поражает
также нюанс: оказывается, Кузеванов отдавал
приказания арестовывать и пороть не
партизан, а - грабителей и душегубов. То есть
преследовал не по политическим, а по
уголовным мотивам. Но почти всегда
получалось, что партизанский и уголовный
факторы совпадали. И выходит, что
десятилетие спустя, в 1927 г., советская
власть принялась обелять уголовников и
наказывать тех, кто их преследовал...
Личные письма
На процессе защита пыталась выразить
сомнение насчет подлинности обвинительных
бумаг. Иными словами - подразумевала, что
они сфальсифицированы. Адвокаты требовали
пригласить на судебное заседание тех, кто
подавал на Кузеванова хлесткие заявления, -
суд их принимал к рассмотрению даже в том
случае, если сами свидетели на заседание не
являлись. Суд отказал защите в проведении
соответствующей экспертизы подозрительных
бумаг и тем продемонстрировал, что в его
делопроизводстве не все чисто. Судьи тем не
менее забеспокоились. Отчего бы им
волноваться, если обвинительные заявления
подлинные?
Глубоко потрясает и другая деталь. К делу
приобщены личные письма Кузеванова друзьям
и знакомым с просьбой помочь. "Нужно
спасать меня, - писал Кузеванов. - Хотя я
больной, но умирать собачьей смертью не
хочется...". Кузеванов просит о денежной
поддержке. Скорее всего, чтобы заплатить
адвокатам, которые, рискуя своим реноме, все-таки
взялись за щекотливое дело и помогали ему.
Но спасти Кузеванова ни адвокаты, ни деньги,
конечно, не могли. Для показательных
процессов утешительные финалы не
допускались. Хотя отсрочить смертный
приговор путем апелляций и жалоб можно было.
Однако важно иное: упомянутые письма -
приобщены к делу. И, значит, - не дошли до
адресатов. Но в них - просьба о помощи.
Кузеванов хватается за последнюю соломинку,
а суд казуистически изымает ее, лишая его
последней надежды. Ибо его знакомые, не
получив этих призывов, помочь ему, конечно,
уже не в состоянии.
Убедительное саморазоблачение
13 декабря все кончено.
Смертный приговор вынесен. Судьи
советовались 24 (!) часа. Приговор встречен
бурной овацией зала. Люди радуются убийству
- это ли не показатель деформированной
психики, причем - в массовом масштабе...
Последнее заседание процесса вызывает
наибольшее отторжение. Суд провел "экспертизу"
ходатайств, поданных за Кузеванова
семнадцатью руководителями сельсоветов и 22
делегатами советского съезда, и признал
документы недействительными. Защита "научность"
и компетентность экспертизы отрицала и
заявила, что в составе комиссии не было ни
одного эксперта, знакомого с графологией.
Но мнение защитников игнорируется.
Защита также всячески оправдывала
Кузеванова в случае, когда он постановил
арестовать воров, разграбивших лавку купца
Губкина. Прокурор возмущается: "С каких
это пор разгром лавки купца партизанами
стал относиться к области уголовных
явлений? Когда крестьяне громили имения
помещиков - разве это было уголовщиной?
Когда рабочие громили магазины - разве это
тоже было уголовщиной? Это - определенные
революционные действия рабоче-крестьянских
масс против эксплуататоров. Кузеванов же
явился... защищать интересы купца Губкина... -
и эти действия Кузеванова имеют явно
политический контрреволюционный характер".
Таким образом, прокурор оправдывает
грабежи и убийства, причем - массовые
грабежи и массовые убийства. Оправдывает
геноцид. И суд его поддерживает. Увы, в речи
прокурора звучит убедительное
саморазоблачение суда и власти в целом...
Затмение разума
Эти слова прокурора объясняют, почему в
наших краях партизаны-убийцы (в том числе
роговцы, истребившие половину мирнейшего
Кузнецка), ходили в героях долгие
десятилетия и занимали ответственные посты,
причем - при партбилетах. Ведь не только
прокуроры оправдывали их убийства и
грабежи - вся власть оправдывала. Власть,
которая и держалась на так называемых "экспроприаторах"
и прочих "мстителях". Ясно, что она не
могла не приговорить Кузеванова к смерти.
А что же защита? В последнем слове
защитник Нагель убедительно доказывает,
что в расстрелах Кузеванов не участвовал, и
что ни о каком приговоре после известной
амнистии 1922 года вообще речи идти не может.
Однако Нагелю председатель суда нагло
затыкает рот. Нагель специально потребовал
занести в протокол, что его три раза
прерывал председатель суда и что он
вынужден "отказаться от дальнейшего
слова". Нагель также обращает внимание
собравшихся на еще одну амнистию,
касающуюся участников гражданской войны.
Она датирована 2 ноября 1927 г., и призвана
была продемонстрировать снисходительное
отношение Сталина к классовым врагам
накануне 10-летия революции. Однако красочно
рекламируемая миролюбивость Сталина была
лишь на бумаге. На деле же - смертные
приговоры таким, как Кузеванов СРАЗУ ЖЕ
после объявления амнистии...
Другой защитник Кузеванова, Евсинович,
поведал и вовсе невероятное. Оказывается,
те самые ходатайства за Кузеванова,
подписанные 17 руководителями сельсоветов и
22 делегатами советского съезда, которые суд
проигнорировал как подозрительные и не
внушающие доверия... были заверены и
подтверждены Семипалатинским отделом ОГПУ!
Затмение разума было настолько явным, что
судьи шли напролом, даже против самых
главных карательных органов страны,
сосредоточенных в ГПУ, и перещеголяли "нахрапистостью"
даже чекистов.
Остерегающий постскриптум
Кузеванов, как видится, стал очередной
жертвой утвердившейся
человеконенавистнической идеологии. Таких
жертв будет все больше и больше. 1937-й год
станет апогеем. Пока же убеленный сединами,
преждевременно состарившийся Кузеванов,
ожидающий расстрела, считает, что его
жестоко карают по какой-то невероятной
ошибке. Его последние слова на процессе
звучат растерянно. Перед нами - не боец за
какую-либо идеологию, а просто человек,
который попал в страшную беду.
Дети тех, кто организовывал показательный
процесс Кузеванова, возможно, живы и поныне
и, поскольку "история учит лишь тому, что
она ничему не учит", скорее всего, они и по
сей день считают, что и этот процесс, и
многие другие, тоже открытые и
показательные, равно и скорый и грозный суд
троек с последующими девятью граммами в
затылок, - норма общественной
справедливости.
Вот только цена этой "справедливости"
уже определена. Кто знает, - не об этом ли
хотел, но не смог сказать "каратель"
Кузеванов в своем последнем слове, заглянув
в несуществующее для него "завтра"...
Мэри КУШНИКОВА,
Вячеслав ТОГУЛЕВ.
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
