|
 3 апреля с.г. "Наша
газета" опубликовала очерк о Борисе
Осиповиче Норкине, руководителе
Кемеровокомбинатстроя, в систему коего в 30-е
годы входили практически все кемеровские
промышленные предприятия. Правой рукой и
фактическим соруководителем Норкина был
Яков Наумович Дробнис, старый большевик с
подпольным партийным стажем. Родился он в
1891 г., примкнул в РСДРП(б) в 1907-м. Еще при
жизни Ленина вращался в орбите Льва
Троцкого и считался стойким оппозиционером.
В 1920-1921 гг. входит в знаменитую группу
демократического централизма. В 1927 г. 15-м
съездом ВКП(б) исключается из партии и
ссылается в Астрахань. Восстановлен в ВКП(б)
только в январе 1930 г. и через некоторое
время объвляется в Кемерове. В 1936 году из
партии исключен и объявлен врагом народа -
точно так же, как и Норкин.
Сталин в 30-е годы истребил не только
окружение Троцкого, но и - "окружение
окружения". Вот почему не только Дробнис,
но и его сослуживцы (и даже Норкин с его
чекистским прошлым!) были обречены. Старых
большевиков, еще помнящих "
интеллигентного " Ленина, тоже
истребляли. Так что Дробнис, что называется,
был "обречен дважды".
Преднамеренный обман
Вплоть до 1935 г. Дробнис, как хозяйственник,
в Кемерове был на хорошем счету. Конечно, о
троцкистских корешках его не забывали
никогда. Однако солидная должность,
подпольный партстаж и особенно московские
знакомства (общался в Москве с Орджоникидзе,
Пятаковым и Радеком), а также
покровительство Норкина были некой
гарантией респектабельности Дробниса, так
что до поры до времени его не трогали.
В начале 1935 г. возникли трения между
наркоматом тяжелой промышленности (Орджоникидзе)
и Западно-Сибирским крайкомом партии (Эйхе)
- при том, что внешне отношения Орджоникидзе
и Эйхе были более чем дружелюбные.
Кемеровокомбинатстрой по партийной линии
подчинялся Эйхе, а по промышленной -
Орджоникидзе. Хозяйственникам, в том числе
и Дробнису, нужно было уметь лавировать и
учитывать интересы сильных мира сего. В
январе 1935 г. Норкиным и Дробнисом в крайкоме
ВКП(б) недовольны. Их подозревают не больше
и не меньше, как в преднамеренном обмане
самого Эйхе. Вот почему секретарь
кемеровского горкома ВКП(б) Бузов (ставленник
Эйхе) начинает сбор компромата на Дробниса.
25 января 1935 г. в особой докладной записке на
имя Эйхе Бузов, поминая "хорошую работу"
Дробниса, тем не менее отметил ее "недостаточную
активность". Однако в чем именно такая
"недостаточность" проявлялась - не
сказано.
Через два дня, 27 января, в
Кемеровокомбинатстрое состоялось собрание
коммунистов. На нем с весьма загадочной
речью выступает Норкин: "О Дробнисе я на
парткоме говорил очень подробно и возражал
против отвода его из парткома. Но после того,
когда все доводы склонены к тому, что его
отвести, я с мнением парткома вполне
согласен...". Стало быть - Дробниса выводят
из состава парткома. Но - за что?
За что?
И тут выяснилось, что на упомянутом
заседании парткома обсуждалось
троцкистское прошлое таких видных
кемеровских хозяйственников, как Дробнис и
Карапетов. После убийства Кирова, якобы
совершенного наймитами Троцкого (декабрь
1934 г.), по всей стране стали "давить"
бывших троцкистов. И хотя вины на них нет,
они подвергаются притеснениям, для чего
спешно и неуклюже выдумываются поводы (в
случае с Дробнисом - уже упомянутая в письме
Бузова "недостаточная хозяйственная
активность").
Дробниса на названном собрании аттестуют
не иначе, как "большого лидера оппозиции",
и заставляют каяться. Выступающие ставили
ему в вину, что он "не все рассказал о
своей оппозиционной деятельности", и
требовали от него полной откровенности. Со
всеми обвинениями Дробнис полностью
согласился и признал, что о своем участии в
оппозиции он, как правило, распространялся
"очень сжато". Теперь Дробнис
сомневается - не нужно ли собрать побольше
народу, чтобы он "мог бы подробно
рассказать о том, что я, один из активных
оппозиционеров, колебнулся на двух
исторических поворотах партии: в период
нэпа и в так называемое "восстановительное"
время. Дробнис объясняет собравшимся, что
об этих его колебаниях можно говорить долго
и уж во всяком случае никах нельзя
уложиться в 15 минут.
Самобичевание
Дробнис делает все возможное, чтобы
удержаться в рядах ВКП(б). "Я, - обращается
он к аудитории, - в любое время могу об этом
подробно рассказать, как я вредил, как я
мешал партии проводить генеральную линию
партии". Далее Дробнис уверяет
собравшихся, что "изжил антипартийность
и вытряхнул из головы весь троцкистский
мусор", но все чаще и чаще задумывается, а
все ли он делает для того, чтобы быть "в
одной шеренге с партией". На поставленный
самому себе вопрос Дробнис отвечает так: за
последние 6 лет " у меня сложилось такое
мнение, что я считаю себя окончательно
членом великой партии Ленина и забываю о
том, что у меня за спиной имеется большой
груз контрреволюционной работы против
партии". Тем не менее Дробнис считает, что
преданность партии у него до сих пор какая-то
"механическая", и поэтому он решил "скупиться
на слова и доказать свою преданность только
работой".
Дробнис решительно "сдает" бывшего
своего соратника по оппозиционной борьбе,
Карапетова, и заявляет, что после убийства
Кирова все свои ошибки осознал, а посему
Карапетов ему больше не нравится, и
особенно его высокомерие, так что он просит
парторганизацию принять в расчет, что
находится в рядах партии целых 28 лет, из них
21 год "работал в партии честно", и
только 7 лет - во вред партии, поэтому, делает
вывод Дробнис, "моя работа должна быть у
партии под контролем".
Покаяние
Покаяние Дробниса достигло цели.
Карапетова из партии в январе 1935 г.
исключили, а Дробниса только вывели из
состава парткома и приняли во внимание его
"участие в общественно-политической
жизни города" и то, что он "в своей
работе связан с горкомом партии" и "борется
за то, чтобы своей практической работой
доказать свою преданность партии".
Смягчающим обстоятельством посчитали
гневное выступление Дробниса на
партсобрании управления
Кемеровокомбинатстроя по поводу убийства
Кирова "с критикой подонков троцкистско-зиновьевской
оппозиции, выражая свое возмущение и
негодование". С другой стороны, поставили
ему в вину, что "своевременно не выступил
в печати с заявлением по отношению наглых
действий троцкистско-зиновьевской
оппозиции и не высказал своего отношения к
предателям, изменникам и убийцам товарища
Кирова". Дробнису также указали на то, что
на партсобрании горпартактива 23 декабря 1934
г. он "не проявил достаточной активности
в разоблачении подонков троцкистско-зиновьевской
оппозиции", причем эту ошибку признал и
сам Дробнис на заседании парткома 19 января.
Дробнису пришлось каяться и в письменной
форме. Сохранилось его подлинное письмо от
19 января 1935 г. Будущий враг народа Дробнис
клеймит уже выявленных "врагов": "Вся
страна, - пишет Дробнис, - охвачена
глубочайшим возмущением и негодованием по
поводу того, что вдохновителями и
пособниками предательского убийства
лучшего сына нашей партии товарища Кирова
оказались бывшие вожди контрреволюционной
троцкистско-зиновьевской оппозиции
Зиновьев, Каменев, Евдокимов и др. Вся
партия насторожилась. Вся партия и каждый
ее член в отдельности до крайности повысили
свою революционную бдительность. Особенно
эта бдительность является крайне
необходимой и законной в отношении тех
членов партии, которые когда-либо были в той
или иной мере связаны с контрреволюционной
троцкистско-зиновьевской оппозицией".
"Накажите меня,
накажите!"
...И в который раз сам
Дробнис взывает: накажите меня, накажите! И
даже сам (какая, однако, сознательность"!)
просит вывести его из парткома: "Я
выражал свое отношение к этому
возмутительному контрреволюционному акту (то
есть к убийству Кирова - авт.)... В связи с
этим я ставлю на обсуждение парткома вопрос
о целесообразности моего дальнейшего
пребывания в составе руководящего органа, т.е.
парткомитета Кемеровокомбинатстроя, и
просил бы этот вопрос обсудить в моем
присутствии. Само собой разумеется, какое
бы решение не принял парткомитет по данному
вопросу, я буду считать всегда своей
обязанностью полностью и целиком выполнять
его и выполнять все те поручения, которые
мне будут даны, ибо в них я буду видеть акт
партийного доверия ко мне".
В искренность покаяния Дробниса верили не
все. Тем не менее и партийность, и должность
в январе 1935 г. Дробнис сумел отстоять, что
говорит о его тактических и
дипломатических способностях. Конъюнктура,
однако, сложилась для него крайне
неблагоприятно. Только что отзвучал
сканадал с выводом Дробниса из парткома, и
вот - очередная шумная история.
Шумная история
Норкин уехал в командировку. 21 февраля он
шлет Дробнису телеграмму с требованием
освободить от работы Соколовского -
начальника Кемеровской ГРЭС (представлялся
к ордену Ленина), которого прочили на место
самого Норкина. Вряд ли Норкин решился бы
устранить такого видного конкурента, как
Соколовский, без санкции Орджоникидзе.
Очевидно, санкция была, но - негласная, на
словах.
Симптоматично, что щекотливую операцию
Норкин поручает провести именно Дробнису.
Однако противник не дремлет и подводит "контрмину".
На пятый день после телеграммы Норкина, 26
февраля, по инициативе Эйхе возникает
разбирательство. Оказывается, телеграмма
Норкина была отправлена вопреки особой
директиве крайкома. Эйхе настаивал, чтобы
за Соколовским оставили его прежнюю
должность. Более того, 24 февраля, т.е. на
третий день после телеграммы, Норкин в
личной беседе с Эйхе обещал Соколовского не
трогать. Однако за день до этого, 23 февраля,
Норкину пришла телеграмма из Москвы:
Соколовского убрать.
Страсти накалились донельзя. И тут
выяснилось, что Соколовский неожиданно
отказался от должности начальника
Кемеровокомбинатстроя (которую занимал
Норкин!). Причем секретарь кемеровского
горкома ВКП(б) Бузов заявил, что такого
отказа "мы допустить не можем". Но кем
именно Соколовский мог быть назначен на
должность Норкина? Ведь Орджоникидзе -
вообще за снятие Соколовского даже с работы
начальника ГРЭС. И, значит, протежировал
Соколовскому Эйхе? И, значит, Эйхе хотел
лишить Норкина должности? Хотел - да ничего
не получилось?
Примечательно также, что в самый разгар
конфликта два заместителя Норкина, Дробнис
и Карцев, подают заявление об уходе. И,
значит, выражают несогласие с политикой
Эйхе. Но ведь Эйхе - краевой партийный вождь.
Который обид не забывает. И строптивых - не
любит. В 1936 году это поймут и Норкин, и
Дробнис, - они вместе попадут под "каток"
и будут объявлены врагами. И Орджоникидзе
их уже никак не спасет.
Щекотливая миссия
Миссия, возложенная Норкиным на Дробниса,
была крайне щекотливой. По поручению
Норкина Дробнис дважды подписывал приказ
об увольнении с работы Соколовского и
дважды его отменял. Со стороны это
выглядело более чем удивительно. За игры
"сильных мира сего" авторитетом
расплачивался Дробнис. В самом деле, что же
это за начальник такой, который четыре раза
меняет свое решение?
Но главное - это не авторитет. Авторитетом
можно поступиться. Страшно было другое, -
гнев и злопамятность Эйхе. С 1935 г. он был
кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б).
Норкин и Дробнис в шумной истории с
Соколовским выказали себя перед Эйхе
людьми ненадежными, ибо осмелились
противоречить директивам крайкома,
возглавляемого Эйхе. Последнему
потребовался всего год, чтобы растоптать
строптивых. Сначала - Дробниса (как бывшего
троцкиста), потом - Норкина (за связь с
Дробнисом).
Таким образом, борьба за портфели
превратилась в борьбу за выживание. В этом
смысле фигура Соколовского для Норкина и
Дробниса стала фатальной. Стремясь
нейтрализовать ставленника Эйхе и встать
на пути его далеко идущих амбиций и надежд
"порулить" Кемеровокомбинатстроем
вместо Норкина, наши герои нажили
могущественного противника и должны были
неминуемо поплатиться жизнью.
Вызов принят
Интересно, однако, что в далеко не
блестящих для них условиях и Норкин, и
Дробнис принимают бой, навязанный Эйхе.
Норкин и Дробнис - азартные игроки. Ибо, как
удалось недавно выяснить, решение Москвы,
подтверждающее увольнение Соколовского
Дробнисом, появилось только после
настойчивых требований последнего перед
наркоматом о необходимости нарушить
директивы Эйхе.
У Норкина и Дробниса было два пути:
сохранить должности (хотя бы на время, на
один всего год), но лишиться жизни,
противопоставив себя Эйхе, или - потерять
все: и должности, и льготы, и специальные
распределители, шикарные кабинеты и
автомобили (все это надо уступить новой
команде Соколовского), уехать из Кемерова в
распоряжение наркомата, но при этом - выжить.
Конечно, мы несколько утрируем. Потому что
наркомат Орджоникидзе почему-то ведь
воспротивился планам Эйхе, и Норкина с
Дробнисом поддержал. А если Орджоникидзе не
просто поддерживал Норкина в его
противостоянии с Эйхе, но в сложившихся
условиях требовал означенного
противопоставления, понимая абсурдность
амбиций Эйхе, пытающегося влезть не в свою
епархию? Что, если на самом деле никакого
выбора для Норкина с Дробнисом и не было?
Тогда перед нами - жертвы костоломных игрищ,
затеянных в коридорах власти...
Костоломные игрища
Эйхе тоже раскладывает свой "пасьянс".
Москва хочет иметь на руководящих
должностях в Кемерове своих людей,
новосибирский крайком - своих. Игра
продолжается. Орджоникидзе и Эйхе - игроки.
Норкин, Дробнис и Соколовский - карты. Карта
Дробниса будет бита первой. Норкин едет в
Москву - утрясать возникшие недоразумения.
В Москву просится и Дробнис. Но Эйхе всеми
силами командировке Дробниса противится.
По существующим тогда законам командировка
коммуниста могла осуществляться только с
санкции секретаря горкома. Секретарь
кемеровского горкома ВКП(б) Бузов по
должности подчиняется секретарю крайкома
Эйхе. Дробнис обращается к Бузову за
разрешением на выезд. При этом он
дезинформирует Бузова, уверяя его, что
командировка согласована с самим Эйхе. Как
следует из секретного письма Бузова в
крайком от 8 марта 1935 г., "товарищ Дробнис
настойчиво просил меня пустить его в
командировку в Москву, ссылаясь при этом на
данное ему согласие товарища Эйхе. Я имею
прямое указание товарища Эйхе о том, что в
связи с выездом тов. Норкина никого не
пускать, и отказал тов. Дробнису. После
этого 7 марта переговорил с вами (т.е. с
секретарем крайкома - авт.) лично по
телефону и получил подтверждение от вас...
Дробниса в Москву не пускать...".
Чья карта бита?
Эйхе запрещает Дробнису ехать в Москву? И
Бузов тоже противится этой командировке?
Стало быть, Дробниса почему-то боятся?
Бывшего троцкиста Дробниса, который отныне
- даже не член парткома... Однако
командировка все же состоялась. Игроки
придумали хитрый ход - оставшийся в
Кемерове за Норкина его заместитель Карцев
командировал Норкина якобы для участия в
заседании СНК "по строительству города
Кемерова" аж на целый месяц. В этот же
день Карцев информирует наркомат
специальной телеграммой о том, что "Дробнис
выезжает по договоренности". То есть "по
договоренности" вопреки воле Эйхе.
Причем Раскин, который у Орджоникидзе в
наркомате занимался кадрами, телеграфно
требовал командирования в Москву
представителя Кемеровокомбинатстроя "несмотря
на запрещение крайкома".
Городские и краевые партверхи были крайне
возмущены. Секретарь горкома Бузов интригу,
затеянную Норкиным и Дробнисом,
квалифицирует не иначе как "игрой в
подкидного дурачка" и предупреждает
крайком, что эта игра может привести к
развалу Кемеровокомбинатстроя. Привела она,
однако, к смещению самого Бузова и
временному торжеству Дробниса. Но
радоваться было рано...
Месть
Как уже было сказано, в начале 1935 г. на
кемеровских партийных собраниях Дробнису
напомнили о его троцкистском прошлом. Для
виду Дробнис покаялся, однако прошел всего
месяц - и он начинает "давить" тех, кто
на собраниях поминал о его "троцкизме".
Пострадали коммунисты Амосов и Клемкович -
они получили партийные взыскания за
хозяйственные упущения в подчиняющихся им
структурах Кемеровокомбинатстроя и видели
причину своих личных бед в происках
Дробниса. В партийной иерархии бывший
троцкист Дробнис уже - никто, однако
пользуется достаточным влиянием, чтобы
расправиться с личными врагами. Нанесенных
обид Дробнис не прощает...
Более того. 27 февраля 1935 г. он пишет
записку секретарю горкома партии Якушину, в
которой хвастается, что "облечен
доверием ЦК партии, поручившем мне
ответственный участок работы". И это - в
момент, когда бывших троцкистов исключают
из партии, что называется, "пачками", а
его самого выводят по политическим мотивам
из парткома! Дробнис умел играть. И "хорошая
мина при плохой игре" ему удавалась
вполне.
Подчеркнутая лояльность
В пик массовых репрессий наиболее
последовательными сталинцами были бывшие
троцкисты. Стремясь выжить, они на чем свет
стоит ругали Троцкого и бывших своих
соратников, уже попавших в большую беду.
Дробнис тоже ругает "троцкистов" и
восхваляет Сталина. Например, 25 февраля 1935 г.
на совещании горпартактива он предложил
"проработать наличие борьбы с
троцкистско-зиновьевскими подонками
Карапетова", потому что они "игнорировали
шесть условий товарища Сталина". Дробнис
как бы набивается в апологеты "вождя всех
времен и народов".
Одновременно Дробнису поручают весьма
щекотливые "политические" задания.
Пленум горкома в ноябре 1935 г. велел Дробнису
задержать отъезд опального Генина в Москву
"до разбора его дела на бюро горкома".
Вспомнил ли в этот момент Дробнис, как его
самого всего полгода назад секретарь
крайкома Эйхе пытался не пустить в Москву, и
что свои должности Норкин и Дробнис
сохранили только благодаря игнорированию
директив крайкома? Но суть, похоже, никого
не волнует. Потому что главное - это игра и
конъюнктура. Именно в угоду ей на том же
пленуме Дробнис возмущается поведением
бывшего секретаря парткома Николаева,
который выдал "троцкисту-контрреволюционеру
Карапетову" положительную
характеристику, и призывает дать отпор тем,
кто считает Карапетова "орлом" и "мучеником".
Попутно он кается, что не смог, как опытный
кадровик, разоблачить контрреволюционеров
в автотранспорте.
Арест
Летом 1936 г. Дробниса арестуют. Набор
обвинений был стандартным и походил на
полную ахинею (участие в покушении на
Сталина, преднамеренное убийство
нескольких кемеровских шахтеров,
устройство в шахтах газовых мешков и прочая
чушь). Жена Дробниса, Любовь Соломоновна,
член Совета жен ИТР, у председателя
Горсовета Лобанова 21 июля 1936 г. испрашивает
командировку в Москву "для выяснения и
разрешения ряда вопросов, связанных с
промышленным и жилищным строительством
города Кемерова" (Л.С.Дробнис причастна к
строительству кинотеатра "Москва").
Командировка была выписана на 40 дней, до 1
сентября. Для чего нужно было побывать
Любовь Соломоновне в Москве - понятно: она
пыталась через "нужные знакомства"
спасти мужа, и ей помогал в этом
председатель Горсовета лично. Но механизм
личных связей, увы, уже дает сбои...
10 октября 1936 г. будущий
враг народа Токарев (он тоже какое-то время
был в Кемерове на должности председателя
Горсовета) в письме к Эйхе, выражая
удовлетворение разоблачением "контрреволюционной
фашистской банды Дробниса", подчеркнул
личные заслуги Эйхе в скорой расправе. "Кемеровская
парторганизация и ее руководство, - писал
Токарев Эйхе, - не учли и, по существу,
игнорировали неоднократные предупреждения
краевого комитета ВКП(б) и лично ваши
указания (!!! - авт.) о необходимости
большевистской бдительности к троцкистам
Дробнису и другим, работающим в Кемерове на
ответственной хозяйственной работе,
оказали доверие этой фашистской банде
Дробниса, тем самым создали благоприятные
условия для ее гнуснейшей подрывной работы".
Так закончилась "игра в подкидного"...
Разноречивые отзывы
О Дробнисе отзывались разноречиво. Его то
неуемно хвалили и льстили ему, то, временами,
поливали грязью. В хозяйственных кругах,
впрочем, он пользовался уважением (правда,
неясно, насколько оно было искренним).
Например, представитель
Кемеровокомбинатстроя в Москве Моисеев
считал его "самым культурным, грамотным и
отзывчивым человеком в Кемерове". В
создании "искусственного авторитета"
Дробнису обвиняли также заведующего
отделом пропаганды и агитации Кемеровского
горкома Никольского.
Трудно сказать, каким на самом деле был
Дробнис. Он был, как и всякий человек, -
разным. Он мог одновременно травить "троцкистов"
и личных врагов, и - заступаться за инженера
Бурухсона, которого пытаются обвинить во
вредительстве несмотря на предписание
прокурора о прекращении уголовного (а, по
сути, политического) преследования. Причем
за Бурухсона Дробнис вступается незадолго
до собственного ареста.
Так кем же был Дробнис? "Порядочным и
самым культурным человеком в Кемерове",
защитником мнимых "вредителей" или -
безжалостным обличителем? Ведь за
несколько дней до ареста в выступлении на
пятой городской партконференции он бичует-таки
"врагов", Шубина и Фуксмана, за "антипартийные
взгляды", ссылаясь на некие "указания
Роберта Индриковича", еще, очевидно, не
предчувствуя, что именно Р.И.Эйхе будет
инициатором его ареста. Да и кто тогда -
предчувствовал? На той же конференции
коммунист Наймушин хвалит и Дробниса, и
Норкина, поскольку они-де "не только
словом, но и делом помогают развертыванию
стахановского движения". Арест Дробниса
для многих был неожиданностью...
Конец игры
11 августа 1936 г. секретарь
Кемеровского горкома ВКП(б) Якушин в
специальном письме докладывал Эйхе о
поведении Дробниса при его исключении из
партии: "Все предъявленные обвинения
Дробнису последний огульно опровергал и
лишь по вопросу его вредительской
деятельности в части Кемеровского
Автотранса (умышленный вывод из строя
половины парка автомашин) объяснил это
своей ошибкой... Дробнис органами НКВД
арестован..."
Сохранился протокол последней речи
Дробниса. Он, как может, защищается: "Категорически
отвергает все факты. Заявляет, что он не
троцкист. Двурушником никогда не был, а вел
когда-то открытую борьбу с партией, но
полностью потом разоружился... На вопрос,
какую роль играл я у троцкистов, отвечать не
буду, ибо, повторяю, я не троцкист... О работе
троцкистов ничего не знаю, если бы знал, то
сообщил бы в горком партии. На троцкистские
дела ни одной копейки не истратил...".
Все бывшие соратники, друзья и сослуживцы
Дробниса от него отворачиваются. Точно так
же, впрочем, как и сам Дробнис немногим
ранее - от своих товарищей по оппозиции. Как
только Дробнис попал в беду, Норкин сразу же
от него отмежевался: "Я никакого доверия
не оказывал Дробнису... Меерович примыкает к
троцкизму, так как он тесно связан дружбой с
Дробнисом...".
Отказывается от былой дружбы с Дробнисом
зав. отделом школ и культпросветучреждений
горкома И.А.Мазин (обвиненный в организации
фашистских сходок и призывах изучать
автобиографию Троцкого): "Я был дружен с
Дробнисом потому, что он в прошлом был мой
начальник, он со мной делился своими
настроениями. Говорил, что ему тяжело, что
ему не доверяют и его не признают...".
Известная кемеровская клеветница
Дервинская заявила, что Дробнис готовил
покушение на Орджоникидзе: "Дробнис был
явным троцкистским знаменем в Кемерове,
политикой подкупа он вербовал друзей, мне
кажется, что в Кемерове готовилась
террористическая группа для покушения на
товарища Орджоникидзе".
Поверженные
Дробниса репрессируют. Норкина
приговорят к расстрелу в январе 1937 г. Эйхе
репрессии тоже не переживет. Орджоникидзе
скончается при загадочных обстоятельствах
в феврале 1937-го. В конечном счете - проиграли
все. Былые враги и друзья в равной степени
оказались поверженными.
От той репрессивной "индустриальной"
эпохи нам в наследство остался культ "великих
строек", по сю пору воспеваемых местными
ортодоксами. Иные сегодня награждаются
невесть кем учрежденным Орденом Сталина.
Так что правила игры, усвоенные в 30-е годы
Дробнисом и прочими игроками "русской
рулетки" - вполне осязаемы поныне.
Мертвые, как и прежде, - держат живых...
Мэри КУШНИКОВА,
Вячеслав ТОГУЛЕВ.
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
