|
В прошлом году минул никак
незамеченным 100-летний юбилей М.В.Шадрина –
члена команды начальника Кузнецкстроя
Франкфурта, руководителя электростанции,
заведующего энергобюро КМК, бывшего «троцкиста»,
а впоследствии – «врага народа».
Франкфурта расстреляли, а М.В.Шадрин
получил «всего лишь» пять лет лагерей в 1935г.
О дальнейшей его судьбе нам долгое время не
было ничего известно. С сайта «Мемориала»,
впрочем, недавно удалось выкачать некие
установочные данные на Шадрина: имя –
Михаил, отчество – Васильевич, год рождения
– 1901, место жительства – Западно-Сибирский
край, дата ареста – 1935г., дата расстрела – 10
марта 1938г. Статья – «контрреволюционная
повстанческая организация».
О Шадрине Франкфурт тепло
отзывается в книжке «Рождение человека и
стали». Так получилось, что выход книги и
арест Шадрина почти совпали во времени.
Неплохо знал Шадрина знаменитый
академик Бардин, - хотя бы по совместной
работе в редколлегии журнала «Кузнецкстрой».
Увы, Бардин, который особенно отличился на
стезе разоблачений в 30-е годы (подробнее см.
«Нашу газету» от 29.05.2001г.), никаких симпатий
к посаженному «врагу», конечно,
демонстрировать не мог.
Тем читателям, которые уже
знакомы с очерками об одном из вождей
Кузнецкстроя Алексее Нарыкове и потомице
иркутских купцов Валентине Ициксон (см. «НГ»
от 08.02.2002г. и 06.09.2002г.), наш сегодняшний
материал, возможно, покажется достойным тем
большего внимания, что его герой находился
в родственных отношениях и с Ициксон, и с
Нарыковым. В нашей тёмной истории все
связаны со всеми тончайшими
опосредованными нитями, так что стоит
копнуть поглубже – и многие фигуранты
отзвучавших баталий той поры будут
неизбежно восприниматься как давнишние
знакомцы, участвующие в непрерывном
плетении и кружении имён и судеб…
«Зная его
прозорливость и ум…»
Убийство Кирова было сигналом к
инспирации политических дел по всей стране.
Не случайно именно в декабре 1934г. в
Сталинске (Новокузнецке) началась компания
по избиению бывших «троцкистов». Так, на
декабрьском пленуме горкома коммунист
Ковалёв призвал собравшихся «внимательно
присматриваться» к тем, кто когда-то был
обвинён в троцкизме или в пособничестве
троцкистам, и называет таковых по именам:
Зуев, Степанов, Загорский, и – Шадрин.
В стане обвиняемых – согласия
нет. Упомянутый Зуев, например, признавал
очевидные заслуги Шадрина в строительстве
металлургического комбината, но считал, что
политическое лицо его доверия не вызывает.
Зуев - человек больной, страдал припадками
эпилепсии. Издёрганный политическими
обвинениями и жестокими приступами болезни,
он ещё в феврале 1934г. на партсобрании
теплоэлектростанции ругает Шадрина на чём
свет стоит: «Шадрин многое сделал для ТЭЦ, и
этого отнять от него никто не сможет, но с
политической частью у Шадрина обстоит
неважно. Ведь странным кажется то, что, имея
близкую связь с троцкистами, якобы он об
этом не знал. Если он скрывает, то он
мерзавец и предатель, если же не понял их
политики, то шляпа, хотя в последнем
сомневаюсь, зная его прозорливость и ум…».
А вот Шадрин товарищей по
несчастью не сдавал. В сентябре 1934г.
потомственную купеческую дочь Валентину
Ициксон пытались на чистке исключить из
партии. Шадрин направляет в районную
комиссию гневную отповедь: «Предъявленные
в этом отношении обвинения Ициксон
являются или результатом чьей-то
неосведомлённости, , или же просто клеветой…».
Впрочем, Ициксон – это сестра
жены Шадрина. И, поскольку покусились на «родственный»
клан – повоевать стоило. Когда в январе 1935г.
обвинили в контрреволюции и троцкизме
Штифанову, Тарасова, Нарыкова, Бабчина и
других, Шадрина на партсобрании ТЭЦ
попытались заставить каяться в связи с
политически ненадёжными. Однако Шадрин не
сдал никого: и «в связях» не признался, и
мерзавцем никого не назвал. «На протяжении
нескольких лет, - сказал Шадрин, - я уже
отошёл от оппозиции. Я мало выступал с
политическими заявлениями о разрыве с
оппозицией, имея ввиду, что я небольшая
фигура в политике, но я работой как будто
всячески старался сделать лучше и больше,
вина моя в том, что я мало уделял (внимания)
общественно-партийной массовой работе в
цехе. Знаю хорошо Нарыкова, Бабчина, что они
не были в оппозиции, вели сами борьбу с
оппозицией, поэтому я на собрании выступал,
что они люди мало виновные в этой борьбе…
Сталкивался я в квартирной обстановке с
Тарасовым и Штифановой, и я не мог
установить, что они имели подпольные
организации и вели контрреволюционную
работу… С Штифановой я познакомился в
Сталинске через Тарасову, которая
приходила к ней. Штифанова была знакома с
моим другом в Москве, Ширяевым Дмитрием,
который тоже был привлечён в связи с
зиновьевской группой… Ширяева до
последнего дня я считал хорошими товарищем
и не знал, что он в зиновьевской группе… У
Тарасова я бывал очень редко, в частности,
был 1 мая, кто был у Тарасова – фамилии
известны у товарища Остренко… Вечера
больше устраивались у Нарыкова, так как у
него хорошая квартира, разговоры на вечере
были разные, были и политические, но в них
антипартийного я не замечал… Помощь Нине
Тарасовой я и жена не оказывали, об убийстве
Кирова разговоров никаких не было, моя жена
после ареста Тарасова ходила к ним, но я
провел «работу» с женой, и она не ходит
сейчас… Нарыков, Бабчин стали жертвой
ввиду их политической слепоты, связь жены
моей бывает с женой Нарыкова (Ициксон) как с
сестрой…».
Книга Франкфурта
И вот в обстановке уже начавшейся
травли, когда Шадрину приходится
объясняться, почему водил знакомства и имел
в родственниках «не тех», кого следовало бы,
выходит книга начальника Кузнецкстроя
Франкфурта. В которой Шадрин поминался
дважды, причем назывался чуть ли не героем
строительства. Скандал! И выходило, что либо
Франкфурт покрывает бывших троцкистов,
либо Шадрин не лжёт и действительно к
пресловутому «троцкизму» отношения
никакого не имеет. Однако всё это – на
тогдашний сверхполитизировванный взгляд.
Сегодня же удивляемся смелости Франкфурта.
Как же, - оказывал покровительство Шадрину,
вполне отдавая себе отчёт, что его в
Сталинске никогда не считали вполне
благонадёжным. А тут – некий кредит доверия.
«Командированные в Москву товарищи, - писал
Франкфурт в книге, вспоминая о «начале
начал» строительства, - во главе с молодым
инженером-коммунистом М.В.Шадриным нашли
нужное оборудование. Не теряя лишнего
времени, они сами организовали монтаж
оборудования и одновременно проектировали
здания для него. Первыми прибыли на
площадку строительные чертежи. И когда
оборудование ещё демонтировалось, на
площадке уже приступали к строительству
станции! Нехватка энергии принимала
характер бедствия. Много механизмов не
могло работать – не было энергии. Шадрину
поручили руководить постройкой второй
временной электростанции и монтажом
оборудования. Он оказался прекрасным
руководителем и талантливым организатором.
С того момента, когда была выкинута первая
лопата земли в котловине станции и до дачи
тока прошло только 75 дней – рекордный срок!
Руководимый Шадриным коллектив не только
построил, смонтировал и пустил станцию в
ход, но и соорудил временную плотину у реки,
организовал подачу топлива к станции…».
«Я за мировую
революцию…»
Но в Сталинске отнюдь не все
думали так, как Франкфурт. Секретарю
горкома Новаковскому спущена директива:
искать врагов! А где их искать? Среди бывших
«троцкистов», конечно. 19 января 1935г. –
заседание бюро горкома. Припоминаются все
промахи Шадрина, которые хоть отдалённо
можно было бы назвать пособничеством
оппозиционерам. Коммунист Колмаков
поставил в вину Шадрину, что тот всячески
препятствовал запуску ЦЭС: много, мол,
недоделок. Вот он где, оппортунизм-то!
Калинин – в ударе: «(Шадрин) вступил на путь
того, что пускать ЦЭС с громадными
недоделками нельзя, потому что это приведёт
дело к срыву, во всяком случае, принимая всё
для того, чтобы пуск ЦЭС оттянуть и по этой
линии нужна была очень упорная борьба
вплоть до того, чтобы оценить совершенно
отчетливо его поведение, как
оппортунистическое поведение».
Но ведь Франкфурт писал, что
Шадрин построил ЦЭС в рекордно короткие
сроки, проявив чудеса героизма. А тут
выясняется, что можно было построить ещё
быстрее, да Шадрин со своим оппортунизмом
мешал. Но самое страшное преступление
Шадрина – в ином. Как сообщал коммунист
Авинкин, при обсуждении доклада Сталина на
17 съезде партии Шадрин не был активен,
выступал только по хозяйственным вопросам
и лишь «на последнем собрании, когда (секретарь
горкома) Новаковский делал доклад, товарищ
Шадрин выступил в первый раз о том, что он
согласен с политической линией партии,
причем даже подал в «Большевистскую Сталь»
заявление… Он сказал, что «я за мировую
революцию вообще, за партию»…».
Коммунистам мало было слепо
следовать курсу Сталина, - об этом ещё нужно
кричать на всех собраниях, иначе –
прослывёшь оппортунистом. Шадрин извлекает
уроки, но – слишком поздно. Ему предъявляют
счёт: водил знакомство с Нарыковым и
Тарасовым, которых уже успели записать в «контрреволюционеры».
Коммунист Глазов из УРСа демонстрирует
чудеса бдительности. «Надо, - считает он, -
коснуться Шадрина. Он близок к Тарасову и
родственник Нарыкову, это надо будет учесть.
Мне кажется, если Шадрин является
родственником Нарыкова, близкий друг
Тарасова, всё время вместе с ними, то как
можно не знать, что когда люди ведут
контрреволюционную работу, если он сам
непосредственно не участвовал в этом деле,
то он как коммунист должен знать, здесь надо
щупать. Если он знал, а он должен был знать,
так он скрыл это от партии и дал им
возможность вести контрреволюционную
работу…».
«Давит» на
Шадрина коммунист Дулиев. 31 января 1935г. он
требует от Шадрина чёткого ответа:
правильно ли посажены контрреволюционеры
Нарыков и Бабчин. Похоже, Шадрин не спешил
сдавать вчерашних друзей. И вот – рикошет: «Меня,
- выступал Дулиев на партсобрании ТЭЦ, - не
удовлетворило выступление Шадрина. Он нам
должен рассказать, считает ли он, что
правильно ли посажены властями Нарыков,
Бабчин и другие. Вы, товарищ Шадрин, несёте
ответственность за Нарыкова, потому что Вы
их хорошо знаете… Мы сегодня от тебя
требуем полной признательности, и если ты
сегодня не скажешь, мы вынуждены тебя
исключить из партии. Но ты, я думаю, ещё до
того не дошел, до такой низости, и обязан с
этой трибуны признать и бросить заниматься
двурушничеством…».
«Я им очень
сочувствую…»
К маю 1935г. контрреволюционное «дело»
- в самом разгаре, и за связь с Шадриным уже
исключают из партии. Пострадал Ф.Т.Зуев. 29
мая на бюро горкома у него отобрали
партбилет за то, что на партсобрании
Центральной лаборатории КМК от 7 апреля 1935г.
он «не только не разоблачил всей
контрреволюционной сущности Шадрина и
других, а стал на антипартийный путь, путь
примиренца к Шадрину-контрреволюционеру,
троцкисту, последнего в своём выступлении
стал восхвалять как хорошего, талантливого,
способного организатора и неплохого
товарища».
Похоже, такое открытое
восхваление Шадрина со стороны Зуева
бросило некоторых присутствующих на
партсобрании в жар. Пламенные коммунистки
Пахомова и Бейлина потребовали от Зуева «рассказать
о контрреволюционной деятельности Шадрина
и своих троцкистских ошибках», а некоторое
время спустя в Центральной лаборатории
было проведено ещё одно партсобрание.
Чувствовалось, что с Зуевым «поработали», и
он кается: «я 7 апреля 1935г. на партсобрании
выступал неверно, нужно было бы поставить
вопрос резко о Шадрине». Однако покаяние
Зуева не показалось собравшимся искренним,
потому что в протоколе записано: «Зуев
решительно не разоблачил
контрреволюционную сущность троцкизма и не
дал развёрнутую критику своему
антипартийному выступлению (в защиту
Шадрина) на партсобрании 7 апреля 1935г.».
Удивляет, что вообще находились
ещё в Сталинске те, кто считал гонения на
Шадрина делом неправедным. Подумать только
– даже летом 1935г., когда, казалось бы, судьба
Шадрина уже определена, и от лагерей его уже
не спасти, горком по-прежнему вылавливает
сочувствующих ему, изымая партбилеты.
Такому «остракизму» был подвергнут,
например, инвалид-пенсионер Василий
Яковлевич Поздеев. Он открыто голосовал на
партсобрании против исключения Шадрина из
партии, а когда его вызвали на заседание
парткома, он заявил, что «не видит
доказательств виновности Шадрина». Срочно
созвали ещё одно партсобрание и
потребовали объяснений, «почему он
голосовал в защиту» Шадрина. На этот раз
ничего внятного Поздеев собравшимся не
сообщил, Шадрина обличать, как будто бы, не
стал, и поэтому дружно был от общей
партийной стаи отлучён.
Сочувствовала Шадрину
заведующая туберкулезным отделением
больницы металлургов Антонова. После
ареста Шадрина его жена приходила к
Антоновой на дом и просила связаться в
Ленинграде с работником Смольного Петром
Розеном: не поможет ли тот в освобождении
Шадрина? В мае Антонова сообщала
неустановленному лицу, что «к Шадриной…
сама не пойду, но ужасно… соболезную и
сочувствую», и еще: «Я страшно боялась, что
меня вызовут в партком, так как… у меня была
Шадрина, её видели окружающие, но как будто
всё прошло благополучно». Антонова готова
была также на оказание материальной помощи
семье арестованного, она передавала через
посредника жёнам арестованных Нарыкова и
Шадрина буквально следующее: «Передай
Нарыковой и Шадриной, что я им очень
сочувствую, глубоко переживаю их горе, не
верю во всё это дело и всегда готова, если
будет нужда, помочь материально, но лично
идти к ним боюсь». Как эти признания попали
в сводку НКВД – можно только догадываться.
Очевидно, разоткровенничалась Антонова с
доносителем…
«Работаю
землекопом…»
А в это время Шадрин уже в лагере.
Содержится он в 1-й колонии 9-го отделения
Сиблага на станции Ахпун, близ Темир-Тау.
Бывший сподвижник Франкфурта, начальник
электростанции работает простым
землекопом. И маловажно, что Шадрин болен, и
тяжёлые работы ему противопоказаны, - о
здоровье подлых троцкистов мало кто
заботится. Загибаешься? Сам виноват!
Впрочем – Шадрину действительно невмоготу.
Он сумел переправить из лагеря письмо на
волю – крик души, просьбу о помощи. Он
взывает к некоему влиятельному Аркадию
Самойловичу (фамилия не указана)
посодействовать переводу на работу в
Сталинск. Однако письмо попадает в
делопроизводство горкома партии: очевидно,
адресат проявил «бдительность» и
переправил его прямиком «по назначению».
Приводим текст письма без купюр: «Уважаемый
Аркадий Самойлович! Вам, вероятно, известно,
что решением особого совещания НКВД я
заключен на 5 лет ИТЛ – уже около 2 месяцев
нахожусь в лагерях 9-го отделения Сиблага на
строительстве Горно-Шорской железной
дороги, работаю землекопом. Исключительно
тяжёлое физическое (у меня тяжёлое
желудочное заболевание) и моральное
состояние заставляет меня обращаться к Вам
со специальной просьбой, хотя и я прекрасно
понимаю, что обращение к Вам человека так
или иначе, но осуждённого в связи с
событиями этого года, представляет Вам мало
удовольствия. Я совершенно не представляю
себе существующей в настоящее время на воле
ситуации по отношению к такого рода «контрреволюционерам»,
как я (в том числе не представляю себе и
подобной ситуации в Сталинске). Поэтому
допускаю, что моя просьба является
совершенно несвоевременной и неуместной, и
Вы, понятно, можете никак на неё в этом
случае не реагировать. Я прошу Вас, если
есть какая-либо возможность, использовать
меня в любой возможной роли на Вашем
строительстве и, если такая возможность
представится, соответственно оформить
через Сиблаг мой перевод в Сталинск. Могу
Вас самым искренним образом уверить, что
как раньше, так и теперь я не был и не
являюсь ни на гран в какой-либо форме врагом
советской власти и партии, а стал роковой
жертвой сложившихся обстоятельств в
обстановке крайне обострившегося
политического момента. Поэтому тот, кто
берёт на работу такого заключенного, может
быть совершенно спокоен за свою совесть и
незапятнанность своего политического
реноме».
Можно представить себе испуг
Аркадия Самойловича! К нему взывает враг
народа, - не записали бы самого в «пособники»!
Ведь в Сталинске уже принялись за
разоблачение не только окружения Шадрина,
но и - окружения окружения. 31 октября 1935г.
исключают из партии бывшего эсера Н.И.Плотникова
– за связь с контрреволюционером Бодяко.
Бодяко же - участник группировки Шадрина.
Преследуются уже знакомые знакомых. В этих
условиях не то что помогать Шадрину, но даже
получать от него письма – подобно
самоубийству.
Несбыточные мечты
Надежда умирает последней.
Шадрина арестовали, но его жена ещё
надеется на чудо. У ней на квартире
собираются «обиженные» - бывший начальник
энергобюро КМК Владимир Николаевич Бобышев,
и её сестра Валентина Ициксон. Очевидно,
присутствовал ещё кто-то, ибо содержание
разговоров стало известно НКВД, о чем
свидетельствует соответствующая
спецзаписка. Констатировали следующее: «Наш
план возвращения Шадрина… и других не
удался…, дело сорвалось».
Кто сообщил в НКВД? Загадка. Во
всяком случае, доносчик должен был быть
вхож в дом Шадриных, и ему доверяли. Среди
друзей и товарищей по работе, стало быть,
находились предатели. И это нас нисколько
не удивляет. Посмотрите, например, с каким
пылом и обстоятельностью, с приведением
множества дат, доказывает свою
непричастность к орбите Шадрина бывший его
коллега Ф.С.Дульнев. 21 октября 1935г. он писал
в комиссию партконтроля нижеследующее: «Шадрина
знаю с 1932 года, то есть с момента его
назначения начальником Сталинской ТЭЦ, в
этот период я работал на строительстве ТЭЦ
в качестве старшего прораба по монтажу
паропроводов ТЭЦ. Сталкиваться в тот период
с Шадриным приходилось крайне мало. С
февраля 1932г. по 1933г. включительно я связи с
Шадриным совершенно никакой не имел, так
как в это время работал в Новосибирске в
Запсибэнергострое у должности
замуправляющего. Вторично с Шадриным мне
пришлось сталкиваться по работе в
Сталинске в 1934г., как начальнику цеха
водоснабжения и теплофикации с начальником
ТЭЦ. В конце 1934г. Шадрин стал моим
непосредственным начальником, так как в
сентябре он был назначен главным
энергетиком завода. Несмотря на то, что я
знал по производству Шадрина около трех лет,
я только один раз был у него на квартире,
примерно в октябре месяце 1934г. и то был
вызван к нему по служебным делам. Шадрин у
меня на квартире никогда не был.
Единственный раз, когда мне пришлось
встретиться в домашней обстановке с
Шадриным, это на квартире инженера
Зарайского, зам. нач. ТЭЦ по строительству,
которым я был приглашен с женой в гости.
Ничего антипартийного, антисоветского за
время пребывания у Зарайского не было,
правда, была выпивка, пели, играли. Когда на
партийном собрании ТЭЦ в феврале месяце с.г.
разбирался вопрос о Шадрине, об его участии
в контрреволюционной группировке Тарасова,
Батикова, Нарыкова и Бабчина, я выступал на
партсобрании с критикой его антипартийного
поведения, его партийной беспринципности и
первым из выступающих внёс предложение об
исключении Шадрина из партии – вот всё, что
я могу сказать о своей связи и знакомстве с
Шадриным».
Вот так: вчера с Шадриным «выпивал,
играл и пел», а назавтра - первым из первых
призвал к расправе над ним. Отличался,
конечно, не только Дульнев. Коммунист
Гончар, например, 9 октября 1935г. на
партсобрании литейного цеха сообщил, что у
отца Шадрина когда-то было крупное
хозяйство: держал до 200 голов скота, а жена у
Шадрина – «дочь крупного торговца». Так вот
же они – явные признаки «контрреволюционности»!
С искренней или деланной горечью Гончар
вспоминал о том, как «прошляпили» вскрытие
троцкистских корней Шадрина на партчистке:
«Надо заметить, при его чистке
присутствовало много народу не из нашего
коллектива, а врачи, педагоги и другие лица.
Все они выступали за него, расхваливали его
работу и т.д. Выступал один рабочий против
Шадрина, его просмеяли, а он был прав…».
Робкие протесты
Таким образом, налицо хоть и
слабый, но – протест. Интеллигенция
возмущается, инженеры присоединяются к
гонениям на Шадрина неохотно. Когда Шадрина
исключали из партии, видный на заводских
горизонтах специалист Прокошин даже ушел с
партсобрания. Что было замечено и тут же
использовано недоброжелателями. Коммунист
Гущин 7 октября 1935г. на партсобрании ТЭЦ
Прокошина за такую явную демонстрацию
порицает. А за четыре дня до этого, тоже на
партсобрании ТЭЦ, коммунист Добровольский
не без умысла припоминает, что Прокошин,
когда травили Шадрина, «отзывался о нём как
о незаменимом работнике», а после ареста
Шадрина - вероятно, в знак солидарности –
вообще перестал выступать на партсобраниях.
Но даже эти робкие протесты
душились на корню. 1 ноября 1935г. исключают из
партии помощника начальника цеха Алексея
Васильевича Козлова – за «оправдывание в
своих выступлениях действий
контрреволюционера Шадрина». А 11 дней
спустя исключается заведующая
административно-хозяйственным отделом
заводоуправления Раиса Семёновна Хазанова
– за соучастие в «троцкистско-зиновьевских»
делах Шадрина и его соумышленников. Такое
же наказание 20 ноября 1935г. постигло
Ростислава Григорьевича Богаевского: он
при исключении Шадрина «сомневался в
правильности решения парторганизации», и
даже спровоцировал на эту тему «специальный
разговор среди комсомольцев».
Среди гонителей «последышей
Шадрина» отличался клеветник Григорьев –
когда-нибудь мы напишем об этой чёрной
фигуре прошлого специальный очерк.
Григорьев обладал особым чутьём – он умел
предвидеть, какие беды ожидают в будущем
бывших «оппозиционеров», и травлю начинал
заранее, до общей волны разоблачений. Ещё 2
февраля 1934г. на партсобрании ТЭЦ Григорьев
возмущался поведением Шадрина: «Шадрин,
зная чуждое происхождение Ициксон, скрывал
это и даже допустил её до руководства
партшколой». Та же линия прослеживается в
его речи на собрании ТЭЦ полтора года
спустя, 7 октября 1935г., когда он травит тех,
кто когда-то Шадрину сочувствовал: «После
исключения Шадрина, - выступал Григорьев, -
приходил в партком всё время Козлов и всё
хотел вырваться из нашей организации.
Чувствовал, что и до него доберутся… Грачёв
также после исключения Шадрина выражал
сомнение по исключению Шадрина и говорил,
что это такой честный человек, незаменим…
Прокошин при исключении Шадрина выразился,
что Шадрин незаменим, что у него надо
учиться… Я считаю, что за обман нашей
организации, за связь с классовым врагом…
Прокошина (надо) исключить из рядов ВКП(б)…».
«Чапаев №2»
Кается коммунист Дульнев. Когда
исключали Шадрина из партии, Дульнев ни с
того, ни с сего назвал его «Чапаевым №1» на
производстве и «Чапаевым №2» в партработе.
Потребовалось специальное разъяснение.
Выяснилось, что коммунист Зарайский часто
говорил: «Шадрин был хозяином», а у него в
комиссарах ходил партработник Дульнев.
Спасая своё реноме, в октябре 1935г. Дульнев
изобрёл другой штамп: Шадрин, мол, в ответе
не только за хозяйственную, но и за
партийную работу, в общем – Чапаев, да и
только, воевать с ним было бесполезно. Таким
образом, «комиссарство» Дульнева оказалось
как бы смазанным, ведь ходить «в комиссарах»
у троцкиста – не лучшее, что можно
придумать. Однако в запале бойких
оправданий Дульнев совершает ошибку,
награждая «оппозиционера» Шадрина
легендарным в те поры именем героя
гражданской войны.
Испуг Дульнева вполне объясним:
как бы самому не «загреметь». Потому что
день ото дня обнаруживалось всё больше и
больше доказательств «контрреволюционности»
Шадрина. Коммунист Жеребцов сообщал: «Шадрин
при спецпереселенцах относился к нам грубо,
а к ним – наоборот».
Всё предельно ясно: Шадрин – друг
спецпереселенцев и враг коммунистов.
Человек смелый. Очевидно, прекрасно понимал,
что за спецпереселенцы работали с ним на
Кузнецкстрое. И становится понятным, почему,
скажем, коммунист Мочалов, который скрывал,
что у него два дяди – раскулачены, при
исключении Шадрина из партии прямо на
собрании плакал. И за эту его
чувствительность расплачивается: его
призвали к ответу – почему плакал? Жалел
Шадрина? Мочалов изворачивается.
Придумывает не вовсе убедительные
объяснения: дескать, нервный я, плачу даже
тогда, когда читаю статьи о лидере
болгарских большевиков Георгии Димитрове.
Шадрина в основном защищали те,
кто уже многажды был бит жизнью. Но, даже
отважившись на протест и получив наказание,
защитники Шадрина, как правило, ломались и
признавали свои «ошибки». Вот взять хотя бы
уже упомянутого нами Василия Яковлевича
Поздеева. В 1930 году он исключался из партии
как «оппозиционер», но потом был
восстановлен. Вряд ли Поздеев понял, за что
именно исключался. Он объяснял своё
исключение очень просто: «те, кто меня
исключали, были белобандиты». Увидев, как ни
за что избивают Шадрина на партсобраниях,
Поздеев почувствовал в нём родственную
душу. Конечно, развенчивали Шадрина не
белобандиты, но ведь очевидно – Шадрин
страдает по политическим мотивам так же,
как когда-то – Поздеев. И Поздеев за Шадрина
вступается: «Во время исключения из партии
троцкиста-контрреволюционера Шадрина, -
сказано в протоколе, - (Поздеев) выступал
против исключения, считая, что Шадрин
исключается «на основании каких-то
логических выводов», что он (Поздеев) был
такой же жертвой, (Поздеев) вел разговоры
среди рабочих, что Шадрин не
контрреволюционер, на парткоме он
подтвердил тоже, только добавил, что «когда
я говорил в защиту Шадрина, то знал, что меня
будут таскать, я член партии и знаю устав, я
имею право голосовать на собрании за любое
предложение и считаю, что если голосовал
против исключения из рядов партии, то делал
правильно…».
Увы, Поздеев покаялся. Заявил
прилюдно, что «Шадрин правильно исключен».
Полагалось идти в одном строю и в одном
направлении, - этот урок Поздеев уже усвоил…
«Не принимал в
свою касту новых людей…»
Создаётся впечатление, что
руководство города, горкома, КМК арестом
Шадрина было напугано. Уж очень боялись, что
дело разрастётся и в орбиту кровавых
разбирательств втянутся лица ещё более
приметные, чем Шадрин. На очереди был
Франкфурт. Местные партверхи в ожидании:
арестуют его или нет? Арестуют, конечно. Но
кого – следующего? Директор КМК Бутенко на
августовском заседании партактива в 1936г.
делится с собравшимися уверенностью, что
Шадрин в свою троцкистскую группу никого
постороннего не вербовал. Иными словами,
подразумевается, что кружок
контрреволюционеров численно был не вовсе
значителен. Самоуспокаивается: в пособники
к Шадрину уж меня-то точно – не запишут. «Вскрытие
контрреволюционной группы Шадрина и других
свидетельствует, - считал Бутенко, - что враг
пробрался к нам на завод, на самые
ответственные участки работы, как на ТЭЦ,
классовый враг на таких ответственных
участках расставил свою силу. Эти
контрреволюционные силы вербовали своих
людей и снова заполняли ими наиболее
ответственные участки работы завода…
Работа контрреволюционера Шадрина была
характерна тем, что он не принимал в свою
касту новых людей, а вредили уже с
проверенными людьми. Результат их работы –
это вывели из строя котельную…».
Если бы знал Бутенко, какие
обвинения предъявят ему самому, но – спустя
два года! Сведения черпаем с сайта «Мемориала»:
Бутенко Константин Иванович, 1901 г.р.,
украинец, образование высшее, арестован 15
мая 1938г. и расстрелян 28 июля (очерк о Бутенко:
«НГ» от 26.07.01г.). Правда, в некотором смысле
Бутенко, в отличие от Шадрина, повезло: его
расстреляли невдолге после ареста и
сулившего все земные блага сидения в кресле
заместителя наркома тяжёлой
промышленности, равно и обладания
комфортной московской квартирой по улице
Серафимовича, дом 2. У Шадрина же «апартаменты»
были куда более скромные: лагерные бараки в
течение трех лет, и лишь потом – расстрел.
Вместо эпилога
Кузбасские исследователи, за
редким исключением, тяготеют к
традиционной большевистской трактовке
истории Кузбасса эпохи «великих строек».
Общественное мнение, статьи в газетах,
экспозиции в музеях – сплошь сусальная
позолота. В Кемерове означенный большевизм
проявляется двояко: есть большевизм
махровый, с ним мы сталкиваемся на
страницах ветеранских изданий, в стихах,
прославляющих «красные революционные
знамена», и есть – бытовой, впитанный с
молоком матери, эта разновидность опаснее
всего, потому что коренится в подсознании в
каждом из нас.
Вы скажете: страна уже не та, и
люди не те.
И та, и те!
В доказательство сказанного
приведём пример.
К новокузнецким краеведам из
Москвы обратился за помощью потомок
Виктора Леонидовича Назарова,
расстрелянного красными в 1920 году как
участника белогвардейщины. По
свидетельству жены Назарова, его тело
большевики зарыли на свалке между
Кузнецком (ныне Новокузнецком) и селом
Байдаевка за Святым колодцем.
Не будем рассуждать на тему, кто
прав, а кто виновен: в годы гражданской
войны подчас было очень трудно определить
степень «праведности» её участников.
Назаров – одна из бесчисленных жертв
сложившейся политической конъюнктуры.
И вот потомки Назарова, как уже
сказано, попросили помощи в разыскании
необходимых сведений: на какой именно
свалке «похоронили» красные власти деда, и
по какой причине расстреляли.
В 2000 году последовало два запроса
в управление ФСБ по Кемеровской области.
На запросы из ФСБ последовал
ответ: да, личное дело Назарова хранится в
Кемерове. Но, поскольку реабилитации
Назаров не подлежит, никаких сведений о нём
родственникам предоставлено не будет.
В ФСБ, и вполне правомерно,
ссылаются на Закон РФ «О реабилитации жертв
политических репрессий». Не спешите винить
сотрудников ФСБ. Их действия соответствуют
не только букве, но и духу означенного
закона. Ибо в нём действительно оговорена
возможность непредоставления подобных
сведений, если только расстрелянный
провинился ещё в чем-то, помимо политики, -
например, если от его действий страдало
мирное население.
Однако с момента расстрела
прошло восемьдесят лет! И родственникам не
сообщается, за что именно, по какой статье –
расстреляли! Даже если Назаров – изверг из
извергов, уголовник из уголовников, - то чем
провинились потомки? В годы гражданской
войны очень трудно было отделить
уголовщину от политики. Одно и то же
убийство или покушение на таковое можно
классифицировать и как уголовное, и как
политическое деяние. Это юридический
нонсенс, который надо решать с адвокатами, с
гласным освидетельствованием. Разбираться
надо, используя институты прав человека, а
не запирать дела в тишь архивов ФСБ.
Есть и другое соображение: если
Назаров пострадал не за политику, а, скажем,
за уголовщину (предположим такое!), то зачем
его дело хранить в ФСБ? Передайте его в
госархив. Если оно не политическое – причем
тут Федеральная Служба Безопасности? Да и
какая может быть «политика» спустя
восемьдесят лет!
А если всё же «политика», и
Назаров расстрелян по идеологическим
причинам – то тем более непонятно: вот уже
много лет нас убеждают, что большевистская
идеология отошла в мир иной. И если причины
расстрела – политика, то что же мешает
проявить добрую волю к потомкам? И вообще –
почему определять, насколько виновен был
Назаров, и подлежит ли он реабилитации,
должна ФСБ? Почему реабилитация или отказ в
оной происходит во внесудебном порядке?
И могут ли родственники
рассчитывать, что им сообщат, наконец, после
80 лет ожидания, кем именно приговорен был
Назаров к расстрелу - судом или внесудебным
органом, наподобие какой-нибудь ВЧК?
Но самое интересное в том, что
предъявлять претензии не к кому. Ибо, как
уже сказано, в ФСБ поступили с точки зрения
буквы закона и инструкций – правильно.
Руководствовались Законом. Вот к Закону и
предъявляйте претензии.
И предъявим!
Как известно, «Закон о
реабилитации жертв политических репрессий»
разрабатывался с участием лидеров «Мемориала».
Плохо, значит, поработали лидеры! Плохо
поработали партии в Думе, коли Закон не в
состоянии обеспечить не только право
человека на информацию о не понятно за что
погибшем родственнике, но даже не
предусматривает возможности разглашения
сведений о месте захоронения, то есть о
координатах выгребной канавы, куда скинули
тело Назарова после расстрела.
И кто теперь поможет потомкам
Назарова? «Мемориал»? Хельсинкская группа?
А никто не поможет. Воевать с
Законом охотников нет. Напротив, хороши
законы или нет – призывают нас их выполнять.
Вот исходя из подобных рассуждений,
наверное, корреспондент одной областной
газеты, специализирующийся на «мемориальной»
тематике, делом Назарова заниматься
отказался. Некогда ему, корреспонденту! 80
лет ждали родственники – ещё подождут, не
беда.
Но не отринуты пока ещё другие
законы – законы элементарной человечности,
к которым мы никак не можем приобщиться уже
много десятилетий. Одни законы –
бесчестные и подлые – осуждали на казнь
Назаровых и Шадриных, что находили приют в
выгребных ямах. Другие – неписанные –
взывали к совести потомков.
И, соответственно, мы тоже, как и
70-80 лет назад, поделились на сторонников
писанных и неписанных законов. Те, что за
писанные – держатся за былые тайны
чекистских подвалов, либо боятся
запачкаться, как упомянутый выше очень
занятый корреспондент. Сторонников
неписанных законов тоже немало. Историю
Назарова близко к сердцу восприняли
заведующая музеем народного образования
Кузбасса при школе-гимназии №10 г.
Новокузнецка Тамара Васильевна Семёнова,
директор новокузнецкого городского
краеведческого музея Евгения Михайловна
Сущенко, начальник новокузнецкого городско
управления культуры Михаил Михайлович
Маслов. Писали запросы, старались помочь в
скорбных разысканиях потомков.
Большевистская ортодоксия
угробила немало жизней. Сегодня она воюет с
памятью поколений. И, увы, небезуспешно. Не
случайно же, в самом деле, одна из
центральных улиц Кемерова по сю пору носит
имя Дзержинского. Для одних история – это
Дзержинские да Ленины. Для других –
Назаровы, Шадрины, миллионы тех, кто жил
хуже скотины. Так что на наш век
краеведческих баталий – хватит сполна…
Мэри КУШНИКОВА,
Вячеслав ТОГУЛЕВ
|
Ждем
Ваших отзывов.
|
По оформлению
и функционированию
сайта
|
|
